***
– Тише! Фредерик, наверное, уже в постели, – говорит Агнес своему сыну. Маленький мальчик осторожно держит двумя руками игрушечный телескоп и на цыпочках поднимается к комнате своего дяди, а Агнес пытается протиснуться в гостиную с тремя большими лилиями в руках, не выронив ни одну из них. Ее брат оставил свет внизу включенным. Она закрывает дверь, запирает ее и расшнуровывает кроссовки. – Привет, ребята, – обращается она к фотографии своих родителей, с задорными ухмылками стоящих под раскидистой пальмой. Она замечает открытый ежедневник Фредерика, лежащий на маленьком столике под лестницей. «Встретиться с Греттой», – помечено и вычеркнуто под третьим, пятым, девятым, двенадцатым и пятнадцатым октября. «Переехать в Гуам?», – написано под семнадцатым. Агнес закатывает глаза. – Сколько мелодрамы! Как всегда, – говорит она. Агнес думает, не разбудить ли ей Фредерика и не произнести ли перед ним в очередной раз речь на тему «Почему ты ведешь себя как полный придурок?». До сих пор она откладывала этот разговор, но ей до смерти надоело смотреть на его страдания. «Забавно, – думает она, – что человек может вести себя так, словно у него на душе ни царапинки, когда очевидно, что его сердце разбито вдребезги». «Завтра», – решает она и смотрит на лилии, в последний момент избавленные от смерти на морозе. – Честное слово, Фред, тебе просто нужно перестать все усложнять.***
18 октября 1999 года Маленькая коричневая летучая мышь висит вниз головой на оконной решетке, подогнув крылья. Солнца не видно: небо затянуто плотным слоем облаков с половины пятого утра. Гретта спихивает в ноги стеганое одеяло и потягивается. А потом, приподнявшись и спросонья поприветствовав мышь, случайно ударяется пальцем о краешек бабушкиного сундука. Гретта взвизгивает от боли и, прихрамывая, идет в ванную. Она всегда старается открыть лавку не позже шести утра, но сегодня утром посетителям придется подождать. Гретта набирает ванну с пеной и, пока та, шипя, постепенно растворяется в воде, вспоминает. Вспоминает, как его губы прижимались к ее шее, как его пальцы сжимали мочалку, и вода теплыми струйками стекала по ее плечам и спине. Как она расслабилась в его руках, сосредоточившись на том, чтобы не подпустить к себе его мысли. Как тщательно он омывал ее тело, отбросив затем ненужную мочалку. Как его руки скользили все выше и выше по внутренней стороне ее бедер. Они не должны были делать этого. Его затвердевший член прижимался к ее спине, но она даже не пошевелилась, чувствуя, что тело не слушается ее, а мышцы становятся вялыми, словно мокрые листья. Когда он закончил мыть ее, она обернулась, села на колени и проделала с ним то же самое. Она не стала его целовать, понимая, что не сможет смотреть ему в лицо. Гретта знала, что любит его, но не могла вынести жалости в его глазах. Она пытается вспомнить, почему они мылись вместе, пока разрозненные островки пены продолжают исчезать в неподвижной воде, но не может. Наверное, на то была причина, думает она. Какой-то катализатор. После того, как они выбрались из ванны, он отнес ее в спальню и вытер насухо полотенцем. Она помнит, как судорожно вдохнула и попыталась сфокусировать взгляд на потолке, расписанном алмазными узорами солнечных лучей, когда он сжал руками ее ягодицы и коснулся губами ее рта. И помнит, как ворвавшийся через окно осенний бриз болезненно ужалил холодом ее обнаженное тело. Сейчас ее руки и грудь остаются сухими. Длинные волосы, не изменившие за эти года своего красновато-светлого оттенка, накрывают ее плечи, как шаль. Вода в ванне – словно лист стекла, закрывающий ее от внешнего мира, будто античную статую в музее. Она помнит резкий всплеск его мыслей в своей голове, безжалостный напор экстаза и оставшуюся после боль.***
