ONE OK ROCK Clock Strikes
— Чуя, привет, — приятный голос Озаки огласил тишину квартиры Накахары. Хозяин помещения улыбнулся и жестом пригласил Коё внутрь. — Не помешала тебе своим визитом? Всё же только восемь утра. — Да я всегда в шесть встаю. Привычка, — ответил актёр и прошёл внутрь квартиры. А спустя секунду крикнул из зала. — Ты нормально добралась? — Да, вполне. Уютная квартира… Ух ты, — Озаки прошла за хозяином на кухню и увидела накрытый стол. — Сам готовил? — Да. Научился, потому что мама не умела. Или не хотела, — Коё зло хмыкнула, но тут же сменила гнев на милость. Она элегантно присела на предложенный актёром стул, беря в руки палочки. М-м, карри, это же прекрасно! — Чуя, я… Не хочу вмешиваться не в своё дело, но всё же… Осаму и ты?.. — Накахара приземлился напротив. — Догадалась? — хмуро спросил Чуя. Озаки пожала плечами. — Мы достаточно давно знакомы и… Дурацкая история получилась. Особенно сейчас, когда мы творим… Такое. — Я тебя понимаю, — Озаки осторожно накрыла чужую ладошку своей. И Накахара снова провёл параллель с чем-то из своего прошлого. — Сама была в такой ситуации. Дурацкая история, которая привела меня в шоу-бизнес. — Никогда не любил это слово. А вообще, я… Я когда-то давно был к нему не равнодушен… И… — Чуя запнулся. Как-то стыдно говорить это… Озаки. С Акутагавой одно, он — друг. А Коё была словно мама. — Я тебя поняла. Можешь не продолжать, — ласково сказала Озаки, касаясь чужого лица. — Я немного слышала от других, что между вами было… Ладно, неважно, — женщина улыбнулась. Чуя весь поник. Его плечи опустились, а губы он поджал. — Если хочешь, я могу уйти. — Нет! Ты чего, не надо! — Чуя аж покраснел. — Ты моя гостья, не надо так говорить! — Озаки захихикала. — Я тебя поняла, поняла! Чуя, — она стала серьёзной. — Можно… Ты будешь звать меня сестрицей? Я знаю, странная просьба, но… — Как скажешь, сестрица! — выпалил Накахара. Чую самого поразило, что он так быстро согласился на это, но видеть удивлённые и счастливые глаза Коё было приятно. «Он не узнает», — успокаивала себя Озаки каждый раз, когда Чуя звал её сестрицей. Было сладко и больно слышать это. «Я ему просто не скажу». В итоге… Этот день парень с девушкой провели замечательно. Чуя уже не помнил, когда последний раз чувствовал себя настолько уютно и правильно в компании какого-нибудь человека. Ребята резвились, как малые дети. Непонятно, как простое предложение встретиться и поговорить привело к тому, что… Что они перерыли вообще весь шкаф Чуи. И, блин, его одежда шла Озаки так сильно, что юноша не удержался и устроил сестрице небольшую фотосессию. Потом поменялись ролями — теперь Чуя силился не упасть, когда на него, не слушая возражений, надели кимоно. Уф… Почему все такие высокие?! Что они посмотрели пару мелодрам. На первой всплакнул даже Чуя, на второй оба валились на пол от смеха. Видимо, небольшой бокальчик вина возымел эффект! Что они начали готовить еду, но как! Просто нарезать овощи — скучно. «Нарежь левой рукой», «переверни котлету лопаткой без использования рук», «размешай горячую лапшу пальцами» — чего только они не придумали… — Ты кого-то ждешь? — Озаки удивленно уставилась на двери, когда зазвенел звонок. — Да нет… — Чуя удивленно посмотрел в глазок. Никого. — Может, шутники какие… — наверное, да… Потому что перед дверью лежала симпатичная коробочка в розовой обертке. — Ого! — Что там? — Озаки повисла на Чуе и тут же захихикала. — Ой, посмотрите, у братца появился поклонник! — Молчи, — красный Чуя неосторожно оторвал записку с несколько смущающим содержанием, открывая коробку. Внутри — вкусные дорогие пирожные и роза, искусно сделанная из мыла. — Пироженки мне! — Эй! Отдай коробку, это мне! — Чуя с криком рванул за сестрицей, пытаясь отнять у неё угощение.***
