Дионисус

Тэхен — способный мальчик. Он нарисовал не один портрет, не один рисунок людей в полный рост, ему даже доводилось как-то рисовать фан-арт эротического содержания. Он прекрасно знает как рисовать человеческое тело, он знает как называют мышцы и кости, он знает их пропорции и всегда думал, что вот таких вот идеальных, как на рисунках, просто не бывает. «Сука, бывают!» — кричит сознание в то время, как Тэхен осторожно кончиком карандаша вырисовывает контуры. Идеальные изгибы, идеальная кожа, идеальные мышцы — он, блять, весь идеальный. Это вообще реально?! Тэхен сдувает упавшую челку с глаз и поднимает взгляд на Чонгука. Он провожает каждый миллиметр тела, переводя взгляд с холста на модель. И вот насколько бы Тэхен сейчас не хотел оказаться под ним, его творческая натура берет верх, отбрасывая сексуальный образ куда-то подальше. Сначала грубые штрихи, почти схематичные, чтобы придать рисунку очертания, обозначить физиологию. Позже он придает конечностям более узнаваемые образы, превращает грубый эскиз во что-то приближенно похожее на человеческую фигуру. Рисует быстро, рука движется почти на автомате. Пальцы ног, голень, колени, бедра, пальцы правой руки и лобок, живот, изгибы талии, грудь, шея… Лицо потом; лицо — это то, что Тэхен обычно оставляет на потом. Поэтому сейчас Чонгук на его холсте выглядит схематично. Очень схематично. С такой скоростью рисования за два часа справится, пожалуй, только Тэхен. Чтобы идеально нарисовать Чонгука обычным людям понадобится вечность. Просто нереально перенести на бумагу то, что открывается взору юных художников. Два перерыва Тэхен переживает в туалете. Он глубоко дышит, вспоминает свою бабушку, вспоминает родителей, двоюродных родственников и семью до того колена, до которого вообще знает. Проблемы приходят в тот момент, когда Тэхен приступает к отрисовке лица. Если до этого Ким был сосредоточен на том, чтобы не кончить от отрисовывания фигурного, какого-то даже сказочного, члена Чонгука, то теперь он столкнулся с другой проблемой — лицо. И дело даже не в том, что черты его такие дерзкие и скулы острые, что, кажется, порезаться можно. Вся боль Тэхена была сосредоточена в глазах, а точнее — во взгляде. Чон Чонгук смотрел прямо на него. Ни влево, ни вправо, ни куда-то там вдаль, где его сейчас не трахает озабоченный студент. А. На. Него. И Тэхен старается сделать самое серьезное выражение лица. Он старательно хмурится, когда на глазок примеряет расстояние между чонгуковых глаз; когда вырисовывает художественный изгиб бровей, поджимает губы. Одним словом — сосредоточен. Когда Тэхен в очередной раз заглядывает в глаза Чона, то отчетливо видит, как тот… усмехается. «Нет, блять, серьезно?!» — Тэхен ерзает на жестком стуле. «Он что, только что улыбнулся?! Нет, он же не просто улыбнулся, он прямо-таки усмехнулся. Блять». Ким закусывает губу, чувствуя, как новая волна возбуждения поползла вниз живота. Карандаш скользит по холсту, завершая образ. Последний штрих перед наложением цвета — губы. Сука, вот сейчас Тэхену действительно больно, так как он зависает на них. В голове срабатывает какая-то критическая системная ошибка, мозг плавится, а на выходе из Тэхена вырывается какой-то странный звук, похожий на скулеж. Юнги удивленно оборачивается на друга, а тот заалел, затрясся весь, как лист на осеннем ветру, читает молитвы про себя, принимает новую веру, в которой помогают изгонять дьяволов, бесов и всевозможных демонов. Потому что Чон Чонгук — демон. Парень тянет уголок губ в какой-то, блять, просто невероятно сексуальной улыбке. Тэхену показалось, что парочка девчонок даже выдохнула (прям как он сам) на том моменте, когда Чонгук провел языком по нижней губе. «Нет, так нельзя», — думает про себя Тэхен и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки. Потому что, сука, жарко. Жарко так, хоть сейчас раздевайся, да рядом с этим жгучим красавцем ложись. Спереди. Накрыться его руками. Упереться