Ему снятся ее мысли, а тело заново охватывает жар желания. Но потом что-то происходит. Небеса разверзаются, его засасывает в кротовую нору, и он тонет в квантовой пене. Малдер просыпается, захлебываясь от кашля. – Не позволяй мне смотреть «Нову» (1) перед сном, – хрипло говорит он ей. – Что? – Скалли держит руль одной рукой, потому что вторая занята наполовину съеденной грушей. – Постой. – Он выпрямляется. – Мы ведь не смотрели телевизор вчера. – Нет, – говорит она, вытирая сок с подбородка. – Мы почти в Уиспервуде. – Угу, – отвечает он. – Как там дела с номерами во «Враждебном Миссури»? – В «Волшебном Миссури», Малдер. – Хозяйка гостиницы просто повесила трубку, когда я с ней говорил. А я всего лишь сказал, что меня укачало в машине и… – Почему-то я уверена, что не хочу знать, о чем ты у нее спрашивал. У них свободен один номер. Все остальное давным-давно забронировано. Ух ты, только посмотри, какие деревья! Какой красивый коралловый цвет. А какой винный оттенок у этой груши! Она протягивает руку и смахивает что-то с его брови. Ее лосьон пахнет как легкая смесь лаванды, ванили и имбиря. Он уже обнаруживал этот запах в самых интимных закоулках ее тела и моментально просыпается до конца, вновь ощутив знакомый аромат. – Знаешь агентов Кэрри и Эймоса из Сент-Луиса? – спрашивает она, пока он пытается поудобнее усесться. – Нет. А что? – Скиннер звонил. Он хочет, чтобы мы поговорили с ними насчет работы в отделе внутреннего терроризма. Встречаемся на ближайшем съезде. Они собираются допрашивать какого-то фермера, который живет в тридцати милях отсюда и которого подозревают в том, что он приторговывает радиоактивными веществами у себя в сарае. Он стонет. – Чудесно. Деревенщина в кепке и мифические ядерные отходы в виде коробки с отсыревшим тротилом. – У него какие-то подозрительные контакты с заводом по переработке урана в Падуке, штат Кентукки. – Хм. – Он решает сменить тему и спрашивает: – Хозяйка отеля подумала, что мы женаты? – Хозяйке отеля плевать, даже если бы мы были сбежавшими заключенными. – Скалли с хрустом откусывает еще кусок груши. Малдер почесывает колючий от щетины подбородок и снова ерзает на сиденье. Скалли выглядит идеально, на костюме – ни единой морщинки. Образцовый агент ФБР. Съезд на Уиспервуд – прямо перед ними. Он забирает у нее грушу и целует ее в ладонь.***
Прошло девять лет, прежде чем Фредерик рассказал кому-то правду о Гретте. Большинство людей с первого взгляда догадывались, что они друзья, даже лучшие друзья: они всегда делали на пару домашние задания, или учили друг друга опасным акробатическим трюкам в лесу, или вместе занимались общественными начинаниями вроде развоза бесплатных консервов или рождественских песнопений. Они были единым целым, командой, которую взрослые называли очаровательной, а дети – странной, и довольно скоро то, что Гретта и Фредерик неразлучны, стало аксиомой. Когда они ругались, это моментально становилось жареными слухами. Когда мирились – всеобщим городским праздником. В местах вроде Уиспервуда, по мнению Фредерика, дружба – это нечто из ряда вон. Он знает людей, которые связывали себя узами брака, еще будучи в старшей школе. Иногда и не единожды. Любовь тут, как правило, была ни при чем. Они с Греттой – отклонение от нормы. Это знали все. Но чтобы в полной мере понять, почему их отношения с Греттой стали настолько уникальными, требовался совершенно иной уровень пронырливости. Уровень, имевшийся у его