М-да, Ацуши сейчас выглядел, наверное, очень жалко. Грязный, чумазый и с опухшими глазами. Нога, которую он подвернул около часа назад по пути к дому, опухла и теперь очень сильно болела. Сценарист глухо мычал, продолжая пытаться продезинфицировать ссадины и раны. Чёрт… Больно… Он так и не смог подойти и объясниться перед Акутагавой по двум причинам. Стыд и страх. Первое появилось из ниоткуда. А может, на том моменте, когда Ичиё на правах невесты чмокнула Аку в уголок губ. А может, из-за того, что Ацуши понял одну очевидную вещь. Сердце в тот вечер, когда Аку вёл его за руку через темноту, билось не просто так. Верно? Ацуши всхлипнул и кое-как доковылял до холодильника — надо было хотя бы приложить лед к ноге, надеясь, что это облегчит боль. Слёзы катились из глаз, холод пробирал до костей — на улице все же был дождь, а окна он не закрыл. Хотелось спать. Есть. Но горло болело, в рот ничего не лезло. Юноша с трудом дошёл до кровати и лёг в неё. Укрылся одеялом, игнорируя резь в глазах, боль и холод в больной ноге — сон был его единственным спасением. Если Ацуши перенервничает, он совсем перестанет есть, а там… И до больницы недалеко. Всю ночь его мучили кошмары. Ему снилась Ника, которая смеялась и тыкала ему окровавленным рисунком в лицо, Хигучи, что была сделана из золота, и Акутагава, который в странном костюме вытягивал шею на добрые три метра и постоянно звал юношу. Он проснулся в холодной квартире на полу, с кучей пропущенных в телефоне и болью в горле. Нога продолжала ныть. С трудом юноша собрал все мысли в кучу и заставил себя встать. Голова болела. Кажется, он заболел. А, нет, не кажется. Температура — тридцать восемь и семь. Приехали… Надо же ещё позвонить в студию и сказать, что его можно не ждать… Ай… Нога! Сколько времени? Уже… Девять?! После того, как бренное тело удалось оторвать от кровати и отправить в ванную, Ацуши с трудом смог заставить дойти себя до больницы. Ибо его нога болела слишком сильно, горло раздирало, да и психическое состояние оставляло желать лучшего. У травматолога ему быстро перевязали ногу, чего-то ещё наложили… Ацуши было слишком плохо, он не помнил всей процедуры. Затем пришлось отсидеть часовую очередь к терапевту. И лишь когда юноша уже почти уснул, пришла его очередь. Неутешительные выводы. Он умудрился заболеть гриппом… Замечательно. О работе можно забыть. На ближайшее что-то. Голова так болит… Врач выписала ему огромный список лекарств, названия которых Ацуши даже не запомнил. Он, ковыляя и спотыкаясь, дошёл до дома и упал на кровать. Сил хватило только на обязательный звонок Элис. — Как не придёшь? — Элис нахмурилась, сжимая трубку крепче. — Заболел? Ну… Тебе нужна помощь? Что?! — на крик помощницы режиссёра обернулась большая часть труппы. — Ещё и ногу подвернул? И простудился?! Ты чокнутый! Сейчас же звони в скорую, балбес! — долгая и напряженная пауза. — Акутагава! — художник вздрогнул. — Вещи собрал и иди к своему другу, давай! — Он не пойдет, — Хигучи что есть силы вцепилась в охнувшего Акутагаву. — У вас вон, Осаму есть, отправьте его. — Нарываешься, — шикнула Элис и уже тише продолжила ругать незадачливое дитя. Хигучи самодовольно улыбнулась и посмотрела на приунывшего Рю. — Ты чего? — Да всё хорошо, не забивай себе голову, — холодно отрезал парень и снова ушёл в себя и свои мысли. Ненадолго, правда. Хигучи снова начала что-то рассказывать, и Рюноске пришлось её слушать. Чуя, стоявший рядом с Мори, вздохнул. Почему-то он сразу подумал, что Хигучи будет сукой. Они не виделись до этого прежде. А сейчас он осознал, отчего Аку так не любил