350 лет спустя

Следующим утром Жоффрей де Пейрак отправился в «Монтелу». Он легко отыскал конезавод, тем более, что по пути ему регулярно попадались указатели на обочине дороги, четко направляющие к месту назначения. Как раз когда он въезжал на небольшую площадку для машин, в разрыве низких серых туч показалось солнце и яркими лучами осветило старую деревянную вывеску над воротами, которая гласила, что он приехал на конезавод «Монтелу», основанный в 1651 году. Он припарковался около видавшего виды «Рено Фуэго» и, не выходя из машины, принялся осматривать окрестности. Парковка находилась прямо перед двухэтажным зданием администрации конезавода. От него тянулась широкая аллея, с одной стороны которой располагался ряд приземистых деревянных построек, а с другой — загоны для выгула лошадей. Вдалеке на небольшом пригорке виднелся припорошенный снегом каменный дом. Из его трубы вилась тоненькая струйка дыма. Пожалуй, только она и еще очищенные от снега дорожки указывали на присутствие людей в этом укромном уголке Пуату, поскольку вокруг, насколько хватало обзора, не было видно ни души. В этот момент Жоффрей пожалел, что не позвонил предварительно в «Монтелу» и не назначил встречу с владельцем и его дочерью. Каким-то непостижимым образом он забыл об этом, хотя раньше никогда не пренебрегал правилами хорошего тона, как в личном, так и в деловом общении. Списав подобный промах на усталость, он почувствовал, что настроение у него все же ухудшилось. Впрочем, оно и так было прескверным. Ему не хотелось быть здесь. Если бы не неожиданное стечение обстоятельств, он и вовсе не подумал бы тащиться в эту глушь! Если бы сделка с испанцами состоялась, сейчас он, скорее всего, отмечал бы Рождество на горнолыжном курорте в обществе какой-нибудь красотки. Неважно какой: он бы пригласил кого-то из прежних подруг или же завел новое знакомство. Неделя или две в приятной компании позволили бы ему наконец отдохнуть и забыть, как кошмарный сон, весь прошлый год, принесший так много неудач. Однако вместо этого ему предстоит сыграть отвратительную роль злого гения и поставить ни в чем не повинных людей в весьма унизительное положение. Основанием ладоней он потер воспаленные после бессонной ночи глаза и перевел взгляд на папку с досье, лежащую на сидении рядом. Вчера допоздна они с Молином раз за разом обдумывали все возможности выхода из сложившейся ситуации и все равно неизбежно приходили к одному и тому же решению. Ему придется либо докупить недостающие акции и стать фактическим владельцем «Монтелу», лишив семью Сансе семейного бизнеса, либо жениться на Анжелике — молодой девушке, о которой он ничего не знал и никогда не видел. И ни один из предложенных вариантов ему категорически не нравился! Остаток ночи он потратил на изучение досье и к утру обнаружил весьма любопытную особенность. Среди тщательно отобранных бумаг, в которых содержалась самая подробная информация о Сансе, было достаточно фотографий всех членов семьи, а вот фото предполагаемой невесты не оказалось. Утром за завтраком Жоффрей словно бы ненароком сообщил об этом Молину. В ответ тот как-то странно замялся и списал подобный недочет на невнимательность. Жоффрей не поверил ему. Он хорошо знал, с какой педантичной скрупулезностью Молин вел дела, поэтому решил, что фото девушки отсутствует по какой-то другой причине. И не исключено, что этой причиной был он сам. Он не должен увидеть мадемуазель Сансе раньше времени, потому что скорее всего она не так уж миловидна, как уверял деловой партнер. Он не нашел ни одну из четырех девушек, зарегистрированных на «Фейсбук» под фамилией Сансе, хоть чуточку привлекательной, а тот факт, что женщина в двадцать один год не состоит в отношениях и добровольно посвящает себя сначала семье, а потом управлению конюшней, наталкивал на определенные умозаключения. Он ничуть не удивится, если она окажется совсем не красоткой. Впрочем, внешность девушки не имела ровным счетом никакого значения. Ему претило становиться коварным соблазнителем равно так же, как и рейдером. Более того, он презирал людей, которые занимались подобными вещами. И видит Бог, никогда бы не решился на такой