младшей сестры. – Можно мне еще сока? – Его первый племянник, Робби, вызывает у своего дяди удивление, смешанное с толикой уважения: невозможно взять в толк, почему этот мальчик так хорошо воспитан, учитывая особенности характера его матери. Агнес, волоча ноги, заходит в кухню Фредерика. Ее волосы спутаны, а верх от пижамы съехал куда-то набок. – Просто невероятно. Роберт, поверь: твоя мама вваливается в кухню вот в таком виде всю свою жизнь. Как будто застряла в «дне сурка». – Ха-ха, – говорит Агнес. – Передай мне эти чертовы хлопья, будь так добр. – Мы пойдем сегодня к Гретте? – интересуется Робби. Он без ума от Гретты с тех пор, как ему исполнилось два и Агнес наконец приехала на время отпуска из Канады. – Может, позже, – с напускным равнодушием говорит Фредерик, избегая взгляда сестры. – Ладно. Я на улицу, – говорит Робби, залпом допивая свой апельсиновый сок. – До скорого, – с улыбкой отвечает Агнес и пригвождает Фредерика к месту тяжелым взглядом. – Надо встретиться с Греттой. – Не лучшая идея. – Тебе необязательно идти одному. Допустим, мне понадобится тыква для пирога, а Робби, например, захочет купить фонарик на Хэллоуин. Ничего особенного, мы же здесь до начала ноября. В этом городе меньше шести тысяч человек, Фред. Вдоль Главной улицы – восемь кварталов, ни больше ни меньше. Мне никогда не понять, как ты вообще сумел избегать встреч с Греттой целый год. – У меня мастер-классы, – говорит Фредерик. – Я понимаю, тебе тяжело из-за того, что она все услышала… – Нет, не тяжело. Наоборот – необычайно просто. Не было никаких недомолвок, недоразумений и недопониманий. Она точно знала, о чем я думал, и ей хватило одного раза. Не такие мысли ей хотелось бы «слышать» в своей голове каждый раз, когда я оказывался в двадцати футах от нее. И уж точно не с таким человеком она хотела бы провести свою жизнь. – Откуда ты знаешь? Прочитал ее мысли? Агнес всегда умела максимально быстро довести его до бешенства. – Нет. Но я слышал то, что она на самом деле сказала. Вслух. И этого было более чем достаточно, чтобы я уловил суть ее послания. Агнес прищуривается. – Ты врешь, Фредерик Робертс. Врешь и не краснеешь. – Неправда. – Правда! – гаркает она. – Ты до смерти боишься, что опростоволосился год назад… – Хватит. – Мне было тринадцать, когда ты мне сказал. Мне было тринадцать, когда мы сидели на крыльце Карлайлов с горячим шоколадом и ты сказал мне, что Гретта может «слышать» тебя. Знаешь, что? Я думала, вы прикалываетесь, подшучиваете надо мной. Я думала так десять лет. Мне всего-то хотелось, чтобы ты признал, что вы занимаетесь сексом, когда мамы с папой нет дома. – Мы не занимались сексом, Агнес. – Да-да. Ты занимался сексом с Мисти Приктин, потому что это был обязательный обряд инициации для всех представителей мужского пола в выпуске 87 года, а Гретта… Я не знаю, что там с Греттой. Дело не в этом. Я не поверила, что она читает твои мысли. И даже сейчас не знаю, верю ли тебе. Но я знаю, что ты притворяешься, будто не скучаешь по ней. И все потому, потому что ты притворяешься, будто не знаешь то, что на самом деле знаешь. А знаешь, откуда я знаю, Фред? Для этого не надо быть гением или телепатом. «Не разговаривал с ней год». Какой же ты нытик! Ты, черт возьми, ее лучший друг. Так веди себя соответствующе! Агнес с размаху ставит тарелку с хлопьями на стол. – Это мама тебя подговорила? – Мама думает, что у тебя все отлично. Наши родители живут во Флориде, где все время тепло и никто ни хрена не слышит, потому что среднестатистическому жителю как минимум сто лет. Фредерик усмехается. – Не мог бы ты просто пойти в