Глаза в спальне

"Вот грудь моя, женщина, — бей! Пощадить её ты б не могла. Быть бы пошире ей, Чтоб и рана больше была! Хитрец, в груди этой странной Особенность знаю я: Чем глубже зияет рана, Тем лучше песня моя". Хосе Марти Аквинея отказывалась спать в эту мрачную и вязкую ночь. Ей хотелось отмыться, визит Гериона, хоть и ничего не мог изменить, всё же, совокупен с подкожной скверной. Женщина давно не питала к магистру тёплых чувств, не намеревалась бить челом за спасение сына. Годы шли, и настал черёд умножить возраст на десять. Достопочтенные вдовушки, эдакая отдельная каста слезливых и богатых старух, щебетали: "Дорогая, единственные, кто достоин тепла - дети". Те же тётки-чирикалки в голос осуждали Дориана. "А вдруг, она родила не от Галварда?" "Похоже на правду. Павус - род победоносный, рукопожатный. Не случалось у них осечек с потомством. А деда-то вспомните! У Архонта с рук питался, держал в кулаке целый Магистериум!" "Именно. Галвард и сынуля-бунтарь? Революционер? Прости Создатель, мужеложец? Тут явно дела порочные". Сплетницы вертели четки в пальцах, усыпанных массивными перстнями, прятали стыдливые лица под ажурными вуалями. Когда Аквинея проходила мимо, здоровалась, никогда не усаживаясь рядом, шёпот менялся местами с белозубыми улыбками. К огромному разочарованию лживой свиты, Дориан - единственный отпрыск четы Павус. Аквинея вспоминала свою свадьбу и события после торжества. Леди с детства внушили - она родит от властителя жизни ребёнка, которому напророчено стать Архонтом. Девушка лишь кивала с молчаливого согласия родителей, и близость мужа переносила стойко. Галвард - отнюдь не животное, даже старался быть унизительно нежным. Муж и любовь - разные вещи, и потребность в любви здесь выжжена дотла. Таковы правила. "Чураться правил - жизни чураться" - слова милой матушки для пятилетней дочурки. Удача сразу же повернулась к молодожёнам пушистым срамом. Ни через месяц, ни через год, муторные холодные ночи в супружеской спальне не приносили результата. Тут надо отдать Галварду должное, он категорически отказывался верить в бесплодность жены. Свекровь косилась на невестку, удачный брак явно шёл поперёк надеждам. Их-то сын, успешный советник Архонта, точно здоров. Знахари являлись, будто призраки, душными ночами и пытали Аквинею осмотрами, заглядывали не только в нутро, а в душу. Бедняжка глотала зелья как сироп, соблюдала диету, от которой кружилась голова. Выводы менялись как цены на лириум в гномьих гильдиях: надо больше витаминов, меньше бессонницы, исключить из рациона имбирь, сладости, делать специальную растяжку. Эти свидания с людьми в белых халатах выжимали Аквинею, и находясь в постели с супругом, она едва унимала подступающую истерику. Наступал новый месяц, и вновь - без задержек, без наследника, без успеха. Однажды, мать Галварда подослала собственного, "проверенного" доктора. Этот человек сразу же не понравился ни сыну, ни его молодой жене. Подозрения оказались верными, тот лекарь был чрезвычайно категоричен и жесток. Мозолистые руки мясника трогали и мяли плоть грубо, желая не спасения, а морального уничтожения. Когда требовался анализ крови из вены, жгут до посинения стягивал локоть, а иголка нарочито медленно вспарывала кожу. Аквинея сжимала зубы и сдерживала слёзы, опасаясь выдать слабость и липкий, маслянистый ужас. "У вас очень низкая детородная способность, леди Павус. - констатировал мучитель. - Наверняка вы слишком много пьёте". "Ошибаетесь, - шипела женщина, - любой человек в Империи докажет, что я отрицаю алкоголь". "Хм... тогда, с позволения сказать, дело в психотропных препаратах? О, ничего удивительного, - мерзко скалился доктор, - иногда будущие матери нервничают и прибегают к успокоению с помощью наркотиков". Аквинею прошиб озноб. Она поняла, откуда "умнейший и опытнейший знахарь Тевинтера" взял