невесту. Нет, она не была очередной пустышкой с манией к деньгам. Нет, она не имела привычку постоянно что-то требовать и просить. Она просто желала привязать к себе намертво. Именно привязать. Чуя бы не удивился, если бы на очередное предложение приехать к нему и выпить Акутагава бы виновато хмыкнул и сказал: «Хигучи против». — Чуя, это тебе передали! — Гин, помощница художника, бывавшая в студии только в свободное от школы время, махнула актёру рукой. Мол, вот. — На. Тёплая коробка легла в руки. Наверху — дурацкая записка, от содержания которой Чуя вспыхнул: «Самому соблазнительному мужчине)». Ох, чёрт… Внутри — ароматные и вкусные булочки. Его любимые, с корицей. Гин сзади хихикнула и отошла. Блин… И обертка такая же, как вчера. Неужто сестрица была права? — Так, время! — Мори постучал по часам, намекая, чтобы актёры поторопились. Дазай лениво выполз из тени, Чуя одним махом прикончил остатки булочки, Акико, игравшая немаловажную роль в этом эпизоде, величаво продефилировала к сцене. Элис, глядя на её грудь, лишь завистливо шмыгнула носом. С её размером разве что ребёнка или лолю играть… Свет вспыхнул и озарил съёмочную площадку. Вся группа притихла.***
— Ты не сосредоточен, — девушка со вздохом отстраняется от Дазая. Тот сбрасывает тонкие руки со своего плеча и застегивает рубашку. Настроение — в минус. — Всё же воспоминания так просто не засунуть под корку сознательной жизни. — Замолчи, Акико. — Аргх… — девушка змейкой влетела в своё белое платье и взяла тесак. Она, киллер, и советник смертоносной организации — идеальная пара. Но между ними только постель и работа. Всё. — Чуя приказал нам быть на месте в два часа ночи. — Я знаю. Иди уже. Дазай снова остается один. И снова открывает бутылку дорогого виски. Пиздец. Он так долго пытался выкинуть напарника из сердца. И что в итоге? Они вынуждены снова работать вместе, ибо на город надвигается новая опасность. Руки сжимаются до побеления костяшек. Им двадцать. Обоим. И Дазай просто не может простить самому себе тупой поступок. Уйти, просто потому что не захотел принять помощь другого человека — Чуи. Уйти, потому что струсил. Уйти, потому что решил стать добрым и ответственным человеком. Смешно было думать, что это получится. Кровь не смыть ничем. Особенно если твои руки до плеч в ней.***
Чуя сидит у себя в офисе и втыкает в телефон. Чёрт… Ему столько всего нужно узнать об их противнике и… В дверь стучат — босс поднимает взгляд. Хах, его Советник здесь. — Как вы и просили. На стол ложится папка, в которой всё о Дазае. Вообще всё, что только можно раздобыть — не зря Озаки-сан в своё время была лучшим шпионом. А её подопечная, Кёка-тян, прекрасный убийца. Никто и не догадается, что под личиной милой и тихой девочки прячется настоящий псих. Обе уходят — Чуя откидывается на стул, принимаясь за чтение информации о бывшем напарнике. И пропускает тот момент, когда засыпает. Что… Осаму, ты…***
— Так, — Огай хмурится. — Ацуши-кун бы пригодился здесь, но он, к сожалению, болеет. Этот эпизод мы отсняли, для другого вечером отправимся в парк. Акутагава, прикинь, какие лучше декорации добавить для… Элис, не отвлекай меня! — Да, я вас понял, — Мори с благодарностью кивнул. Аку отошел немного и тут же включил телефон. Ацуши написал? Что? Тупоголовый 13:45 Акутагава-кун, можешь, пожалуйста, купить мне лекарства с фото? Я сам не дойду, Осаму занят, больше мне некого просить. — Занят он, как же… — зло буркнул Аку, когда выходил из зала, и увидел актёра, флиртующего с девушкой. — Чёрт… Чего ты там себе нахватал, идиот? Аж шесть лекарств. Блин, остаётся надеяться, что Ацуши вернёт деньги. Тучка 14:05 Хорошо. Жди. Скажи, где живёшь. Но увидеть