шаг, не окажись в настолько безвыходном положении. Тяжело вздохнув, он спрятал папку с досье под сидение, вышел из машины и отправился на поиски хозяев. Сперва он подошел к зданию администрации и воочию убедился, что сегодня оно пустует. Двустворчатая дубовая дверь была надежно заперта, нигде не горел свет, и не было видно ни малейшего движения. За окнами ему удалось рассмотреть только большое помещение в стиле шале, сплошь уставленное различными наградами, тускло поблескивающими на стеллажах серебром и золотом: кубками, медалями, розетками, грамотами и дипломами в рамках. А также фотографиями, развешанными на стенах, как старыми черно-белыми, так и современными цветными, и картинами с изображением лошадей. Тогда Жоффрей обогнул здание и вышел на аллею, протянувшуюся мимо конюшен. Он как раз проходил рядом с первой постройкой, когда услышал где-то сбоку голос: — Месье, вам помочь? Обернувшись на звук, Пейрак увидел парня, выходящего из конюшни с двумя гнедыми кобылами на узде. — Мне нужен управляющий! — отозвался Жоффрей. — Он здесь, — ответил молодой человек и, указав на раскрытую широкую дверь за спиной, громко крикнул, — месье Арман! К вам пришли! Почти сразу же в проеме появился мужчина средних лет с седой шевелюрой и короткой клиновидной бородкой. Поверх обычной одежды — куртки с большим количеством нашитых карманов, темных штанов и высоких сапог, — на нем был надет кожаный передник, в руке он держал большие металлические кусачки. — Ох, вы рано приехали, — вздохнул Арман Сансе. — Мы только начали заниматься ее копытами. Но если вы подождете, мы быстро все сделаем. Заходите, — он поманил Жоффрея рукой за собой и тут же скрылся в конюшне. Несколько опешив от такого приема, Пейрак достаточно быстро сообразил, что его просто перепутали с кем-то другим, но тем не менее решил воспользоваться приглашением и пошел вслед за хозяином. — Ситуация не настолько плоха, как вы рассказывали, — продолжал говорить Арман, идя мимо денников[1]. — Только на одном копыте есть трещина, которая потребует особого внимания. Я покажу, что вам следует делать и при должном уходе уже через две недели Мелюзину можно будет брать под седло. Мужчина подошел к открытому стойлу недалеко от входа, в котором находилась красивая серебристая кобыла с длинной волнистой гривой. От ее уздечки вправо и влево тянулись два повода, прикрепленные вторым концом к металлическим кольцам, вкрученным в перегородки. Подобным образом лошадь всегда пристегивали, когда требовалось проделать над ней определенные процедуры: вычистить шерсть, подковать или провести ветеринарный осмотр. Арман Сансе ласково потрепал кобылу по загривку и, взяв переднюю ногу лошади, аккуратно установил ее у себя на бедре таким образом, чтобы можно было выполнить все необходимые манипуляции с ее копытом. — Она была неправильно подкована, и это привело к повышенной нагрузке на ногу, но стрелка не пострадала[2]. Здесь нет даже намека на гниение. Так что хромала она именно из-за подковы. Я сейчас расчищу копыта, и пока пусть походит так. Потом привезете Мелюзину снова, и мы подкуем ее. Недели через две, вас устроит? Пока Арман Сансе говорил, он продолжал расчищать копыто маленьким ножиком с загнутым кончиком. Его движения были четкими и уверенными, свидетельствующими о явном профессионализме мастера, так что Жоффрей невольно залюбовался процессом и не прерывал его. Он остался на пороге денника, прислонившись плечом к деревянной переборке, за которой слышалось негромкое мелодичное фырканье другого коня. — Мне жаль вас разочаровывать, — сказал он наконец, желая покончить с недоразумением и не усугублять ситуацию, — но я не имею никакого отношения к этой лошади. И, чтобы немного смягчить свои слова, широко улыбнулся. Арман Сансе тут же прекратил свое занятие и поднял на гостя удивленный взгляд светлых глаз. — Так это не вы звонили мне сегодня утром? — Нет. Прошу прощения, но я приехал вообще без звонка и без предварительной договоренности. Меня зовут Жоффрей де Пейрак. Граф приблизился и протянул руку для рукопожатия. На лице Армана по очереди сменились выражения сначала ошеломления, затем изумления и наконец почти