задом в этот его большой… — Вытрись, — шепчет Юнги со стороны. Тэхен в полном небытии обращает взгляд на друга, а Юнги прыскает в кулак, так как вид у парня пиздец идиотский: чуть приоткрытый рот, полузакрытые глаза, влажные губы и слюна на уголочке рта скопилась. — Мммм? — как-то пьяно произносит Тэхен. — Сука, слюни вытри, — почти в голос ржет Мин. Ким приходит в себя почти моментально, так как со стороны подиума доносится еле слышный смешок. Но Тэхен в первых рядах этого сексуального перфоманса, так что слышал отлично. А еще отлично понимает, кто его воспроизвел и почему. Тэхен наливается краской и почти сливается со своим мольбертом. Он лицом прямо в подиум из карандаша упирается и губы эти сука-блять-дайте-укусить рисует. Линии выводит: верхняя чуть тоньше нижней, изгибы такие равномерные, что даже не верится, что перед ним человек. Он ставит аккуратную родинку под нижней губой и удовлетворенно выдыхает. «Еще сорок минут», — отсчитывает Тэхен, посматривая на наручные часы. Нужно приниматься за цвет. Сука. Ким трусливо выглядывает из-за мольберта, буквально одним глазом, игнорируя смехуечки Юнги. Ну, как смехуечки, он уже откровенно ржет над своим другом, даже не стесняясь преподавателя, который, кажется, уснул. Осторожно, аккуратно. Вот она грудь — вздымается плавно и так красиво; ключицы острые и невероятные, а выше у нас подбородок — мужественный, сильный, волевой. Не как у каких-то борцов или вышибал в клубе, нет. Такой же изящный, как у тех ребят из Спарты. Тэхен поднимает глаза с губ, переводит взгляд выше и снова упирается в глаза. Нахуя он в них смотрит? Тэхен сам не знает. И вот вроде бы только краешком глаза, только взглянул, а впечатлений на весь день хоть отбавляй. А все потому, что Чонгук на него пялится. Не просто смотрит, нет. Он откровенно изучает вот эту всю идиотскую ситуацию и уже просто, не скрывая, веселится. Внезапно Чонгук поднимает правую руку, что до этого покоилась на бедренной косточке, ведет по внутренней стороне бедра и сжимает кожу. Сильно так сжимает. А у Тэхена в этот момент сжимаются яйца. Он скулит про себя и губу кусает. — Чонгук, — внезапно подает голос преподаватель. — Нога затекла? — Да, профессор, — отвечает Чонгук, голос которого как гром среди ясного неба. — Затекла… Чонгук продолжает разминать мышцы на бедре, а взглядом терзать Тэхена. Ким уже мысленно потрахался с ним, минет сделал, перед ним на коленях постоял и уже даже, кажется, женился на нем и забеременел. — Если хочешь пить, в бокале вишневый сок, кстати, — по-доброму замечает старик. — Ох, — приподнимает бровь Чонгук, — как продуманно с вашей стороны… Профессор. Тэхен беременеет еще раз, когда Чон поднимает бокал той рукой, что только что разминал свою по-блядски выставленную ногу. Он делает несколько крупных глотков и Ким тоже бы испил из этого бокала. А лучше, чтобы сок этот Чонгук ему изо рта в рот перелил. С языком. — Я на минутку! — пищит Тэхен и истерично выбегает из кабинета. Стыдно, конечно, признать, но он чуть не спустил в штаны только представляя себе поцелуй с этим говнюком. Тэхен опирается спиной на закрытую дверь в класс и быстро дышит. Ударившись затылком о деревянную поверхность, он извиняется перед классом, открыв дверь, и снова ее запирает. И вот сидит он такой весь в Гуччи на полу в коридоре университета и думает, как со стояком бороться, как этого чертового Диониса дорисовать. Вдох. Выдох. Нихуя не помогает. Член болит так, что плакать хочется. Тогда Ким посильнее натягивает свободную рубашку и возвращается в класс. Он протяжно про себя стонет, заметив, что Чонгук этот ваш дурацкий, облился и сейчас пальцы свои красивые облизывает. Тэхен во второй раз из класса не выбегает. Он просто выкладывает из футляра краски и материт себя потихонечку, свет этот белый, Грецию сраную с ее богами и Чонгука этого треклятого тоже материт. «Тридцать минут…» — отсчитывает Тэ, накладывая цвет на холст. «Тридцать минут…»