ответ юноша так и не смог. Потому что сзади раздалось одновременно два крика — мужской и женский. Озаки сидела на коленях, её плечи тряслись, из глаз лились слёзы, размазывая тушь. Дазай лежал на полу, из носа у него текла кровь. Чуя навалился на напарника сверху. У рыжего была разбита губа. Актёры с силой били друг друга в разные части тела, прерывисто дыша и всхлипывая. Озаки не то крикнула, не то крякнула снова — Рюноске подорвался, одним махом запрыгивая на сцену и пытаясь разнять Дазая и Чую. — Тварь… — шипит Накахара и бьёт. Причём настолько сильно, что одним махом разбивает Дазаю нос. Осаму вскрикивает. — Чуя, хватит! — Озаки кричит это, когда Дазай рывком выдирает клок рыжих волос. Акутагава бьёт Чую под дых и, пока тот корячится, оттаскивает его от соперника. — Чуя… — Тварь! Не смей так говорить о Коё! — Чуя вырывается, что есть силы, бьёт ногами и рычит, а Дазай, поднявшийся с пола, хмыкает. — Чего лыбишься, ублюдок?! — Просто режет слух, что Коё — шлюха? — новый всхлип от актрисы. И Чуя не выдерживает — Акутагава шикает, ощущая удар. — А ты в курсе, что у неё первая беременность была уже в пятнадцать лет? Тишина. Чуя застывает, Коё бледнеет, а Огай, вернувшийся в зал, замирает. — И что она уже трижды делала аборт? — со злой улыбкой продолжал травить и без того уязвленную душу рыжего юноша. — Нет… Замолчи… — Коё мелко затряслась. — Что твои родители выгнали эту шлюху из семьи? Что она твоя сестра? Что Огай привел её в порнобизнес? Что… Голубые глаза опустились в пол. Руки резко ослабли, и Чуя упал на колени, упираясь ладонями в пол. — Т-ты врёшь… — актёр сжал дрожащие губы. — А ты у Озаки спроси… — названная вскрикнула, как подбитая птица, и выбежала из зала. Элис перестала мешать чай. Встала. — Расходимся. На сегодня съёмки окончены. А ты, — холодно отрезала девушка, хватая Огая за плечо. — Сейчас выложишь всё, что связывает тебя с Озаки.***
Ненавижу себя и свою Судьбу, просто потому что не смогла ее поменять… Когда мне было пять, мама перестала обо мне заботиться. Она ушла с головой в свой бизнес — магазин одежды в небольшом торговом центре. Отец и до этого не часто бывал дома, а тут уехал переучиваться в другой город. Я плохо помнила даже то, как пошла в школу. Когда мне было девять, я впервые поцеловалась. С девочкой. Случайно. Мы с Кристиной остались одни после уроков, я помогала ей собирать форму, оставленную другими — надо было отнести её в «Ящик потерянных вещей». Она споткнулась и упала мне на грудь, когда несла очередную футболку. А ещё она была чуть выше. Кристина убежала после случившегося и больше не общалась со мной. А мне было стыдно и приятно. Уже в двенадцать у меня были полноценные отношения, длившиеся год. Макото был идеальным парнем. Старше меня, настоящий джентльмен. Ухаживать умеет, порадовать и помочь по учёбе мог запросто. А потом его мама нас увидела вместе. Мне повезло, что я и моя семья переехали. Первый раз у меня был в четырнадцать лет. Мамин любовник «поздравил» меня с днём рождения, принудив меня к половому акту. Без защиты. Не могу сказать, что было больно — скорее, страшно, потому что мама спала в другой комнате. Приходилось терпеть его потную руку у рта, потому что от движения внутри тела хотелось кричать. Я, соответственно, залетела, и мне пришлось просить взрослую подругу под предлогом обычной прогулки в другом городе везти меня на аборт. Когда мне было семнадцать, мама потащила меня и себя к гинекологу — она забеременела от отца, меня просто провериться. И наружу всплыло все. Оказалось, слух о моей личной жизни распространился далеко за пределы отношений тет-а-тет с парнями. Мама была в шоке, если не хуже. Я училась отлично. Не