обидные выводы. Свекровь наверняка преподнесла список личных подозрений в сторону невестки, смачно заплатив за наглость и умение потрошить пациенток за правду. Это закончится плохо. И лучше, если прямо сейчас. Леди Павус имела образование и высшего ранга воспитание. Талрассианы - известный род, и десятки мужчин сватались, желая заполучить богатства и наследника. Нянюшки скрывали, что если женщина не сможет родить, то она - не женщина. Не Талрассиан. Никто. Разве дело в Галварде? Мужчина-альтус в Империи появляется на свет с уверенным набором лучших в мире качеств, а уж заделать малыша - процесс с ювелирным результатом. "Говорите, не употребляете? - изумился врач, будто допрашивал бульварную шлюху, а не знатную чародейку голубых кровей. - Странно. Знаете, по долгу службы мне частенько приходится работать с разными дамочками. Те из них, кто совершили богопротивный грех и убили когда-то ребёнка во чреве, испытывают сложности с повторным зачатием". Тонкий намёк на толстые обстоятельства пощёчиной вырвал у Аквинеи сердце и робость. Она схватила иглу, которой лекарь протыкал её вену, и с кошачьим рвением вонзила остриё в ненавистный чёрный глаз. Докторишка кричал так, что звенели стёкла. Он зажимал ладонями голову, а белоснежные одежды пачкались кровью и пеной. Госпожа Павус смотрела на дикую, безобразную картину и ощущала внутри таинственное торжество. Галвард распахнул двери, схватил жену за окаменевшие плечи и вывел из комнаты. Вопли чудовища, смешиваясь с бранью и проклятиями, растерзали глухую до чужих страданий атмосферу поместья. Магистр Павус отдал распоряжение тотчас убрать мерзавца из дома. Впервые за два года совместной жизни, Аквинея посмотрела на избранника с уважением. Ни в тот день, ни в следующий, Галвард не проронил обвинительного слова женщине. "Он назвал меня алкоголичкой, наркоманкой и проституткой" - призналась Аквинея. Шок от былого исчез, тело вернулось в норму, а разум очистился. Галвард кивнул, крепко обняв супругу. От мужа пахло эфирными маслами кедра, шампунем и лихой уверенностью. Свекровь больше не появлялась на пороге ежедневно , а визиты знахарей прекратились. Многое с той поры изменилось. Всё чаще мужчина держал Аквинею за руку и обнимал, когда никто не видел. Магесса, доселе чуждая к пресловутым ухаживаниям из глупых романов, привыкала к букетам цветов на трюмо. Аромат весны и нежности оставался на коже, заполнял комнату и тихую, звенящую пустоту души. Прежде, Галвард возвращался домой, ужинал и приглашал в спальню исполнять долг. Теперь же, вечера украшались прогулками по сверкающим улицам, и Аквинея не могла устоять перед рассказами магистра о забавных моментах. Пальцы несмело переплетались под раскаты искреннего смеха. Секс больше не был обязательной мздой семейному гнезду, любовники - наверняка так зовутся те, кем они стали, целовались и ласкали друг друга. Галвард, такой красивый и сильный, касался губами волос жены и шептал, что ему хорошо. Ходили в высших кругах россказни о браках между альтусами, в которых наречённые разбудили чувства, стали настоящей любящей семьёй. В эти легенды мало кто верил, мол, шпильку в стоге сена легче отыскать. Соглашаясь на замужество, Аквинея сохраняла чистоту мыслей, даже не помышляя, что окажется той самой хрустальной шпилькой. Галвард мог обвинить жену в любых бедах, опорочить фамилию Талрассианов и выйти из ситуации победителем. Свекрови и свёкру хватило бы денег и влияния, чтобы растоптать нерадивую и якобы бесплодную невестку. Возможно, Павусы выторговали бы для сына новую, максимально удачную партию, прославившись умением вовремя отличить зёрна от плевел. Но магистр решил иначе, отстояв супругу в глазах имперской знати. Аквинея ощущала себя в сказке, о коей даже не мечтала. Удивительное чувство - человек, за которого вышла по расчёту, любил её. Во время их отпуска