лавку со мной и Робби? Просто зайти туда и просто сказать: «Привет, Гретта! Как дела?» – У меня мастер-классы. – Ты уже говорил. – Ты приезжаешь домой раз в два года. Не надо вести себя так, будто ты тут самая главная. – Как скажешь. Фредерик стремительно встает из-за стола. – Ужин будет часов в восемь. Он оставляет Агнес одну и хватает куртку. «Не разговаривал с ней год». Этим утром небо ярко-голубое, где-то вдалеке собираются облака. Казалось бы, спустя год он должен скучать по ней меньше, но этот расчет оказался в корне неверным. Может быть, еще через год станет лучше? Или хуже? «С другой стороны, – думает он, застегивая молнию на куртке, – как я могу скучать по ней еще больше, чем сейчас?»***
Агент Кэрри оказывается человеком чрезвычайно простым и со столь же простыми предпочтениями: больше всего сейчас она мечтает о мобильном телефоне, который работал бы так, как ему полагается работать. – Клянусь, звонит и звонит, как будто вот-вот соединится, а потом – тишина. – Она разочарованно всплескивает руками. Скалли кивает. – У меня такое тоже бывало. – Кстати, спасибо вам, – говорит агент Эймос. – Я понимаю, что это не ваша непосредственная сфера деятельности, но помощник директора Скиннер заверил нас, что вы из тех, кто умеет расставлять точки над «i», и вообще крайне щепетильны. Сказал, что у вас после Хьюстона был опыт такого рода. – Надеюсь, здесь обойдется без взрывов, – говорит Скалли. – С первого взгляда – не более чем формальность. Хотя всякое бывает. – Хорошо. Позвоните, если вам что-то понадобится. Мы будем неподалеку. Эймос улыбается, и они с Кэрри машут Скалли на прощанье, выезжая с парковки около заправочной станции. Неожиданно прямо ей в лоб бьет маленький лимонный леденец, запущенный с расстояния футов пяти ни кем иным, как Малдером. – Эй! – Она возмущенно трет лоб ладонью. – Иди сюда. Здесь столько всего! За то время, что Скалли оставалась снаружи, Малдер успел соорудить возле кассы небольшой холмик из развесных конфет, и теперь парень лет двадцати за прилавком смотрит на них обоих с чистейшим презрением. – Ты только посмотри, здесь настоящая Хэллоуиновская феерия, – радостно говорит Малдер. – Десять вкусов «Nerds», «поцелуйчики» с арахисовым маслом, кэнди-корн, жвачка-рулетка, конфеты-клыки, шоколадные «глазки» и мармелад в виде мозгов (2). Просто какой-то сахарный шведский стол! – Ты собираешься все это брать? Он еще раз окидывает магазин взглядом. Электронная голова Франкенштейна напевает Monster Mash (3). Стоящая рядом с зажигалками коробка печенья в виде летучих мышей так и манит к себе. Как и эти фруктовые рулетики. А это что такое? Конфетки-шипучки? – Я же мужик, Скалли. Мне надо когда-то есть. – Мы позавтракали полчаса назад. – Это ты к чему? – Вот, купи мне. Я в туалет. Она протягивает ему пакетик клубничных шипучек и упаковку «Nerds» – тоже клубничных. – Потянуло на клубнику? – спрашивает Малдер. Скалли исчезает в уборной, которая по размеру сопоставима с платяным шкафом. «Здесь стало бы просторнее, – думает она, – если немного урезать ассортимент товаров». Мысль о том, что кто-то может покупать духи на заправке, по дороге из туалета, всегда ее интриговала. Одеколоны, тампоны, ластики… «Очаровательно», – думает она с иронией. Однако, как только что показала практика, искушению купить клубничные презервативы сопротивляться трудно. Две упаковки за 50 центов – предложение, от которого невозможно отказаться. «Да, действительно, потянуло на клубнику, – думает Скалли. – Наверное, ПМС».***