имела никаких замечаний. А тут на тебе. Дочь — шлюха. Дома был страшный скандал. Меня посадили под домашний арест. Отец за руку водил меня от школы и обратно, мама, не работавшая на тот момент, как коршун стояла у меня за спиной, пока я делала домашнее задание или играла в скучные игры на телефоне. И я не выдержала. Да, безрассудно. Да, глупо и наивно — я уехала жить к своему парню, но его родители, вернувшиеся из отпуска раньше времени, выгнали меня. Юноша, конечно, не посмел их ослушаться, и мы расстались. Мне пришлось уехать в другую префектуру и найти себе там работу. Сперва — известные всем фастфуды. Я воровала оттуда еду, потому что не было денег, попутно искала другую работу. И — о счастье! — моя не совсем традиционная японская внешность привлекла режиссёра какого-то сериала. Я, недолго думая, согласилась. О чём почти сразу же пожалела. Огай был сильным и властным. Он одним движением заманивал простодушных девушек вроде меня и использовал их. Редкие кадры могли перейти, или, если точнее, пережить закадровое общение с режиссёром, но я не была в их числе. Помню, как он попросил остаться после съёмок. А когда все ушли, закрыл дверь. И надругался. Хотя это громко сказано… Или нет? Он не был слишком грубым. Скорее, я просто испугалась, потому что всегда спала только с ровесниками, а тут — сильный и умелый мужчина. Но… Да, было больно. Потому что я не мазохист, а плетка и шлепки по ягодицам — именно их сфера. Огай молча оплатил мне такси, ужин (я не умела готовить) и уже через месяц я была главной звездой одного из непопулярных сериалов. И снова сделала аборт, даже не вспоминая об убитых этих способом детях. А затем стало слишком плохо всё в моей жизни. Я узнала, что у меня есть брат. Ему было… Три? Родители не меняли замок на двери, ключи я не выкинула, хотя когда-то и хотелось. Все, что я сделала — дождалась их отсутствия и пришла к Чуе. — Ты кто? — он удивленно моргнул своими глазами… И я застыла. Они были прекрасны настолько, что мне не хватало слов их описать. Но я быстро поняла, что это не сын нашего отца. Ни у кого в семье не было голубых глаз. Зато они были у того, кто лишил меня девственности. — Эй! — Я… Я фея, — меня хватило только на эти слова. Я забыла, что и думать, когда Чуя — своё имя он мне сказал позже — начал верещать и тащить меня к себе в комнату. Мы сидели допоздна, он мне рассказывал свои тайны, веря, что «большая тетя» — фея. Я приходила тогда, когда была уверена, что родителей нет дома. Я угощала брата съестным, дарила ему игрушки, играла с ним, пытаясь отвлечься от проблем. А они были — никто не звал меня на новые съёмки, Огай молчал, а снова работать в забегаловке — увольте. В один день всё обрушилось. Отец узнал о любовнике матери, но не стал закатывать скандал и требовать объяснений. Он просто побил этого ублюдка, отнял у матери все деньги, взял Чую и уехал. Мать открыла мне дверь. Посмотрела. Закрыла и матом попросила не приходить сюда. Мысль о суициде не казалась такой уж призрачной… Но потом в моей жизни появилась Акико Ёсано. Ходячее стихийное бедствие. Весёлая, юморная девушка, которая единственная могла упасть, стоя на бетоне. Причем упасть так, чтобы разбить лоб и сломать как минимум три ногтя. Мы познакомились случайно, но даже после Акико не захотела прекращать общение со мной. Она могла позвонить в час ночи и спросить, как правильно перечеркивать икс или зачем в холодильнике лампочка. Я, сонно протирая глаза, отвечала ей. Секундная тишина — она бросает трубку, даже не извинившись. Лишь через год я узнала, откуда у неё, сироты, столько денег на учебу. Порно. И каким образом туда попала я, думаю, объяснять не надо.***