на жарких пляжах Каринуса, женщина заметила - месячных нет довольно долго. Она уже бросила чёртову диету и наслаждалась лакомствами. Когда платья перестали сидеть идеально по фигуре, а головокружение усиливалось вечерами, когда утренний завтрак непременно выходил рвотой, а от благовоний мутило, Аквинея поняла, что ждёт ребёнка. Наверное, отсюда начинается история Дориана, доставшегося матери ценою чужой и собственной крови. Галвард прослезился, узнав счастливую новость. Леди Павус вряд ли осознавала, с каким трудом муж сдерживал нападки родни и косые взгляды коллег из Магистериума. Правда, у их семьи имелись хорошие друзья. Одним из них оказался Герион Алексиус. Однажды, приятели чересчур много выпили, засидевшись в поместье. Аквинея не спала, находясь уже на девятом месяце, круглая как шар и румяная от сытой мирной жизни, ей удалось случайно подслушать разговор. "Я тебе говорил, кто виноват. - размышлял Алексиус, в те времена ещё не заросший бородой и артритом приличный человек". "Знаю. Всегда знал". - согласился будущий отец. - Жена не заслуживала страданий, коим именно я подвергал её. Те люди... приходили сюда, как к себе домой, и мучали нас обоих". "Запомни... заруби сей печальный урок на носу, дружище. - Герион опрокинул стопку. - Если мы с моей благоверной поймём, что беременны, я тотчас выпровожу Архидемону в задницу каждого ушлого врачишку. Ну и родную матушку заодно. Больно много пожилые умницы возомнили. Знай! Преклонный возраст далеко не всегда граничит с мудростью". Аквинея чувствовала уважение к Алексиусу. Далёкой от закулисных игр магистра Павуса, ей верилось - страданиям положен конец. Только она ошибалась. Чтобы Дориан увидел свет, понадобилось с десяток акушерок. Воды отошли глубокой ночью, когда госпожа приняла горячую ванну и облачилась в шёлковую рубашку. Сын изначально жил против правил, по календарю роды ждали двумя неделями позже. Она вспоминала суету, снующих в хаосе людей, десятки тазов с лавандовой водой, полотенцами и собственную протяжную боль. Аквинея терзалась вопросом, как вытерпеть долгие часы этого ужаса, но лишь тогда осознала, что время работает в унисон с природой. Звонкий плач младенца раздался на рассвете. Его, маленького, пухлого и красного, положили едва живой матери на грудь. Служанки охали, измазанные в хозяйской крови, полоскали инструменты в спиртовых растворах, смачивали бледный лоб роженицы мягкой тканью. Аквинея же безотрывно смотрела на того, чьего появления ждала Империя и Галвард с когортой из множественных переплетений семейства альтусов. Смотрела на мальчика с большими влажными глазищами, свернувшегося в позе эмбриона, голосившего не хуже корабельной сирены. Смотрела и ничего не чувствовала. Теперь она - человек, достойный фамилии, ставьте знак качества. Если бы Дориан остался тем крохотным человечком в люльке, размахивающим ручонками, жизнь Аквинеи не превратилась бы в монотонный ад. Сперва сын отверг материнское молоко, для женщины это стало личным оскорблением. И пусть сей вывод - вздор с точки зрения медицины, она не могла отделаться от мысли, что с этим существом ей не по пути. Галвард на радостях потерял сон и закатил торжество за огромную сумму. Мужа поздравляли, ребёнку дарили богатые, редкие вещи и баснословные деньги в украшенных мешочках. Гости едва ли не рукоплескали от восторга, веселясь на празднике. Многие обсуждали, сам Архонт высказал слова поддержки советнику Павусу. Естественно, Аквинее тоже достались тёплые слова и объятия. Но теперь ей предназначалось место в кругу точно таких же матерей-героинь с их прославленными детьми. "А сколько мальчик весит? А на кого он похож? А чем смазываешь грудь после кормления? А куда сынок пойдёт учиться? А нашли уже ему будущую жену? Попробуй виноград из Ривейна, дорогая! Прекрасно способствует разглаживанию складок!" Аквинея родила