Они регистрируются в отеле, после чего Малдер идет прямиком на запах свежего хлеба, витающий по тихим улицам, а точнее – улице – центрального Уиспервуда. Скалли стоит снаружи, наслаждается прохладным чистым воздухом, улыбается прохожим и гладит бездомных собак – в общем, ведет себя как местная. «Хотя бледно-серый деловой костюм, скорее всего, выдает ее с головой», – думает Малдер. – Беру на себя Лорела и Харди (4), – говорит он, когда она подсаживается к нему за маленький столик. – Лоренса и Харта, – поправляет Скалли. – Ну да. В общем, тех двоих, на бульваре Берри. – А мне с ними не удастся познакомиться? – Почему ты должна вытерпеть больше страданий, чем нужно? Байерс говорит, что еще двое встретятся с тобой в «Горячей картошечке Джолин» на Главной улице, в три. -Малдер загадочно хмурит брови. – Обещай мне, что, когда мы вернемся домой, то перестанем использовать Стрелков и как основной источник наводок, и как наших персональных секретарей одновременно. – Заметано. Скалли поднимается со стула, сделанного в виде гигантской катушки ниток. – Я так понимаю, машину берешь ты. – Тачка моя. Йоу. Она откусывает от пончика, который он оставил на потом. – Почти полдень, Скалли, – говорит Малдер, словно обороняясь. – Я ничего не сказала, – отвечает она, проглотив кусок. – Нет, но жевала очень осуждающе. Скалли вытирает рот салфеткой. – Не делай вид, что тебе не нравится, когда тебя наказывают. У него не находится на это остроумного ответа, поэтому Малдер просто делает глоток кофе. – Малдер. – Скалли медлит. – Ты уверен, что нам не стоит побеседовать с ними вместе? – Уверен. Но если вдруг обнаружится что-то, что требует дальнейшего расследования, тебе я позвоню первой. Что собираешься делать до трех? – спрашивает он. – Не знаю. – Скалли меланхолично смотрит в окно. – Думаю, прогуляюсь. Может, почитаю. – Звучит неплохо. – Малдер встает, застегивает пиджак и смахивает с него крошки. – Тогда я пойду. – Будь осторожен, – говорит она профессиональным тоном. Он проводит ладонью по ее руке. – Ты тоже.***
Фигуры призраков свисают с веток, покрытых ободранной корой, как лохмотья с бинтов у мумии. – Итак, наш «страшный лес» почти закончен, – обращается Фредерик к компании четырехлеток. Их лица заляпаны штукатуркой и меловой пылью. Он дает ведро промазанных клеем игрушечных глазок с бегающим зрачком Патрику, еще одному учителю из Ассоциации изобразительных искусств Уиспервуда. Пока Патрик вместе с детьми помогает призракам обрести зрение, Фредерик протирает пластиковые столики влажными бумажными полотенцами. Несколько родителей сидят на складных стульях на краю поля, болтая и лузгая тыквенные семечки. Фредерик слышит, как один из них говорит: – О, Робби Миллер! Как дела, малыш? Где твоя мама? Он машет Робби и видит на щеке у мальчика розовый след. Видимо, кто-то слегка переборщил, ущипнув его от избытка чувств. – Урок закончился? – спрашивает его Робби. – Этот – да. Сегодня вечером будет еще один, во время барбекю. – Значит, сейчас можно пойти к Гретте? – Робби тянет Фредерика за свитер. – Робби! – кричит с улицы Агнес. – Иди с мамой, – говорит Фредерик. – Мне надо закончить кое-какие дела. – Но Гретта будет про тебя спрашивать, – не отступает Робби. – Нет, не будет, – возражает Фредерик. – Иди. Агнес стоит на том месте, где тротуар вливается в проезжую часть, и смотрит на него с осуждением в глазах.***