детской радости. — То-то я смотрю, мне ваше лицо показалось знакомым! Арман Сансе! — представился хозяин и крепко пожал руку гостя, предварительно опустив копыто кобылы и распрямившись. — Вы приехали выбрать лошадь или просто покататься?! — спросил конезаводчик и успокаивающими движениями погладил Мелюзину, которая немного занервничала при приближении незнакомца. — Рассматриваю оба варианта, — уклончиво ответил Пейрак. Он не решился сходу озвучить истинную причину своего появления в «Монтелу» и пришел к выводу, что раз уж ему представилась такая возможность, лучше сначала поближе познакомиться с Арманом Сансе и его дочерью, и только затем, тщательно обдумав возможные варианты развития событий, начать действовать. Заметив беспокойство кобылы, он поспешил отойти назад, хотя она и не могла ему навредить, поскольку оставалась прикованной поводами к двум стенкам стойла. Арман Сансе растерянно огляделся. — Тогда я найду кого-то, кто меня заменит, и покажу вам лошадей. На Рождество я отпустил домой работников, у которых есть семьи и дети, так что сегодня тут не хватает рук, — признался он со слегка виноватой улыбкой. — Месье Арман, мне крайне неловко отрывать вас от работы. Если необходимо, я подожду, сколько скажете. — Нет-нет, я не могу заставлять такого человека, как вы, ждать! Я сейчас! — сказал он и быстрым шагом вышел на улицу. Жоффрей остался один. От нечего делать он снова прислонился спиной к перегородке и, оглянувшись по сторонам, принялся рассматривать конюшню. Невысокие деревянные переборки делили просторное помещение на отдельные денники из расчета на двадцать четыре лошади, по двенадцать с каждой стороны от широкого прохода. Они были тщательно убраны и пахли свежим сеном, однако больше половины сейчас пустовали. В тех немногих, в которых содержались животные, Пейрак успел заметить двух бельгийских теплокровных, все остальные лошади принадлежали французской верховой породе. В соседнем с серебристой кобылой стойле находился угольно черный голландский фриз[3]. Пока мужчина осматривался, конь высунул изящную голову в открытую верхнюю створку и, после некоторого колебания, ткнулся носом в плечо гостя, привлекая его внимание. Жоффрей умел обращаться с лошадьми и не испугался такого проявления любопытства. — Привет, дружок! — сказал он и ласково погладил животное. Конь довольно фыркнул в ответ. В этот самый момент в конюшню вернулся Арман Сансе в сопровождении парня, которого Пейрак видел ранее. — А вы похоже понравились Хану! — заметил конезаводчик. Арман подошел к мужчине и коню и, с некоторым удивлением глядя на животное, одобрительно улыбнулся. — Это ведь голландский фриз? — уточнил Жоффрей. — Верно! Вы разбираетесь в лошадях? — Только в арабских, — ответил Жоффрей и засмеялся. И поскольку, его собеседник, естественно, шутки не понял, тут же пояснил: — У моего друга в Марокко большая конюшня. Он содержит там в основном арабских чистокровных. И каждый раз, когда я навещаю его, он устраивает для меня экскурсию и показывает новые приобретения или родившихся жеребят. — В таком случае моя конюшня вас скорее всего разочарует, — пошутил в ответ Арман. — У меня нет ни мраморных полов, ни золоченых денников. Жоффрей, не переставая гладить гриву жеребца, с доброй улыбкой посмотрел на владельца конезавода. — Мраморные конюшни любят строить катарские или эмиратские принцы. И на мой взгляд, это совершенно бессмысленная трата денег. — Вы хорошо ездите верхом? — спросил Арман. — Да. — Хотите, оседлаю для вас Хана!? — С удовольствием! — ответил Пейрак и, потрепав фриза за уши в последний раз, повернулся к конезаводчику. — Только, может, чуть позже. — Тогда идемте, я покажу вам остальных лошадей! Арман вновь поманил Жоффрея за собой тем же жестом, что и ранее, напоследок бросив своему помощнику: — Жан, как закончишь с Мелюзиной, оседлай Хана. — Хорошо, — отозвался служащий. *** Осмотр лошадей занял совсем немного времени — гораздо меньше, чем ожидал Жоффрей. На первый взгляд конезавод выглядел большим, но на деле выяснилось, что он наполовину пустовал. Из пяти конюшен две совсем не использовали, а остальные три были заполнены лишь частично. Французские