Reptile

Диван был отчего-то влажный, пахнущий мылом, словно кто-то старался отмыть с него что-то. Я дождался, пока Тёма тяжелой походкой ретировался из комнаты, и присел на край. В подсознании обрывочно всплывало что-то настолько быстрое и абстрактное — неуловимое. Я пытался ухватиться хоть за что-то, неосознанно дергал себя за подолы футболки, кривясь от натуги и отчаяния. Я упускал важную деталь. Без сомнений упускал. Отрешенно косился на копошащегося в коридоре друга. Открывал и закрывал рот, словно намеревался вопросить его обо всем. Но, замечая панику и кислое отчаяние на его лице, молчал. Раздосадованно и тяжело вздохнул, снова разглядывая мокрую лужу на подушках и теребя в руках пакет с обезболивающим. — Я к себе, — хрипло пробурчал Артем, стараясь не смотреть на меня виноватым взором. Я перевел на него вопросительный взгляд, — не опаздывай, пожалуйста. — выплюнули его уста, — в семь. — Он рваными движениями натягивал на себя черную косуху. — Артем, — решился подозвать его я. Шатохин дернулся, но не остановился в процессе одевания, — что случилось сегодня утром? — мои губы дрогнули, а брови непроизвольно нахмурились. Он не обращал внимание, или же только делал вид, что ему все равно. Ловко шнуровал кроссовки, изгибаясь в неудобной и болезненной позе. Я гортанно промычал, не дожидаясь долгосрочного ответа. Отвел глаза в сторону, надумывая себе невесть что и невесть о чем. Тёма тяжело вздохнул и, наконец, прекратил свои рьяные махинации. Я замер, как только он исподлобья взглянул на меня своими, отчего-то, растерянными глазами. Долго-долго безмолвно наблюдал, обдумывал, а потом отмахнулся, схватил телефон с коридорной полки и бросил: — Да ебись конем все по утру, — выдавил из себя натянутую улыбку и чересчур быстро выбежал восвояси, громко хлопая дверью. Оставляя меня одного. Растерянного и злившегося на самого себя. «Конец», «Конец», «Конец»… Интервьюер задавал незамысловатые вопросы. Я полулежал на диване, скрестив ноги между собой и во рту ‘пережевывал’ серебристые грилзы. Артем непринужденно размахивал руками и, то и дело, подавался вперед, стараясь вести себя непринужденно. Я косился на него через свои затемненные очки, пока он едва различимо ерзал на месте. Присутствующие старались подключать и меня к своим рассуждениям, но ничего, кроме мычания, не добивались и продолжали обсуждать тех, кто изменил музыкальную индустрию за последние пятнадцать лет. Вы, наверняка, подметили то, насколько быстро и монотонно сменялись сие действия. Это было так, поскольку мне Шатохин строго настрого наказал лишний раз ничего говорить. Я улыбался, кивал и даже умудрялся хихикать над посредственными шутками, но мыслями был совершенно в другом месте. Можно даже сказать, в абстракции, и абсолютно не мог это контролировать. — Егор, — обратился ко мне интервьюер. Я отлепил от пересохших губ баночку энергетика и воззрился на него слегка растерянным взглядом. Темино тельце справа от меня невесомо напряглось, — фанаты негодуют из-за твоего затишья. — я горестно ухмыльнулся, — где контент? — в шутку бросил журналист, на что я натянуто, но уж больно пусто искривился в ироничной усмешке. И только боковым зрением я подметил то, как пристально наблюдал за кем-то подле гримерок Артем, когда камера стала направлена только на меня. — Ну… — протянул, глядя на интервьюера исподлобья и прокашлявшись, — наверняка там же, где и я сам — в затишье, — пожал плечами, стискивая зубы посильнее, дабы предотвратить чрезмерную шепелявость, — я… — перешел на полушепот, опираясь локтем о ручку дивана, — я думаю, ты прекрасно понимаешь, что музыку я для себя пишу в первую очередь. И это как-то неправильно — поторапливать и как бы винить меня в этой паузе… — Я лишь представляю интересы комментаторов, — парировал мужчина, помахал перед моим лицом экраном своего телефона. — А я лишь отвечаю на поставленный вопрос. — я неряшливо дернул плечами и развел руками в стороны, — не знаю, когда будет новый релиз. Но я сразу же оповещу, когда буду готовить что-то. — подытожил и ухмыльнулся в объектив, сновавший прямо передо мной. — А ты, Артем? — после недлительной задумчивой паузы