– Я вот что хочу сказать. Тут кой-чего посерьезней намечается. Настоящий заговор. Колоссального масштаба. Совет города знает об этом. Ассоциация торговцев знает. Директор школы… Как там его? – Мистер Брэдли Брендл, – с отвращением подсказывает Лоренс Телли. – Да, точно, Брендл. Он знает. Они все знают, мистер агент ФБР. Вы на них работаете, я на них работаю, вся чертова планета под их контролем. Сечете? – Гейб Харт подставляет палец к носу Малдера. – Вот эти… эти люди без лица, они безнаказанно приходят и уходят. Разжигают тут свои костры. И что мы с этим должны делать? – Вы утверждали, что видели этих мужчин в лесу рядом со своими владениями дважды за последние две недели. – Малдер указывает на восточное окно полуразвалившегося дома Лоренса и Гейба. – У вас есть какие-то соображения насчет того, какова их истинная цель? – Да ясное дело, они хотят послать сигнал своему главному кораблю. А вообще, нам-то почем знать? Но добра от них не жди, сэр, это точно. Неделю назад мы увидели дым и двинули туда с ружьями, а они разбежались, как тараканы. А на следующее утро Линн Колдуэлл приходит к нам, вся на взводе, и говорит, что вызовет копов, если мы еще раз что-нибудь такое выкинем. – Сучка, – поддакивает Харт. – Рассовывает по почтовым ящикам пропагандистские брошюры. Я это читать не буду. Уж мне-то никто мозги не промоет. Не-а. Малдер смотрит на них ничего не выражающим взглядом. – Если у вас остались эти брошюры, я с радостью взгляну на них и выскажу свое профессиональное мнение. – Да уж конечно, выскажите, – говорит Лоренс. – Ричард уверяет, что вы мужик порядочный. Он друг друга моего друга. Не думаю, что он станет нам врать, но если вы, мистер, решите тут что-нибудь выкинуть, мы позовем ребят. Нас здесь целая армия. – Да! – восклицает Харт. – С нами лучше не связываться. – Безусловно, мистер Телли. Никаких проблем не будет, – заверяет Малдер. Он закрывает блокнот и засовывает его в карман пальто. – Последний вопрос: эти безликие люди ничего не оставили после себя? Около костров? – Ну… Костры, – говорит Харт. – Вы про штуки какие-то? – хочет знать Лоренс. – Типа чего? – Его правый глаз начинает подергиваться. – Какие-нибудь зажигательные устройства? Спички, зажигалки, воспламеняющие жидкости? Металлические предметы неизвестного происхождения? – Малдер выразительно смотрит на них. Они непонимающе моргают в ответ, а Харт с жалостью говорит: – Мне кажется, ты перечитал желтых газет, сынок. Надо бы тебе малость проветрить мозги.***
– Он был десять футов ростом, – говорит Юэн Кэмпбелл. – Не, в парне, которого я видел, – максимум девять футов три дюйма, но на нем были ковбойские сапоги с высокой подошвой, – добавляет приятель Юэна, Дорин-Без-Фамилии. – Вы уже нашли остальных двух свидетелей? – спрашивает Юэн. Неоново-розовые антенны на его костюме раскачиваются из стороны в сторону. – Другими свидетелями занимается мой напарник, – отвечает Скалли. – Итак. Вы двое не видели ничего… необычного? Кроме отсутствия лиц, разумеется? – И исчезновения. – Дорин издает какие-то квакающие звуки. – Чувак! – восклицает Юэн. – Еще порцию картошечки? – спрашивает Джолин. Скалли закрывает блокнот и убирает его в карман пальто. Она бы сказала, что вся эта поездка – просто ужасающая потеря времени, но на самом деле думает другое: «Слава Богу».***
– Не могу поверить, что ты так вырос, Роберт, – говорит Гретта. – И какой красавец, боже мой! – Она ухмыляется маленькому мальчишке, который стал на два дюйма выше, чем был в прошлом году. – Гретта, – тараторит Робби, – Фредерик в поле. Пойдем поиграем. – Он обхватывает ее руками за левую ногу, а она с любовью взъерошивает его волосы. – Я должна оставаться тут, в лавке. Прости, милый. Гретта взглядом просит Агнес о помощи. – Робби, не хочешь пойти купить мороженого? – быстро вмешивается та. Робби качает головой и ноющим голосом отвечает: – Я хочу остаться с Греттой. – Роберт, – строго говорит Агнес. – Я