Дориана, выстрадала наследника для этого сборища ядовитых змей. Она вывернулась наизнанку, почти лишилась ума, обнаружив растяжки на тугом, подтянутом животе, три недели лежала в постели. За всё время послеродового кошмара Галвард навещал жену лишь несколько раз. Вопреки стереотипам о новоиспечённых папашах, господин Павус не пустился в алкогольный угар, не чурался исковерканного лика жены. Он целиком и полностью окунулся в возню с малышом. Служанки счастливо рассказывал, как супруг умело держит пузырёк с молоком, наряжает в ажурные пинетки, гуляет с сыном на балконе и что-то весело рассказывает. Прямо как ей в былые времена. Матери запрещено презирать дитя. Это утверждает и церковь, и общество, и здравый смысл. Аквинея начала бояться. Мальчик словно чуял настрой родительницы. Он надрывался звонким до омерзения плачем, стоило взять кроху на руки. Истеричные вопли усиливали мигрень женщины, и ей не оставалось ничего другого, кроме как сунуть орущий свёрток нянюшкам. Галвард наблюдал развитие отношений жены и сына, но принимал сторону ребёнка. Мужчине, отчего-то, нравилось слушать младенческий лепет и угадывать потребности. Он знал причины коликов в животе, режущихся зубиков, умел вызывать улыбку и стоически терпел капризный характер наследника. Супруги перестали заниматься сексом, ведь молодой отец до глубокой ночи укладывал малыша спать, читая сказки и разглаживая кудряшки на лобике, а после - садился за работу. "Мелкий подрастёт, и жизнь наладится", - говорил Алексиус, разглядывая чёрные круги под глазами миледи. Утешительные прогнозы не оправдались. Пропасть между Дорианом и Аквинеей становилась длиннее и глубже. Карапуз, едва достигнув пяти лет, прославился активностью и фантазией. Он воображал себя то рыцарем-волшебником, то важной магистерской шишкой, то драконоборцем. Топот ножек по коврам дома не прекращался, и частенько дворецкий шутил о Павусе-младшем: "Этого чародея гоняет ветер". Дориана обожали все без исключения. Галварда ставили в пример. Только Аквинея обернулась центром гнусных сплетен подруг и служанок: "Видать, мать игнорирует родное чадо. Неспроста Создатель долгое время лишал её чрево потомства". Куда бы не убегала женщина, скрываясь от детских выходок, сын впутывался и мешал отдыху. Галвард контролировал жизнь ребёнка пуще прежнего, выбирал правильные книги, собирал картины из фрагментов глиняных паззлов. Любыми достижениями Дориан жадно делился с папой, а при Аквинее показательно капризничал. Он будто издевался, во всяком случае, очень похоже на то. Госпожа дивилась тошнотворным изменениям мужа. Расчётливый и опасный советник Архонта прощал мальчишке шалости и даже лично сопровождал на прогулках. Папа и сын - дружная команда, в которой у Аквинеи место далеко за скамейкой запасных. "Иди сюда, Дориан. - Аквинея старалась говорить слащаво-нежно, но выходил приказной тон". "Нет! - сын прятал уточку на колёсиках за спину и убегал". Эту игрушку мальчик любил больше всего. Естественно, подарок обожаемого папы. Дориан носился по поместью, неуловимый для слуг, врывался в кабинет отца, когда тот принимал гостей из Магистериума. Леди считала, что за такое нужно наказывать, она лично строго-настрого запретила беспокоить хозяина во время деловых встреч. Галвард с невозмутимым лицом поднимал Дориана, усаживал на колени и продолжал беседу, пока малыш крутил уточку в руках и улыбался. Отец целовал сына в макушку, называл родинку на скуле "поцелуем Создателя". Мальчик рисовал Галварда в блестящих доспехах, верхом на бравом коне. "Мой папа - самый красивый! И я красивый!" "Мой сын станет Архонтом. Я так горжусь им". Лишь однажды Аквинея позволила себе расплакаться. Её дальняя родственница, Грензель, находилась проездом в Каринусе. Добродушная и полная тётушка, воспитавшая троих детей, умела давать нужные советы и поддерживать. "Я