Reptile

Час долбил по вискам, очередные шестьдесят минут. Уже смеркалось медленными темпами, а я внимательными глазами провожал секундную стрелку в дальний замкнутый маршрут, словно опасался упустить что-то важное. Под боком же сопел Шатохин. Он давно отвернулся от меня. Спина его подрагивала во сне. Я так же томно стал рассматривать каждую царапину на его лопатках; они напоминали все те же часовые линии. Мои губы трепетали в немой задумчивости, а во рту периодически обжигало глотку что-то ядовитое. Часы пробили пять часов дня, когда я, словно зомби, поднялся с кровати и направился в сторону коридора. Просто так хотелось, просто так виделось правильным. Босые стопы зашлепали по кафельной плитке, разносясь эхом по четырем замкнутым стенам. Все было, как в замедленной съемке, вокруг размыто мелькали разные элементы быта. А сам я словно попал в ужасное дежавю, не сулящее ничего хорошего. Как только я ступил на порог небольшой кухни, предо мной предстал чертов беспорядок. Не подумайте, я помнил, что произошло и что этот кавардак породило. Все в малейших деталях представлял перед глазами. Только вот навязчивое чувство желания не давало сосредоточиться на чем-либо другом, помимо томившегося в темном углу ножа для резки мяса. Секундно затряслись ладони, и, кажется, вздрогнуло все тело в нервозном спазме. Из глотки вырвался звериный рык. И этот рык словно взял контроль надо мной. Он сделал шаг навстречу лезвию — с ним заборолся рассудок, точнее, его остатки. Я семенил на месте в нерешительности. Дергалась икра в треклятом направлении. Схватился за дверной косяк — поцарапал его уродливыми когтями. А конечности все продолжали безвольно тянуться к объекту их внимания. Я еле сдерживал беспомощный крик, до боли закусывая нижнюю губу. Чудом клыки, что проскользнули по коже и остались выпяченными наружу, не изранили мягкие ткани до крови. А ведь были все причины. Я схватился за волосы и мотнул головой, когда поддался искушению и робко двинулся к треклятому ножу. Пал перед ним на и без того разодранные в мясо колени. От этого втрое сильнее затряслись все сотни мышц, ходуном забегали ладони, точно их заставил тремор. Я всхлипнул с горечью и болью, повел рукой и сжал рукоятку в иссушенных длинных пальцах. — Нет… нет… — задребезжали чешуйки на худых запястьях, промеж них засуетились вены. — Артем! — вырвалось автоматически, — Артем! — слезы прыснули из глаз. Тело предательски не слушалось меня, и лишь осипший голос был по-прежнему контролируемым. И то сдавленно перерастал в неясную хрипотцу. — я не хочу… нет! — позади послышался гулкий топот. — Господи, Егор! — Шатохин плюхнулся ко мне на карачках лишь тогда, когда острие пробежалось по толстой коже на ладонях, оставляя за собой бордовый след. Он беспардонно вырвал кухонный прибор из моих рук. Я зыркнул на его лицо. То само не отличалось особой живостью, а в его огромных глазах читалась только паника, — ты слышишь меня? — Артем схватился за мои щеки, отворачивая мою голову от места ранения. — ты опять начинаешь? — отчаянно вопросил Тёма, сдвигая бровки к переносице. — Я чувствую, как оно завладевает мной… — я вновь уставился на свою ладонь. Оттуда вязкой жижей произрастала череда из алых линий. Что-то перемкнуло в голове, заставляя замереть и меня, и самого Шатохина. Секундно ладонь оказалась в миллиметре от моего лица. Я попытался сжать онемевшие пальцы, чувствуя, как последние силы покидают беспомощное тело. — Егор… Господи, нет… В очередной раз дрогнула рука. Под невнятное бормотание Артема кожица с раны начала каньонами расходиться по поверхности руки. Завивалась, точно гребень волны, отходила, оставляя розоватый и дурно пахший след. Паника захватила черепную коробку, как только дерма слезла и с района под локтем. Кусками повалилась на пол, а остатки кожи зажгли с невыносимой силой. Я судорожно выдохнул, оглядел масштаб трагедии перед тем, как жалостливо взвыть и кинуться в ноги приятелю. — Сделай что-нибудь, Тёма. Тёмочка… Артём… — взмолился я, пальцами стараясь преградить путь расходившейся царапине. Но сам оппонент не менее озадаченно, не менее взволнованно и испуганно смотрел на это, нежели я сам. Это заставляло напуганное сердце биться под ребрами сильнее и больнее, — прошу! — вскричал, едва не заглушив дверной звонок, что оповестил о себе в ту самую секунду. На который мне было все равно. Однако Шатохин, осторожно придвинув меня к стене, коснулся моего плеча и максимально спокойно, насколько позволял его актерский талант, насупился, приставляя палец к треснутым губам. Я робко всхлипнул, мотнул головой, но, словно загипнотизированное безмозглое существо, повиновался, кое-как заглушая гортанный рев. — Артем… — прошептал я, стоило тому молча встать и тихо двинуться в сторону коридора, — Артем… — еще раз простонал. С клыками впился в острую коленку, заглушая зуд и дикое желание сорвать с себя всю саднящую кожу. Начал извиваться по полу, как змея. Деформированные ребра застучали по паркету, отдавая тупой болью, с опозданием доходившей до затуманенного рассудка. Послышался щелчок, и только после этого я обратил внимание на то, что дверь Шатохин, все же, предусмотрительно захлопнул. Прошипел что-то невнятное, едва ли сев и все продолжая отдирать сухую кожицу с горевшего мяса на предплечьях. Воняло тухлыми овощами, ударяя в носовые пазухи. Снова зарычало мое нутро, сопротивляясь ужаснейшей напасти. На несколько секунд я, кажется, даже успел покинуть этот мир. Несколько раз. Или же просто потерял рассудок. Это уже, насколько вы знаете, происходило, но еще ни разу не было настолько дикого желания сопротивляться мерзкому процессу. Как будто только в тот момент я осознал что-то основополагающее. И начал это отрицать. Переодически вздрагивая, уставился заспанными глазами на проход. В нем выросло невысокое тельце Шатохина, воровато оглядывавшегося по сторонам. Что-то сковало мой язык, и я по мере приближения хозяина квартиры невнятно вопросил: — Кто это был, Артем? — голос дрогнул, точно на мгновение слился с треском и шипением. Шатохин молча приземлился справа, напряженно, но, все же, улыбаясь широким ртом. — Кто это был? — более горестно повторил я свой вопрос, так жадно хватаясь за любой вздох Артема в ожидании ответа. Но тот молчал, держа в руках ваточку с каким-то препаратом. Он неуверенно вознес ее впоследствии и поводил возле моего носа. Я поморщился, кривя все лицо в гримасе отвращения. Задумался на минутку и прислушался к притупившимся ощущениям. Тепло разлилось по пищеводу, поплыло по капиллярам и, наконец, достигло мозга. Я единственным и мутным здоровым глазом покосился на серьезного Артема. Попытался что-то вымолвить, но губы перестали функционировать. Последнее, что я увидел перед тем, как провалился в насильственный полудрем, было уже менее спокойное лицо приятеля, протиравшего слезы на выступающих скулах.