— Погоди, погоди, — Чуя взял Коё за руку. Та крупно вздрогнула и затихла. Накахара осторожно стёр с её лица потеки туши. — То есть… У нас разные отцы, так что ли? — Я не уверена… Кто знает, чем наша мать занималась… Отец же её простил, когда тебе было шесть. — Да, это я помню. А тебя не помнил, — Накахара вздохнул и попытался встать, тут же зашипев. Больно. Ублюдок Дазай отметелил его, как следует. Коленка не разгибалась. — Может, к врачу? — Нет. Сестрица, — Чуя быстро обернулся к ней. — Огай, он… — рука Коё успокаивающе скользнула по щеке брата. — Мы уже все обсудили. До того, как начались съёмки. Главное, чтобы его Элис простила. А то… — молчание. Оба рассмеялись, зная, как миловидная барышня рьяно охраняет своё, в том числе Мори. — И да, Чуя… — Ну ты и дурак, — Рюноске со вздохом сел рядом, приподнимая бровь. — Я вас прервал? — Нет, что ты, — Озаки замахала рукой, наблюдая, как художник быстро и ловко обрабатывает все раны Чуи. — У него ещё с коленкой проблемы. — Тогда это в травмпункт, — хмыкнул Акутагава и резво потащил сопротивляющегося друга к выходу из зала. — Возьми, пожалуйста, аптечку и отнеси её Ёсано. Озаки хихикнула. Ах да, важная деталь. Акико училась на психолога. И поэтому от неё ничего не спрячешь, ведь в этой области она — спец. Поэтому вечером можно будет ожидать от неё откровенного разговора, больше похожего на допрос. Аку уходит. Он не слышит окрика от невесты, новую порцию взвизгов от Чуи — в голове почему-то только список лекарств и ближайшая дешёвая аптека. Точно. Адрес. Ацуши прислал сразу маршрут на карте, за это спасибо. Так. Для начала нужна аптека. В рекордные даже для себя сроки он добирается до квартиры сценариста и взбегает на нужный этаж. Дверь открывают не сразу. И только когда слышен глухой кашель и звук открывающегося замка, художник понимает, что торопился сюда прийти. Почему? Такого раньше не было, обычно он… — Бог мой, — только и выдаёт Аку, когда, зайдя в квартиру, видит её хозяина. Ацуши бледный, взмокший, с красными глазами и дрожью. — Ты сдурел? Какого чёрта у тебя так холодно?! — О… Окхна! — Ацуши закашливается и принимает из чужих рук лекарства, но неожиданно пакет выдергивают. — М? — Так не пойдет, — Рюноске хмуро шагает в спальню, где закрывает окна. Дурак, каких поискать. — Где у тебя кухня? — в ответ — кашель. — Ладно, сам найду. Иди сюда, тупица, тебе надо лежать! Акутагава не узнаёт сам себя. Он спихивает сценариста на кровать, укрывает его и прется на кухню. Куча лекарств быстро разбирается «по кусочкам» — Аку читает все инструкции и, взяв необходимые, несет их в зал. Сценарист снова кашляет и покорно, без писка, принимает все необходимые медикаменты, почти сразу же засыпая. Художник уходит на кухню, оставляя парня отдыхать. Он поражается малому количеству еды, полному отсутствию банальной посуды по типу сковородок и ковшиков, хмурится при виде столь малого количества мебели и решает, что надо бы приготовить больному какой-нибудь суп. Желательно не слишком жирный… Придётся идти в магазин. Акутагава ещё раз подумал, что ведёт себя очень странно.***
— Ацуши, тебе надо поесть, — уже рычит Акутагава, когда сценарист в очередной раз хнычет и отнекивается. — Ацуши! — Я не могу! — мальчик едва ли не плачет. — Не могу! Я и так уже семь ложек съел! — А нужно всю тарелку, — Ацуши отворачивается. Бог с тобой, хрень белобрысая. — Тогда пей лекарство, — Накаджима со вздохом закидывается таблетками от кашля. — Почему у тебя так мало еды дома? Ты здесь не живёшь что ли? — Нет… Просто… Кха! Кхах! У меня анорексия. Акутагава застывает, так и не донеся тарелку до холодильника. А ведь и правда. Бледный, худой, не слишком открытый, хоть и общительный. На