устала! - молодая мать содрогалась рыданиями на плече Грензель, пока та гладила несчастную по спине". "Ну а чего ты ждала, милая? - ворковала тётя. - Что будет легко? Что мужик начнёт обожать тебя после рождения наследника? Единственный, кого обязан любить Галвард, это - Дориан". В тот момент жизнь Аквинеи разрушилась, как и целый мир. В том уничтоженном мире супруг глядел с восхищением, дарил цветы, занимался любовью и шептал тёплые слова на ухо. "Этот, - всхлипнула леди, - ребёнок - моё проклятие. Из него не вырастить хорошего человека". Грензель, которая во многом отличалась от других мудростью, оттолкнула Аквинею и ушла прочь, отказавшись от предложения заночевать. Лишь на пороге она сверкнула глазами в сторону госпожи Павус и отчеканила: "Да. Может и не вырастить. Но только потому, что родная мамаша так решила". Из-за Дориана женщина навсегда потеряла единственного верного друга. Её снова отказались понять. Галвард уже не скрывал, что считает супругу холодной, отречённой от воспитания эгоисткой. Когда сыну исполнилось шестнадцать лет, а жизнь давно утекла в пустое и бесцельное месиво, Аквинея выпивала бутылку вина в день. Павусов всё ещё звали на балы, и приходилось следовать последнему писку моды. Но градус обожания именитого отпрыска менялся на презрение и насмешки. И хотя в поведении сына женщина винила мужа, укоризненные взгляды предназначались ей. Сбылось предсказание Грензель. Сладить с характером Дориана стало практически невозможно. Всё то, что щедро дал мальчику отец, тот с лихвой возвратил изуродованным. Даже Круг Серебряного Ключа, знаменитая академия с чудовищной платой за обучение, сломала зубы о нрав юного чародея. Аквинее наплевать. Папаша души не чаял в наследнике, а теперь настал черёд пожинать плоды. Финальный аккорд прозвучал скоро и больно. Кто-то ударил кулаком по органным клавишам, и брызнула кровь, и треснула пелена. Если бы желторотый юнец развлекался и сливал папины деньги в борделях, это ещё можно оправдать молодостью и бунтарским духом. Но Дориан решил позорить семью. И видит Создатель, не скупился на выкрутасы. Герион Алексиус подобрал чародейчика в свинарнике, в компании шлюх, отряхнул и восхитился талантами "надежды Империи, которую жалко слить в помойное ведро". Он, любезно приютивший в учениках мальчишку, умело исполнял роль психолога и ментора. Галвард, едва завидев, что сын остепенился и поднимает голову из болота, моментально простил единственное чадо. Магистр писал другу как чрезвычайно рад успехам на экзаменах и готов заплатить втрое больше за дальнейшую учёбу. В тех письмах Галвард выступал от лица "семьи Павус", хотя в покои жены забыл дорогу и мнением её не интересовался. "Теперь можно вздохнуть спокойно! - муж торжествующе ворвался в сад, где леди глушила скуку в виноградной воде". Он ласково сжал её плечо и улыбнулся. "Я с трудом понимаю суть твоей радости, - бесцветно отозвалась чародейка". "Наш мальчик сдал экзамены на высший бал! Представляешь! Ах, я забыл, - театрально фыркнул некогда любимый мужчина, - ты трезвеешь ближе к полуночи. Попозже зайду, милая". Проглотив оскорбление, Аквинея дождалась темноты, нарядилась в роскошное бельё. До самого рассвета никто так и не пришёл. Однако, тёмные времена сломили тандем Гериона и Дориана. Аквинея знала от чужих, Алексиуса настигла непоправимая беда. Юный Павус, вместо того, чтобы взять волю в кулак, бросился в алкогольный трип по трущобам Минратоса. Посланники Галварда топтались у дверей каждый день с дурными вестями. Господин, утратив контроль над ситуацией, обратился к настоящим ассасинам. Святая Андрасте, лучше бы он этого не делал. Весть о том, что гильдия убийц застукала Павуса-младшего в постели с сыном лорда Улио Абрексиса, хоть и тщательно скрывалась, но разнеслась по столице прахом с пепепелища. Тот день Аквинея помнила, словно