сели[4] оказались основной породой, разводимой в «Монтелу». Из других европейских, кроме виденных ранее двух бельгийских теплокровных, здесь содержались одна голштинская и одна вестфальская лошадь. Как пояснил Арман Сансе, эти животные не принадлежали «Монтелу», а находились на постое, поскольку их хозяева не имели личных денников. В целом, владельцы около десяти животных арендовали стойла в «Монтелу», и такой вид деятельности служил дополнительным источником заработка для конезавода. За весьма умеренную плату семья Сансе брала под свою опеку лошадей тех, кто не мог построить отдельную конюшню или был слишком занят, чтобы уделять все свое время такому питомцу. Основной статьей дохода для конезавода оставалось, конечно же, разведение лошадей. В данный момент в «Монтелу» росло около пяти жеребят. Они располагались в отдельной конюшне с более просторными стойлами рядом со своими матерями. Сам Арман Сансе оказался простодушным человеком. Он радовался таким обыденным вещам, как погожий день, хороший аппетит у питомцев или рождение нового жеребенка. Он трепетно ухаживал за животными, находя в этом наивысшее удовольствие, явно мог часами с упоением рассуждать об особенностях той или иной породы и на память знал родословную чуть ли не всех своих лошадей. Но Жоффрей постепенно проникся к нему жалостью. Несмотря на то, что за последние три года «Монтелу» улучшил показатели, тень банкротства все равно маячила над ним, словно голодный стервятник. А Арман похоже не замечал этого. Он словно не видел печать неизбежно приближающегося упадка, лежащую на всем конезаводе. Пока она не сильно бросалась в глаза. Лошади содержались в хороших условиях, видно было, что животных здесь любят и уделяют им много внимания. Но порой можно было заметить такие мелочи, как где-то подгнившая балка, где-то покосившаяся дверь, выбитое окно, замененное не новым стеклом, а фанерой, старое потертое седло, затесавшееся в стопке других, тоже старых, но еще сохранивших приличный вид… Все это говорило о том, что владельцы выделяют деньги только на самое необходимое, на то, без чего лошади не могли выжить: корм, свежее сено, лекарства, подковы и сбруя, зарплаты немногочисленным специалистам. А вот все остальное постепенно приходило в негодность. Если так пойдет и дальше, конезавод неминуемо ждет гибель. В таких обстоятельствах Жоффрей еще больше недоумевал, почему Арман так сопротивляется продаже небольшой части земель. Ведь это могло решить многие проблемы «Монтелу»! И самого Жоффрея де Пейрака тоже! Но Жоффрей ни словом не обмолвился об этом. Арман продолжал считать, что Пейрак присматривает себе лошадь для покупки и самозабвенно расхваливал каждое животное, а Жоффрей не спешил убеждать его в обратном. Наконец, осмотрев все денники, мужчины вышли на центральную аллею. Они не спеша шли, продолжая беседовать о лошадях, когда Жоффрей заметил в дальнем манеже еще одного фриза с невероятно длинной почти достающей до земли гривой, который бегал под седлом кругами на корде[5] под присмотром конюха. — Еще один голландец? — поинтересовался Жоффрей. — Я их больше у вас не видел. — Да, это Гефест, — со вздохом произнес Арман. — Моя непроходящая головная боль! — А что с ним не так?! — удивился Жоффрей. — О, это целая история! Дело в том, что Гефест — сын Хана! — Вот как?! — Да. Хана мне привез на постой один бельгиец. С виду вполне приличный человек, оплатил все, как полагается, на год вперед. Но потом исчез! Я не смог его разыскать по тем координатам, что он оставил, а сам он так и не появился! — Арман обескураженно пожал плечами. — Понятия не имею, что с ним могло приключиться. Но Хан так и остался у нас. Он прекрасный конь, не доставляет особых хлопот, и, хотя его содержание обходится в копеечку, у меня духу не хватает его выгнать. Он доставил нам неприятность только один раз, когда сбежал из стойла и покрыл одну из моих кобыл. Результатом стал Гефест. Арман снова тяжело вздохнул. — Это случилось шесть лет назад, но я до сих пор раздосадован этим происшествием. Дело в том, что по контракту я не имею права случать животных, находящихся на постое. Но мы не уследили за Ханом. Сам не знаю, как