кухне — рис и фрукты. М-да… — Тебя Хигучи уже, наверное, ищет, — брякает Ацуши и поднимается со стула — Акутагава тут же его подхватывает и помогает дойти до кровати. — Иди… Кха! Уже… — Я приду завтра. Только посмей уснуть с открытыми окнами или забыть принять лекарства. — Хорошо… — бубнит сценарист, заваливаясь на бок. Аку тычет его в бок и выходит. Чёрт. Осознание настигает совсем скоро. Он… Он словно ухаживал за этим недочеловеком, прям заботился о нем. Ну и бред… Щёки немного заливает краской, когда художник вспоминает о фотографии Ацуши в телефоне. Спящий подросток с красным носом и позой котика. Блин. Это просто красиво, ничего такого…***
Чуя со вздохом положил трубку. Звонила мать. Раньше она была мама, а сейчас — словно чужая Чуе женщина. Он не понимал, отчего на него столь сильно повлиял рассказ Озаки, но теперь он не мог думать о своей семье так же, как раньше. Получается… Мать изменила отцу дважды. Потому что отца Чуя не видел лет девять уже точно. — Накахара-кун. Этот блядский голос Чуя бы узнал где угодно. Ногу тут же прострелило болью, болячки заныли. Оборачиваться хотелось так же, как совать мокрые пальцы в розетку. — Отвали, — Накахара неловко огрызнулся, чувствуя, как вся прошлая обида уходит. Захотелось подскочить к стене и начать биться об неё головой. Дурак! Дурак! Почему ты так быстро смирился с тем, что он — моральный урод?! Сестрица из-за него теперь опозорена на всю студию… — Я непонятно выразился? — Это тебе. Чуя с удивлением наблюдает, как соперник уходит, оставляя ему самому лишь вкусный горячий кофе и… Записка? А, нет, это чек. Купон. Погодите, что? — Чуя, пора начинать! — Элис, злая после вчерашней ссоры с мужем, громко крикнула актёру через весь зал. — Вас ждет вторая сцена. Блять. Чуя забыл, что сегодня он… Дазай, глядя на приближающегося напарника, одетого в белые брюки и тёмную рубашку, несколько скомкано подходит чуть ближе и смотрит в глаза. Взгляд, как у побитой собаки, и Чуя отворачивается первым. Такое странное чувство…***
Что… Осаму, ты… Чуя не успевает додумать — не то живой человек, не то призрак из сна подходит и осторожно берет Чу за подбородок. Короткий поцелуй в щёку, от которого Накахара не может отмахнуться по какой-то причине, тяжёлое чужое дыхание у самых губ и… — Я скучал. Чуя дёргается и сам целует. Его трясёт. Он так долго ждал этих слов… Одних, блять, слов, которые Осаму достаточно было сказать один раз — и Чуя бы оттаял, понимая, что всё ещё нужен этому идиоту. Настоящий Чуя дергается, когда Осаму кусает в шею и лижет место укуса. Такая обстановка, что Накахара даже начинает верить — они одни. Он осторожно забирается пальцами в приятные на ощупь волосы и чувствует, как Осаму поднимает голову. — У тебя такие тонкие ножки, босс! — хихикает Дазай, опрокидывая бывшего напарника и просто бывшего на стол. Чуя с писком краснеет, ощущая себя не то мальчишкой, не то глупым девственником. — Заткнись! Руки трепетно скользят по коже. Она такая… Тонкая. Светлая. Как фарфор. Осаму осторожно целует, понимая, что у него стоит ещё с того момента, как он вообще выходил на сцену. Мысли отсутствовали, кровь кипела, а перед ним лежало прекрасное тело, достойное лишь богов. Чуя всхлипнул, понимая, насколько этот уёбищный фильм похож на его жизнь. — Малыш Чу-Чу уже потек? — Осаму опасно лижет кожу чуть ниже пупка, заставляя вздрогнуть и захрипеть. — Как мило. — Я тебя сейчас раскатаю, кусок дерьма, — рычит Накахара и тут же охает, когда чувствует изящный палец внутри. — А-ах… Дазаю стыдно, как никогда — но он осторожно, как только может, проникает внутрь и дрожит, сдерживаясь. Чуя внизу матерится и мечется. Черт… Движения быстрые и рваные. Накахара кричит, едва ли не захлебываясь наслаждением и болью. Дазай смазано целует его и… Накахара и Дазай одновременно просыпаются. Оба тяжело дышат, оба красные и смущенные, пристыженные. У обоих теснота в брюках и ярое желание высказать друг другу все. Но они будут молчать. Как и всегда. Чуя кончает, сжимая Дазая внутри. И он снова обещает себе не плакать, как сопливая девчонка — а слезы вот-вот польются из глаз рекой. Сил хватает только на то, чтобы вцепиться в чужую рубашку и крепко-крепко зажмуриться.***