наяву. Ранним утром леди разбудил шум бьющегося стекла. Она, будто призрак замка, показалась в длинном коридоре перед кабинетом Галварда. Их милый мальчик, обнажённый и грязный, закрывал срамное место белой простынёй с алыми пятнами крови. Эту простыню супруг мог бы повесить флагом в знак отцовского фиаско. Крики родителя и ребёнка отскакивали от стен, прятались в тяжёлых занавесках. Голоса мужчин дрожали, готовясь сорваться на слёзы. Звон пощёчины, надрывные, звериные вопли Дориана и брань мужа - вот чем заплатили Аквинее за страдание родные люди. В качестве наказания за выходку Галвард держал мальчишку взаперти. Слуги оставляли еду под дверью. Но как и ранее, и ранее, сердце магистра оттаивало. Хотя, после потрясающей демонстрации разврата Дориана, советник Архонта не только вынужденно ушёл с громогласного поста, но и утратил бесценные связи с друзьями семьи. Они теряли уважение. Над ними смеялись. Поместье, некогда славившиеся пышными маскарадами, желанными для имперских сливок, опустело и потухло. Аквинея бросила ждать счастливый конец, ударилась в чванливое пьянство. Впервые за долгие годы замужества она смирилась. Это ядовитое, мерзкое ощущение расплаты целиком уничтожило сказку, в которую глупая девушка поверила однажды. "Мама! - нахальный, уверенный голос сына встревожил женщину". "Чего тебе?" "Отец пригласил трёх людей. Они напоминают магов крови". "Ты снова спятил? Галвард презирает магию крови. Или ты последние мозги растерял? - Аквинее очень хотелось ударить мерзавца, рождённого из собственной плоти". Дориан нёсся прочь из обители матери, на ходу допрашивая пожилую служанку. Леди почуяла, творится нечто действительно ужасное. В груди кольнуло, она, пошатываясь, направилась в кабинет супруга. Хоть вино и ударило в голову, госпожа прекрасно знала имена, прозвучавшие из уст старой, плачущей эльфийки. "Харин. Нораман. Известные в Тевинтере малефикары-эксперты в искусстве магии". Магии крови. "Господин Дориан! Господин Дориан! - остроухая няня спешила следом, бессильно хватала юношу за одежду". Глубоко вздохнув, молодой чародей исполнил мощнейшее заклинание силы, которое разнесло дверь отца в щепки. Аквинея видела, муж сидел за письменным столом. Она смутно припоминала момент: их пятилетний сын, устроившись на папиных коленях, наблюдал за работой. То далёкое прошлое рухнуло под шумом ладоней, вбившихся в плотное дерево. Малефикары, собираясь напасть, угрожающе клацнули посохами, но Галвард остановил гостей. "Я ухожу. Я не желаю иметь ничего общего с тем, что ты приготовил для меня! - проскрежетал Дориан, стиснув зубы так сильно, что вены на его шее вздулись". Кровь стучала в ушах безучастной Аквинеи, и она не слышала иного, кроме собственной боли. "Ты не имеешь надо мной власти, и меня нельзя купить твоим сраным золотом, поэтому я ухожу! Единственный способ помешать мне выбраться из твоего грёбаного дома - убить! Ты держишь меня в качестве ценного жеребца, ожидающего, пока его породят с кобылой! " "ЗАТКНИСЬ! - рявкнул Галвард, и второй раз на памяти Аквинеи, раскрытая ладонь магистра с силой ударила Дориана по лицу". Женщина сглотнула привкус собственной крови из укушенной губы. Стальные глаза мужа и сына сияли вызовом, лица были такими похожими, будто они оба смотрели в зеркало. "Убирайся. - наконец произнёс Галвард. - Ты мне не сын". Щёки Аквинеи горели, пока жирные, грубые слёзы стекали по подбородку. Её сердце упало и разбилось, а на жестоких и бездушных осколках таяла надежда. Дориан бежал мимо матери, мимо своей комнаты, под кроватью в которой забыта деревянная уточка на колёсиках. Худые плечи единственного мальчика не согревал холодный плащ, и его карманы наверняка без единой монеты. Леди бросилась к окну, толкая рыдающую служанку, и глядела как Дориан Павус выскочил из поместья, оставляя следы на снегу, ни разу не обернувшись.