это произошло. По всем правилам коневодства Гефест принадлежит хозяину Хана, но он непонятно где, и теперь бог его знает, что мне со всем этим делать. Ситуация усугубляется еще и тем, что Гефест родился с совершенно неуправляемым нравом, да к тому же бракованным. Видите у него на носу белая проточина[6]? — Да. — У фризов подобные отметины не допускаются. Так что он не годится для дальнейшего разведения породы. И сделать я с ним ничего не могу: не могу кастрировать, не могу отдать на другую конюшню. Это исчадие ада сбрасывает из седла всех всадников, покалечил нескольких моих конюхов. Я даже грешным делом думал усыпить его, но у меня рука не поднимается. Да и дочка меня не простит. Гефест — ее любимец. И, как бы удивительно это ни звучало, он отвечает ей взаимностью. Слушается только ее одну! Никого не подпускает к себе, а в ее руках становится ласковым, словно котенок! Жоффрей невольно рассмеялся. — Похоже, ваша дочь нашла к нему особый подход! — Она заявила мне, что если я хоть пальцем трону Гефеста, она уедет из «Монтелу» и никогда сюда больше не вернется! Вы представляете?! Теперь я вынужден заставлять конюхов заниматься с Гефестом на корде, чтобы избавить его от лишней энергии перед тем, как дочь сядет в седло. Мне по настоящему делается дурно, когда вижу ее на этой лошади! Пока мужчины говорили, они приблизились к манежу и остановились около высокого деревянного парапета, ограждающего площадку. В этот же момент Гефест, будто решив подтвердить звание самого норовистого коня, взбрыкнул и, отказавшись выполнять очередной аллюр, угрожающей поступью двинулся на конюха. Молодой мужчина — высокий широкоплечий детина с грубыми чертами лица в шапке бини и дутой куртке — тут же бросился наутек и залез на изгородь рядом с тем местом, где стояли Арман и Жоффрей. Гефест уже было набравший скорость, вынужден был остановиться, так и не достав свою добычу. Ему для этого не хватило длины повода, прикрепленного одним концом к уздечке, а вторым к деревянному столбику, намертво вбитому в центре манежа. — На мясо тебя пустить! — гневно выкрикнул конюх, пригрозив коню кулаком. Гефест, словно поняв о чем говорил мужчина, зло фыркнул и начал бить копытом усыпанную снегом землю, так что белые комья разлетались во все стороны. — А ты не заставляй его делать аллюры! — сказал Арман. — Я уже много раз говорил тебе об этом, Николя! Ты никогда не сломишь его характер. Просто заставь его бегать, чтобы у него поубавилось сил! — Вот сбросит он однажды вашу дочь, посмотрим, что вы тогда скажете! — с мрачным видом пробормотал конюх. Арман ничего не ответил. Лишь только устало склонил голову и прикрыл глаза. Он, очевидно, и сам страшился подобного исхода событий, но покорялся обстоятельствам. Разговор ненадолго прервался. Мужчины продолжали стоять молча, и мысли каждого так или иначе были обращены к коню. Николя размышлял над тем, как все-таки приручить норовистого упрямца, Арман думал, как убедить дочь не садиться верхом на Гефеста, а Жоффрей, незнакомый с выходками животного, любовался его грациозным видом. Стоило отметить, несмотря на тонкую, похожую на полумесяц проточину, спускающуюся между глаз животного по носу, конь выглядел просто великолепно. Черная шерсть лоснилась по всему широкому корпусу с изящными изгибами, гордо посаженную голову украшали строгие уши, длинная волнистая грива ниспадала мягкими волнами по мощной шее. Густые щетки на ногах — фризы, давшие название всей породе, — словно юбки с налипшим снегом, прикрывали блестящие копыта. Избавившись от общества конюха, Гефест как будто немного успокоился. По крайней мере он перестал бить землю, его дыхание стало ровнее. Он отошел ближе к центру манежа и оставался там. Некоторое время спустя, жеребец настороженно вскинул голову, словно услышал что-то, а затем издал радостное ржание. Проследив за взглядом лошади, Жоффрей увидел, что с противоположной стороны манежа на площадку зашла молодая девушка. Она появилась совершенно неожиданно откуда-то со стороны конюшен, спокойно открыла калитку и уверенной походкой направилась к коню. Невысокого роста с точеной фигурой, похожей на статуэтку, она была одета в короткую