переключился журналист, что заставило Шатохина с некой паникой в глазах оторваться от разглядывания кого-то… или чего-то… — Ой, интересный вопрос… Я не слышал впоследствии, что именно ответил мой приятель; отрешенно уставился куда-то в пустоту, чувствуя легкое головокружение. Кажется, в помещении становилось жарче с каждым мигом, я потер плечи, раздраженно оглядываясь по сторонам, а после зыркнул на интервьюера, что увлеченно переговаривался с Тёмой. — Ты подумывал над названием? — донеслись обрывки фраз, как только я попытался прийти в себя. Ладони начали потеть, а сам я встревоженно запрятал их под рукава лонгслива. — Не хочу сразу все карты раскрывать, бро, — признался Шатохин. Я же посильнее вжался в подушки на диване, чувствуя, как немеют разомкнутые губы, — но планирую фитовать с разными людьми, пробовать что-то новое… Раздался гул, точно кто-то врезал по виску бейсбольной битой. Я словно выпал из реальности, рассматривая в темноте сжатых глаз разноцветные фейерверки. — Вот! С Егором хотели что-то записать… — Артем уж больно радостно приобнял меня за плечи. Я кашлянул, возвращаясь обратно в бренный мир. Тянуло в висках с неописуемой силой. Встряхнулся, выпрямился и постарался сохранить равновесие. Толпа мурашек пробежала по моим сухожилиям. Я судорожно выдохнул и кивнул в знак согласия с возгласом дружка. Журналист промычал что-то нечленораздельное и начал шуршать листами своего блокнота. Я покосился на него и насупился слегка. Артем воспользовался моментом и снова растерянно уставился на «группу», что работала над съемкой. Я попытался проследить за ним, но жар окутал все закрома моего эпидермиса, принуждая вновь поникнуть и устремиться в забытье. — Чувак! — Тёма снова вырвал меня из сонно-обморочного царства, заслонив своим телом, накренившись, точно собирался поведать интервьюеру мировую тайну. Я в очередной раз встряхнул головой, разлепляя тяжелые веки. — Черт, как же у вас тут жарко… — озвучил мои мысли, обдувая себя взмахами ладоней. Он тихонько отстранился, убедившись, что я снова был в состоянии говорить и существовать, когда я же тщетно прятал болезненно красные щеки за своими дрожащими ладонями. Чувствовал себя зависимым, слабым и немощным в сравнении с такими бытовыми вещами, как духота… — Это от света… — прохрипел, указывая на приборы перед нами. Журналист утвердительно кивнул и шепотом приказал своим людям устранить неприятность в виде жгущего света. Я лениво посмотрел на Артема с целью безмолвно поблагодарить за то, что поспособствовал устранению раздражителя, но тот вновь как будто бы выглядывал кого-то, чей черный силуэт, кажется, заприметил и я за множеством мечущихся туш. Однако незнакомец, отметив мое внимание, юркнул за дверь, чем вызвал облегченный вздох Шатохина. — Спасибо за интервью, ребята, — снова парировал журналист, размахивая блокнотом перед собой. Я выдавил из себя улыбку и провел тыльной стороной ладони по вспотевшему лбу. — Да-да, — санкционировал Шатохин и потряс меня за плечо, — всем пис! — наигранно радостно выдавил, широко лыбясь с зубами. Я покосился на друга, а после так же улыбнулся, совершил незамысловатую махинацию руками в объектив. — Снято! — послышалось со стороны съемочного коллектива. Мы облегченно выдохнули в унисон, а Артем, уставши, потер свои виски, прикрывая отяжелевшие веки. Вопрос о том, за кем же следил Шатохин, все не давал мне покоя. Мы распрощались с «группой», насильно сфотографировались с некоторыми ребятами и лишь через двадцать минут после окончания съемок покинули помещение, попутно натягивая на себя верхнюю одежду. — Ты смотрел за кем-то… — констатировал я, когда мы стояли на улице и курили в ожидании злосчастного такси. Артем напрягся, покосился на меня и сделал неестественно долгую затяжку, наблюдая за тлевшим огоньком на кончике папироски. Его руки задрожали, хотя огромные глаза не выражали ничего компрометирующего. Я подметил это грустным взглядом, потушив окурок о подошву цветастых кед. — Ты не подумай. Я просто любопытствую. — Егор… — протянул Шатохин, отбрасывая фильтр куда-то в растаявший снег и измученно косясь на меня. — Просто скажи мне. Все в