***

На этом, лично для Леди, предводительницы "Семи Ветров", история о чародее, гонимом ветром, заканчивается. Шрам на теле семьи не излечить, и назови грядущий век любым наречием, что-то в мире остаётся твёрдым. Привычка сына покрывать позором близких - уж точно. А убирать дерьмо за идиотом, будто за шкодливым котом, отведено родителям. Аквинея тряхнула подол, заплела волосы и спустилась на этаж, в кабинет Галварда. Она перебралась сюда недавно, мягкое кресло покойного суженного пришлось по вкусу. Её нервно ожидал Датраши, пачкая ковёр дождевой влагой. Здоровый, высокий и злой кунари сверлил хозяйку пытливым взглядом. - Там ливень? - равнодушно интересовалась женщина. - Да, моя госпожа. - А я думала, ты обмочился, чтоб тебя. Поручение исполнено? Датраши переступил с ноги на ногу, стараясь не выдать ребяческой обиды. Ему ещё многое нужно получить от этой особы. Да и не от неё одной. - Разумеется, моя госпожа! - радостно выпалил коссит, белоснежные жемчужные бусины скатились по рогам. - Мы сразу сняли все украшения с Вестника Андрасте, изначально взяв под стражу, а бедолажный Инквизитор тусовался в отключке. Сегодня, пока я распивал винище с магистром Дорианом, мои ребята подкинули колечко с пальца Адаара в место драконьих следов на границе Империи, где проложен тюремный тракт. Нынче ваш почтенный сын кинулся обыскивать территорию. - Тот деревянный перстень с изумрудом? - Да. Чисто хреновина. Моя госпожа, а... это вам зачем? Какие дальнейшие планы? - Датраши шумно плюхнулся на обитый дорогой тканью стул. Аквинея улыбнулась. Во мраке свечей её лицо становилось смертельно бледным. Совсем как у мужа, когда тот лежал на помосте перед отправкой в склеп Павусов на веки вечные. - Дориан отыщет безделушку, сложит дважды два, - Леди развела руками, - и приведёт нас к Адаару. Отправную точку ты ему подсказал. - Что до брата? До Аришока? - вытаращился кунари, вцепившись когтями в пушистые шелка. Его трясло. Он пыжился, разнюхивал, скрывал и жаждал. И женщина знала хитрую гадину лучше, чем думалось. Изящная ладонь взметнулась, а губы тронуло заклинание на древнем тевене. Приличных размеров огненная змея, скаля клыки, очутилась за спиной чародейки. Пламя дрожало так сильно, что у Датраши взмокла одежда, а от копоть выбила воздух из лёгких. Магесса восседала на троне, охраняемая стихийным монстром, глядя в испуганные глаза рогатой твари напротив. - Итак, - дикий жар словно не беспокоил её, - если твой брат, саирбаз Мираад, бежал вместе с Адааром, то мы отыщем и его. Сегерон требует Каараса и знаменитую "руку Инквизитора" в обмен на мир с Империей, и твоё жалкое правление - часть сделки. Но поведай, - в чарующих глазах прелестницы метались янтарные искры, - ты убил Стэна? Кунари съежился, кашляя и задыхаясь. - Д-да. Я убил Стэна. - Тогда мы завершаем сегодняшнее собрание со знаком "положительно", - подытожила Аквинея. - Следуйте за Дорианом. Перед тем, как уйти, точнее, вывалиться из кабинета тряпичным мешком, мужчина обернулся. - Архонт... приказал мне найти убийцу магистра Донвалла. Я просил вашего сына о помощи. Как считаете... он не предаст меня? Женщина поднялась из-за стола, рассеивая колдовство. - О, тебе нечего бояться. Если нечего терять.