жокейскую куртку и сапоги для верховой езды, белые бриджи плотно облегали стройные ноги. Белокурые волосы девушка собрала на затылке в высокий хвост и заплела. Коса была настолько тугой и длинной — она спускалась ниже пояса, — что Жоффрей восхищенно подумал, что, наверное, когда она расплетет ее, кончики будут доходить ей до бедер. Внезапно, всего на мгновение, эта девушка предстала перед его мысленным взором в образе Венеры кисти Боттичелли, обласканной нежными солнечными лучами, струящимися по бархатистой коже, в обрамлении медово-золотистой массы роскошных волос. Картина оказалась настолько яркой и дразнящей, что Пейрак, обескураженный выходками собственного воображения, даже встряхнул головой, чтобы отделаться от манящего наваждения. Девушка тем временем подошла к Гефесту, отстегнула корд, что-то негромко сказала коню, и с ним тут же произошла разительная метаморфоза. Он покорно склонил голову и позволил ласково потрепать себя за загривок. — О, сейчас будет представление! — бросил Николя. И не ошибся. Девушка произнесла какую-то команду, и Гефест, отставив переднюю ногу, пригнулся до самой земли, словно имитируя человеческий поклон. Затем позволил ей сесть в седло. Едва ее ступни оказались в стременах, фриз поднялся и безропотно двинулся вдоль парапета, установленного по периметру манежа. — Я же говорил! — Николя хлопнул рукой себя по бедру. — Если Анжелика попросит, он ей и чечетку станцует! Взгляд Жоффрея тут же метнулся к конюху. — Как вы сказали?! — Это моя дочь, — пояснил Арман Сансе. — Анжелика, дорогая! — обратился он к девушке, повысив голос, чтобы она его услышала. — Подойди, будь добра, я представлю тебя нашему гостю! Девушка приветливо помахала рукой отцу и направила лошадь прямо к ним. Жоффрей застыл в ожидании, устремив неотрывный взгляд к той, которой предстояло решить его судьбу. И по мере ее приближения, чем отчетливее Пейрак мог рассмотреть черты ее лица, тем больше он приходил в замешательство, приправленное тайным ликованием. Она оказалась настоящей красавицей! Правильный овал лица украшали гармоничные тонкие черты, соболиные брови разлетались, словно крылья птицы, над огромными изумрудными глазами, обрамленными густыми ресницами. Из приоткрытых губ вырывалось легкое дыхание, превращающееся на холоде в едва заметные облака пара. На нежных щеках играл розовый румянец. Девушка устремила на него внимательный изучающий взор. Сначала он охватил его фигуру в целом, ненадолго замер на лице, скользнул по его поврежденной левой щеке… Жоффрей был хорошо знаком с подобным женским взглядом. Обычно в следующее мгновение в глазах женщины вспыхивал огонек узнавания, затем любопытства и заинтересованности, означающий, что дама не против продолжить знакомство. Однако по непонятной причине во взоре Анжелики Сансе отразилось беспокойство, которое тут же сменилось неприязнью. — Познакомся с месье Жоффреем де Пейраком, — начал Арман. — Он приехал… — Я знаю, зачем он приехал, — перебила отца Анжелика. Едва заметным движением вздернув подбородок, она бесстрашно посмотрела Пейраку прямо в лицо. — Мой ответ — нет! — отрезала она. Ничуть не смущенный подобной отповедью и напрочь сраженный красотой девушки, Жоффрей рассмеялся. — Я тоже рад с вами познакомиться, мадемуазель! — сказал он. [1] Денник для лошади — огороженное пространство в здании конюшни, где животное находится большую часть времени зимой. [2] Стрелка — часть копыта лошади, располагается у задней его стороны и имеет клиновидную форму. [3] Фризская лошадь (Фриз) — порода лошадей, выведенная в Фрисландии, провинции на севере Нидерландов в XVI—XVII веках. Используется для каретных упряжей. Лошадей также называют «черным золотом» или «черными жемчужинами» Голландии. [4] Французский сель, или французская верховая (фр. Selle Français) — порода домашних лошадей. [5] Корда (от фр. Corde — верёвка) — специальный шнур длиной около 7 метров, использующийся для выездки лошади. Один конец крепится карабином к узде, второй держит в руке кордовой или крепят к специальному столбу, пока лошадь движется по кругу. [6] Проточина — отметина в виде полосы белой шерсти, проходящей по переносью лошади.