Уже поздно. Десять часов вроде. Огай давно ушел, работники остались на небольшой совет по какому-то важному делу. Акутагава и Хигучи вполголоса переговариваются насчет графики, но юноша постоянно смотрит на часы. Уже спит или… Или все же прийти к нему? Чуя сидит на диване, завернувшись в одеяло, халат и простыню. Этакий кокон «Не трогайте меня, я печалька». Хотя… Мало сказать. Чуе еще хуже, чем в первый раз. Он слабыми, трясущимися руками вертит в руках коробочку и не спешит распаковывать. Да, там будет очередная веселая или милая вещица, но Чуе совсем не хочется радоваться. Озаки не пришла — после вчерашнего поползли слухи. И никто его не утешит. Хах, прям как девчонка. Накахара тихо скулит и надевает-таки капюшон от халата на голову так, чтобы его не было видно. Обычно во всех фильмах он выкладывался на все сто. Карьера актера была его всем. А сейчас, сидя в темном углу в гримерке, он все больше склонялся к тому, чтобы взять перерыв. Одна лишь постельная сцена с Дазаем выматывала его сильнее, чем тропа препятствий в «Лиге отцов», после которой он не мог нормально ходить неделю. Сейчас процесс реабилитации мог растянуться на вечность. Потому что сердцу, блять, не прикажешь, ну что за хуевый орган… Чуя осторожно, стараясь не разрушить импровизированный панцирь, распаковал коробочку. И стало еще хуже — его любимые печеньки, тепленькие и хорошенькие… Мх… Накахара сунул одну в рот и не выдержал. Разрыдался. Он делал это тихо, памятуя, что здесь еще остались люди. Вот пусть все уйдут, оставят его одного, а он тут будет сидеть и плакать. И жрать печеньки. Слезы текли реками, если не бушующими горными потоками, и Накахара радовался, что капюшон прячет его лицо. — Эй, Чу. Чуя подавился и закашлялся, понимая, что так его называл только один человек. Захотелось закатить истерику, финалом которой будет смерть. — Свали… — Чуя через силу крякнул это и шмыгнул носом, паля свое состояние сопливой школьницы. Стало стыдно. — Эй! — от шока сразу высохли все слезы. — Т-ты дурак?! — А что я сделал? — действительно, блять. Ты всего лишь влез в личное пространство опечаленного человека, нагло руша его домик! — Подвинься, мне тесно. — Уйди… — Чуя с силой вжал запястья в глаза, слепо надеясь спрятать слезы. Дазай хмыкнул и осторожно провел по рыжим волосам. — Х-херли т-ты приш-ш-шел, твар-рь… Чуина истерика пошла на новый круг, а Дазай только попытался обнять комочек злости и грусти. Чуя, захлебываясь слезами, брыкался и вопил, кусался и дрался. Дазай не выдержал. Он с силой прижал к себе эту злую мелочь и поцеловал. Нет, не жестко, не напористо, даже не с языком. Он просто аккуратно чмокнул чужие губы и тут же выполз из-под одеяла, хватая импровизированное убежище со всем содержимым на руки. — Ты охуел? Поставь меня! Скотина! — Чуя верещит, орет, а Дазай просто выносит его в коридор. — Мне надо было закрыть зал. Иди домой, уже поздно, — хмыкает Осаму и отходит. Он тут же видит, как меняется взгляд Чуи — из яростно-удивленного он становится грустным и обиженным. Накахара фыркает и уходит, напоследок кидая в него одеяло. Дазаю стыдно, но он не готов рассказать все Чуе сейчас. Просто… Не готов.