мы

воздух пахнет сыростью, будто совсем недавно прошёл дождь. на скамейке сидит мужчина, в глаза которого сейчас уже никто не решился бы посмотреть. он щурится, поднимает голову к облачному небу и тут же опускает, снова рассматривая надгробие перед собой. ему кажется, что время остановилось. июль вдруг превратился в холодную зиму, которую никогда уже не пережить. мужчина качает головой и зажмуривается, пытаясь вспомнить что-то хорошее. за последний год этого было не так много. — давно тут сидишь? — спрашивает сэм, подходя ближе. — явно недостаточно, — он ещё раз перечитывает надпись на черном надгробии. даже здесь выделяется среди этих белых плит. — это не то, что ему хотелось бы видеть, — сэм усмехается, — мертвые не возвращаются, стив. роджерс слишком резко поворачивает голову, и они с сэмом встречаются взглядами. все те же голубые глаза, только теперь гораздо старше и пронзительнее. уилсон помнит, как они светились добротой и желанием помочь. теперь там нет ничего из этого, только тихая скорбь. — ты скучаешь? — спрашивает сэм, садясь рядом. — скучаю, — роджерс кивает, — но не только по нему. скучаю по себе, когда я не был таким идиотом. я столько раз поступал неправильно. сэм вздыхает. этот разговор не приведёт ни к чему: за весь год, который прошёл с уже постаревшим стивом роджерсом, он услышал кучу сожалений и немного вещей, которые тот хотел изменить, но не мог. уилсон не имеет права осуждать его, а баки... баки мог бы, но никогда не позволял себе, в тот чертов день закрывшись окончательно. — барнс прожил достойную жизнь, — сэм врет, и они оба это знают. он и не жил толком. стив молчит. — может быть, — спустя пару минут говорит он, — а я последние лет так семьдесят прожил, пряча голову в песок. — заслуженный отдых, капитан, — хмуро произносит сэм, уже не веря в свои слова. роджерс кладёт руку ему на плечо, и сэм смотрит ему в глаза ещё раз. теперь там стоят слезы, и уилсону вдруг становится невероятно стыдно, что он это сказал. будто ткнул носом маленького котёнка. — достойно было бросать вас? — спрашивает стив, — я... — голос его подводит, — слушай, сэм, у меня скопилось много грехов. — расскажи, — просит сэм, — легче станет, как психолог говорю. и стив молчит. молчит про то, как пришёл к родителям баки, рассказал про будущее и про то, что их сын (будто бы) счастлив. ребекка потом вытащила его в комнату брата, спросила, почему они сейчас не вместе, и дала звонкую пощечину, узнав ответ. заслужил. стив никогда не говорил пегги про щит, гидру и даже пирса, пытаясь огородить ее от всех бед и потрясений. они прожили прекрасную жизнь вместе, назвали ребёнка джеймсом и почти никогда не ссорились. роджерс даже не жалел в первое время. с зимним солдатом он встречался дважды. в первый раз это были пятидесятые, и солдат пришёл за пегги. видимо, его воля была ещё не до конца сломлена. стив до сих пор помнит, как баки смотрел на него, умолял спасти, сжимал его лицо в ладонях и шептал что-то неразборчивое. стив ответил, что он не может ничего исправить. абсолютно ничего. баки ушёл так же, как пришёл: тихо и больно. во второй раз роджерсу просто повезло, что не он был заданием. может быть, если бы он умер, его не пожирала бы вина до сих пор. — это не то, что ты хотел бы услышать, — мягко говорит стив, — не надо. сэм понимает. он действительно понимает, что есть вещи, за которые роджерса будет уже невозможно уважать. — баки всегда говорил, что умрет раньше, — стив горько усмехается. барнс погиб на очередной их с сэмом миссии от фьюри. ничего выходящего за рамки обычного, просто так случилось. после возвращения стива он слишком много подставлялся, считая, что все потерял. роджерс не может его винить, весь груз висит на нем самом. — знаешь, — по лицу роджерса катятся слезы, и он сглатывает вязкую слюну, — знаешь, из близких у меня теперь только ты. баки, пегги, наташа, тони... они все мертвы, понимаешь? сэм не знает, что ответить. он смотрит туда же, куда почти неотрывно глядит роджерс.

«джеймс бьюкенен барнс 10.03.1917-04.07.2024 теперь тебе не будет холодно, солдат»