хочу узнать, что «слышит» Гретта, – добавляет он. Гретта чувствует, как внутри все холодеет. Агнес, кажется, тоже пребывает в шоке. – О чем ты? – Ты сама знаешь, мам. Что Гретта умеет читать мысли Фредерика. – Он еще крепче сжимает ногу Гретты. – Ты «слышишь» его сейчас? О чем он думает? О призраках? О монстрах? – Это не так просто, – едва слышно отвечает она. – Мы пойдем купим мороженое, – говорит Агнес, вытаскивая Робби из магазинчика. – Пока, Гретта! – кричит она на выходе. Гретта потирает ладонью лоб, не заметив, что у стойки с фруктами, открыв от удивления рот, стоит мужчина.***
– Если верить этому флаеру, в конце недели здесь состоится какой-то фестиваль. А в лесу будет вечеринка – там, где наши свидетели, по их словам, видели мужчин без лица. Готов поспорить, что, кого бы они там ни видели, эти безликие типы имеют какое-то отношение к местной Ассоциации изобразительных искусств, которая все это организовывает. – Хочешь завтра побеседовать с кем-то еще? – По мнению секретаря этой организации, мне стоит поговорить с… – Малдер открывает блокнот. – С Фредериком Робертсом. Он отвечает за крупные проекты вроде этого. Секретарь утверждает, что члены комитета снимали какой-то мини-фильм или что-то в этом роде. Кажется, именно там, в лесу. – Очередная пародия на «Ведьму из Блэр»? – интересуется Скалли. – Может быть. Я встречаюсь с Робертсом в половине восьмого утра. Посмотрим, что он скажет. А ты что обнаружила? – То же, что и ты. Парочку чурбанов, благодаря которым у Уиспервуда такая плохая репутация. – Скалли с видом заправского эксперта облизывает ободок вафельного стаканчика с замороженным кремом из тыквы и смотрит Малдеру в глаза. Он издает невнятный сдавленный звук. Она сидит рядом с ним в их ужасном гостиничном номере, на кровати без постельного белья, прямо на продавленном полосатом матрасе. Линолеум в комнате покрылся от старости тонкой восковой пленкой, а стены обклеены горохово-зелеными обоями в шотландскую клетку. Потолок представляет собой целую галактику пятен и подтеков, по цвету подозрительно смахивающих на мочу. «В таком месте, – думает она, – двое в бегах действительно могли бы спрятаться и остаться незамеченными». В этой грязной комнате с колючими пледами, скомкавшимися подушками и засаленным кафелем в ванной. Скалли представляет, как скрипела бы постель, как изголовье постукивало бы об стену, если бы сейчас она была сверху, на Малдере. Замороженный крем обжигает холодом рот, и кажется, что кожу покалывает тысяча маленьких иголок. «Господи, – думает она, – наконец у меня развилась нездоровая страсть к дерьмовым гостиницам». – А где белье? – спрашивает Малдер. – Предположительно, в стирке. – А. От него волнами исходит какое-то напряжение. «Он, вероятно, вымотан, – думает Скалли, ощущая укол нерешимости. – Он все еще восстанавливается, и последняя пара недель выдалась тяжелой… Ему нужно время, чтобы научиться снова твердо стоять на ногах». Но ее мысль цепляется за слово «твердо». Она выпрямляет колени и смотрит в пол. «До чего грязная комната», – думает Скалли и в то же время мысленно надевает на Малдера презерватив. Когда она целует его – по-настоящему, в реальности, Малдер, видимо, «слышит» ее, потому что его рука скользит ей под рубашку, а язык решительно проникает в рот. Мороженое капает ему на колено, и она думает: «Ага. Хороший улов».***