порядке? — перебил его я, делая шаг навстречу. Тёма дернулся, попятившись в обратную сторону. — Все тотально не в порядке. — он с горечью усмехнулся, обводя меня ленивым движением тонкого запястья. Я опешил. — Я понимаю… но… — замешкался. — Ты понял меня. — выплюнул, растерянно оглядывая пустовавшую парковку. — Давай не будем. — предложил Шатохин, потирая предплечье немного нервно. Он вдумчиво глядел куда-то сквозь меня и точно опасался дальнейших действий. Я поправил шапку, натягивая чуть ниже ушей, так как любой перепад температуры плохо сказывался на моем состоянии. — Но я же имею право интересоваться… — я помотал головой, словно отгоняя навязчивые страхи. — Егор… — снова умоляюще произнес Артем и предупреждающе стиснул губы. Я вспылил: — Имею право, потому что я обречен! — Прекрати, — потребовал Шатохин, обращая возмущенный взор серых глаз на меня. — Потому что я умираю, Артем! — воспротивился я, негромко, чтобы не привлекать лишнее внимание. Всплеснул руками, на автомате искривляя лицо в жалостливом выражении, — я не чувствую себя собой. Тело противится. Стирает воспоминания, управляет сознанием, заставляет паниковать, подозревать! Да хотя бы даже падать в обморок при малейшей жаре или холоде! — затараторил, — прошу. Переубеди меня. Скажи, что мне не в чем тебя подозревать. — встретился отчаянным взглядом с томными глазами друга. В них плясали растерянные черти. Шатохин не ответил, воззрился на зачины заката, что акварельными красками разливались по облачному небу. Я возмущенно разомкнул губы, сделал рывок, чтобы схватить друга за худи и обратить на себя внимание, но тот предусмотрительно отпрянул, с неожиданно возникшей болью в очах разглядывая меня искоса. — Пожалуйста… — прошептал я, умоляюще сдвигая брови «домиком», — хуже уже не будет, Тём. Ты не понимаешь? — Перестань. Ради себя и своей гордости перестань! — отчеканил Артем. Его хриплый голос предательски дрогнул. Он через ‘не-могу’ сдержал поток бесцельных просьб, забегал глазками по моему растерянному лицу. — Мне незачем переставать. Я перестаю из себя что-то представлять. Вот что действительно имеет смысл, — тяжело и шумно сглотнул, — я не могу замолчать ради себя. Ведь я… — Прошу! — взвыл приятель, демонстративно прикрывая уши и возмущенно открывая рот в безмолвном возмущении, — подумай обо мне! — Что? — растерянно протянул я, мрачнея с каждым мигом. — Если не замолкаешь ради себя, то, пожалуйста, сделай это ради меня, — он снова посмотрел в мои глаза. — Я все понимаю. Я все знаю. Но хотя бы сделай вид, что тебе хорошо. Пожалуйста, я не могу так! — в очередной раз просипел Артем. — Ты жалкий! — зыркнул на такси, что медленно припарковалось прямо перед нами, — возьми себе другое. — равнодушно и едва уловимо бросил, быстро ринулся к автомобилю, раскрыв дверь, прыгнул на заднее сиденье и захлопнул ее. Что-то буркнул, по всей видимости, водителю. Оперся спиной о кресло, секундно взглянул на меня, и, заприметив то, насколько нагло я пялился на него в ответ, натянул капюшон еще сильнее и воткнул наушники, отвернулся к окну. Завизжали шины, и машина плавно, но неуверенно двинулась в сторону шлагбаума. Я выдохнул. Дрожа, оперся о фонарный столб, что не особо эффективно закрывал меня от снегопада с примесями ливня. Он начался уж больно внезапно, без мороси, без предпосылок.. сливаясь с раздосадованными слезами, что заструились по моим впалым щекам. — Блять… — простонал, касаясь руками своего лица, — блять, блять, блять! — ударил себя по виску, обнял себя за плечи и медленно, отрешенно скатился вниз, к влажной брусчатке. Вытянул промокшие ноги перед собой, безмолвно рассматривая тучи, что заслонили красное зарево. Еще не тусклое и не зашедшее за горизонт солнце… Аллегоричное. Я глядел на него, словно прощался. Даже не столько со светилом, сколько с самим собой. Внезапное отчаяние накатило на меня. Я поежился от морозного ощущения холодка на влажной коже. Снова заныли ребра… Заныл треклятый орган под грудиной. Я прижал к себе колени, как будто бы пытался загородить его от внешнего мира. Ведь сердце было единственным, что осталось от меня неизменным… человеческим. И то заныло.