мы

костёр горит перед глазами, искры в нем взлетают высоко в небо и светятся в темной синеве. треск горящего дерева успокаивает. снег под ногами хрустит от любого движения. хорошее ощущение. снег похож на пепел, только белее. и пепел пылится между пальцами, когда снежинки тают. пепел — знак смерти. огонь — состояние очищения. как быстрая вода приносит изменения, как спокойное озеро даёт стабильность, так огонь выжигает и из обломков воздвигает империи. зуко смотрит на большой костёр, взмывающий до самых звёзд перед ним, и взмахивает рукой. движение точное, точёное, кроткое и короткое. выходит умело, отработано. огонь взмывает выше. лицо обдаёт жаром, шрам болезненно колет, но зуко не отходит. он ждет, когда его одежда вспыхнет. ему огонь больше не принесёт вреда. не имеет права. сзади слышны хрустящие уверенные шаги. несколько секунд, пока искры и языки пламени лижут небосвод, тая. зуко не оборачивается, когда холодные, голые руки обнимают его со спины. он умеет чувствовать безопасность. эти шаги, точеная походка дают ему ощущение покровительства. на шее зуко висит целая страна, как тяжелая медаль. и ему покровительствует один-единственный человек. как же это глупо. — тебя долго нет, — говорит сокка, избегая прошедших времён. они пугают всех, кого испытала смерть, — что ты делаешь? — проверяю себя, — отвечает зуко, чувствуя тяжесть чужого подбородка на своём плече, — мне кажется, я уже не могу сгореть. — интересно, — сокка задумывается, и зуко знает, что он хмурится, — но если сгоришь, будет больно. и грустно. неумелой, неуклюжей фигурой они делают два шага назад, и костёр разгорается сильнее, плавя снег вокруг. обувь зуко промокла. он думает над словами сокки. тот не сказал ничего серьёзного, но тем страннее. — почему такие простые слова? — непонимающе спрашивает зуко, думая, что этого достаточно. сокка должен понять. — потому что «агония» и «отчаяние» не имеют веса, когда говоришь о важных вещах, — сокка пожимает плечами, и это движение отдаётся во все ощущения зуко, — сложные слова мешают сути. отчаяние — оттенок грусти, горе там же. а агония — просто боль. — это звучит, как побег. — это принятие. называй вещи своими именами. они замолкают. зуко разворачивается, глядя на легко одетого сокку, и утыкается куда-то в его шею, едва мажа губами. его тёплое дыхание отпечатывается на чужой коже. реальность теряется и тонет, кажется, вокруг не зима, а настоящее пламя. может, стоит лишь сделать шаг назад? зуко чувствует, как сокка поднимает голову и всматривается в огонь. — что же ты там видишь? — тихо спрашивает зуко. — прошлое, будущее и настоящее, — сокка невесело смеётся, — огонь все это заберёт когда-нибудь. — и тебя тоже? — зуко не верит, будто сокку правда может кто-то забрать. — меня заберёт глупость. не бойся. огонь — твой. это ты. ничего не будет. — как ты узнал? — в голосе зуко звучит изумление. — это то же самое, что кошмары катары, где она тонет, — сокка снова пожимает плечами и обнимает зуко, — а мне — только глупость. понимаешь, проще умереть от меча, чем от самого себя. хотя это тоже — все равно, что от себя. — не говори так. — но это ведь правда. — и как тогда? — зуко становится страшно, и холодные от морозного воздуха руки обнимают его сильнее. — ты просишь совета у меня? — со смешком спрашивает сокка, — ты знаешь больше, чем я. — ты говоришь просто, это немногим дано. — никто не смотрит на поверхность? — но что тогда? — нетерпеливо повторяет зуко. — стихия — зверь. дикий, но привыкший к людям. и знаешь, что это? мы все в ответе за тех, кого приручили. неси ответственность за огонь, мой тебе совет. зуко смеётся, и сокка целует его в макушку, замирая в таком положении. он не сказал главного, но зуко понял. он попал в ловушку. сокка тоже несёт за него ответственность. костёр разгорается, и огонь пляшет, облизывая плевочки звезд и черно-синий небосвод. за спиной, в большом доме, жжется праздник, застолье жизни, где все — одна семья людей, прошедших вместе тысячи миль и сотни лиц. зуко эгоистично рад, что сокка пришёл. это значит... мысль глупая. это значит, что им вдвоём вместе идти через тысячи лиц и сотни миль. солнцу ещё далеко до рассвета, и оно только на три четверти приблизилось к своему полному обороту.