Он хочет попросить ее рассказать ему побольше об Африке. Он хочет знать, что ей становится лучше, что с каждым новым днем она обретает почву под ногами, что она нашла объяснение тому, что видела, и нащупала путь к обретению мира с самой собой. Он хочет знать, что она позволяет ему прикасаться к ней не только потому, что это проще, чем посмотреть в лицо случившемуся. Раньше они были двумя незнакомцами, ожесточенными и отстраненными друг от друга, и Скалли ни разу не открыла глаза, пока они трахались в этой дерьмовой кровати. Ее зубы впивались в его плечо, как клыки вампира, ногти царапали его поясницу. Но теперь все иначе – гораздо медленнее, и она обращает внимание на каждую деталь и пристально наблюдает, как он опускается ниже и проникает в нее языком. Она запрокидывает голову, когда кончает, и широко разводит ноги. Он с легкостью скользит внутрь нее, его руки крепко сжимают ее бедра. «Глубже», – говорит она и целует его. Теперь все иначе. Теперь они полны друг другом. Он хочет «слышать» ее. И хочет, чтобы она слышала его.***
30 октября 1998 года Как только она появляется в дверях, Фредерик вскакивает. – Ну? Она вешает пальто и сумку и убирает пакет с виноградом. На нем джинсы и футболка, замызганная до сих пор не высохшей бирюзовой краской. Он закончил работу в рекордные сроки, просто чтобы успеть к ее приходу, а она еле шевелится, словно столетняя старушка. – Гретта? Что сказал врач? Она выглядывает из кухни. – Все нормально. Ничего не нашли – ни опухолей, ни тромбов, ни аневризмы. Я ничем не больна. Уши в порядке, пазухи в порядке. – Она вяло улыбается, а он понимает, что от счастья готов ходить колесом. «Она не умирает, она не умирает, она не умирает…» – думает он. Еще утром он думал то же самое, но тогда эти слова звучали как молитва. – Доктор Боулинг прописала мне средство от мигрени и велела вернуться, если их частота или интенсивность опять увеличатся. Она, кажется, считает, что это просто стресс. – Вероятно, так и есть, – говорит Фредерик, и сквозь него проходит волна облегчения. – У меня есть решение: почему бы мне не работать в магазине полный день? Гретта резко втягивает воздух. – Я не могу просить тебя об этом. – Я откладывал тридцать процентов с каждой зарплаты с того момента, как окончил школу, – говорит Фредерик с ухмылкой. – Бизнес по покраске домов принес мне хорошие деньги. Если ты не хочешь, чтобы я работал в магазине, чем я могу помочь тебе дома? Я могу быть твоим личным ассистентом – мусорщиком, уборщиком пыли, мойщиком туалета, стиральщиком белья, газонокосильщиком, подстригателем деревьев, шеф-поваром… – Она улыбается и опускает голову, а он обнимает ее за талию и притягивает к себе. – Ну или обычным поваром. Гретта целует Фредерика в щеку и мягко выскальзывает из его объятий. – Я не могу просить тебя об этом, – повторяет она. – Тебе и не надо просить. Я предлагаю сам. – Его сердце сжимается. – Что не так? – Нам надо поговорить, – говорит она. Боль в ее голосе достаточно красноречива: что бы Гретта ни собиралась сказать, новости будут очень, очень плохими. Она скажет: «Фредерик, может, нам стоит больше встречаться с другими людьми. Мы никогда не сможем найти свою вторую половинку, если будем проводить столько времени вместе». Она скажет: «Ты мой лучший друг, и я хочу, чтобы у тебя было все, чего ты пожелаешь». Она скажет: «Я «слышу» твои чувства и знаю, что важна для тебя – так же, как ты важен для меня, но нам нужно двигаться дальше. Каждому – своей дорогой». Он будет молча кивать. И только спустя дни и недели поймет: она думала, что соглашается с ним. Только спустя целый год он начнет задаваться самым главным вопросом. Почти целых двенадцать месяцев пройдет, прежде чем простая идея начнет формироваться в его мозгу: «А что, если она думала, будто я не люблю ее? Что, если она никогда по-настоящему не «слышала» меня?»