R.I.P. — eicateve
Ацуши максимально медленно пьет чай, еще больше раздражая этим Акутагаву. В двухцветных глазах играют смешинки, а губы против воли изламываются в улыбке. Накаджима не выдерживает — он давится чертовым чаем, кашлем, воздухом и начинает ржать, пока Рюноске хватает нож, силясь его не убить. — Ты достал! — рычит Аку, с грохотом кладя нож на стол. Ацуши падает со стула продолжает ржать. — Накаджима, еще один звук — и ты труп! Акутагаве стыдно, ведь он клялся-божился в прошлый раз, что больше ни ногой к этому ублюдку. И что в итоге? Идет вторая неделя болезни Ацуши, а художник не перестает сюда ходить. Он тащит в маленькую квартиру продукты, лекарства, книги и свою необъятную тушу. Последнее, кажется, радовало Ацуши больше всего. Вот и сейчас он не мог перестать смеяться, отлично зная, что Аку опаздывает на съемки, которые последнюю неделю становятся все хуже и хуже из-за главных актеров. А Ацуши только сегодня и выходит на работу, потому что Мори без него ну никак не справится. Но почему-то они никуда не торопятся — сидят и пьют чай уже двадцать минут. Ацуши не знает, почему все обернулось именно так. Да, он все еще не понимает, что чувствует к Акутагаве. Да, его раздражает этот дурак со змеей в виде Хигучи на груди. Да, его бесят черно-белые волосы, серые глаза, вечно холодные руки и неумелая забота вперемешку с отвращением и какой-то злостью. И да, ему очень приятно находится рядом. Он это не может отрицать… — Аку, — отдышавшись после истерики, зовет Ацуши. Художник мычит, даже не оборачиваясь. — Так что мы будем делать с Дазаем и Чуей? Я думаю, что если мы ничего не изменим, съемки окончательно… — Съемки будет невозможно проводить? — видя смятение знакомого, продолжил Аку. Ацу кивнул и аккуратно начал собирать портфель. — Не ты один так думаешь. Мори вообще в панике. Но… — художник кладет последнюю тарелку на сушилку и выключает воду. — У меня нет идей, как это сделать. Поговорить друг с другом они не в состоянии, помирить их как обычных людей не получится, а… — И свидание им тоже не пойдет, — вздыхает Ацуши и задумывается. А потом краснеет. — Ну… Нет, через п-постель не стоит… — Ты совсем? Им достаточно и тех сцен, которые в фильме. Я не уверен, что Чуя выдержит третью. Ты опять ничего не съел? — Аку со злостью и странным смущением заглядывает в холодильник и там нетронутую порцию. А он-то думал, где еще одна тарелка. — У меня нет аппетита. — У тебя его всегда нет. Ацуши, ты должен поесть, твой организм не восстановился после болезни! — фырчит Акутагава, натягивая куртку. — У тебя есть Хигучи, заботься о ней, не надо обо мне беспокоиться, — Ацуши слабо и неискренне улыбается, когда они выходят из квартиры, и закрывает дверь. Художник хмурится, когда понимает, что в груди неприятно потянуло после слов о Хигучи. Они с ней так и не поговорили ни разу, не до того было. Акутагава понимал, что ничего не выйдет — девушка его даже не любит, потому что сама не в состоянии понять своих чувств. Ей просто нужен человек, который будет для вида рядом с ней. О котором можно будет «заботиться», которому можно будет жаловаться и выносить круглосуточно мозг, который будет рядом несмотря ни на что. А Акутагава, бросивший когда-то даже любимую сестру, явно не подходил на эту роль. Вот вообще. А Ацуши, этому тупице, нужен друг получше несносного и самовлюбленного Дазая. Вот такой, как Аку сейчас. Так, не думай об этом, Ацуши вообще дурак, за которым нужен глаз да глаз… Так, хватит, не думай! Просто не думай! — Ты чего? — Ацуши нахмурился, глядя на побледневшего друга. Акутагава тряхнул головой. — Ничего, пошли, опаздываем. По дороге в студию Ацуши все больше смущался. Будет странно, если они придут вместе туда, да? Тем более что Аку вообще живет в другой стороне… А еще, кажется, Ацуши пахнет его духами. Или ему только кажется? А вдруг все подумают, что они встречаются? Ой… — Ацуши! Тупица! — Рюноске едва остановил замечтавшегося сценариста за шкирку. — Смотри, куда прешь! — И-и-извини! — Накаджима охает, понимая, что буквально в метре от него проехал автомобиль. — Дурак… В студию они входят с опозданием. И, по сути, ненадолго — им все равно придется идти снимать большинство эпизодов на побережье. Да и вообще, все действия в здании закончены — там будут снимать разве что финал и короткие эпизоды битв. А на улице начинала портиться погода, поднимался ветер, но Мори стоял на своем. — Холодно… — Чуя трет ладони друг о друга, пытаясь их согреть, пока Осаму рядом в тонкой рубашке стоит и стучит зубами от холода. Ветер у моря — зло! — И н-не г-го-во-р-ри! — запинаясь, выдает Дазай. И Накахара знает, что сам будет выглядеть так же, и что он дурак — но с узких плеч пальто перевешивают на широкие дазаевские. — Молчи, блядина, я просто не хочу сниматься с трупом, — Осаму расплывается в своей привычной отвратительной улыбке, однако в глазах мелькает искренняя благодарность. Чуе тут же становится холодно. — Все на позиции! — пока Гин разгоняла зевак, хотевших посмотреть на съемки фильма, вся остальная труппа уже приступила к съемкам. — Камера! Мотор!***
— Чуя, боже, ты в шестнадцатый раз не можешь сказать эту фразу! — Элис зло топнула ногой, пока актер молча краснел. Вот-вот должен был пойти дождь, а они все не могли доснять этот жалкий эпизод, потому что Чуя запинался в таком простом слове. Осаму рядом уже лежал на земле, хрюкая от смеха. — Бесишь! — Чуя, а скажи «бронетранспортер»? — Дазай уткнулся лицом в землю, пока Акутагава силился не заржать. — Бъенетьянспольтел… — Чуя понял, что напряжения не может выговорить букву «р». И ему стало так стыдно, что он по цвету переплюнул свои волосы. Мори поджал губы, понимая, что на сегодня можно закончить. Ни черта они не добьются, только доведут Накахару до состояния массового убийства. Или до очередной истерики. — Ладно, на сегодня закончили… — и тут прямо в аккурат словам Мори пошел дождь. Он всего за секунды превратился из мелкой мороси в сильнейший ливень, и вся труппа рванула кто куда — Огай с Элис в машину режиссера, Озаки и Акико, смеясь, словно чокнутые подружки, весело насвистывая, двинулись гулять по набережной, игнорируя мокрую одежду и волосы, а Ацу и Аку сумели в считанные секунды скрыться под навесом павильона неподалеку. Ацуши вздрогнул. Его начинало тошнить от волнения — слишком уж часто он прикасается к Акутагаве… Слишком часто, надо бы уже остановиться. — Холодно? — Аку истолковал дрожь по своему. Пару минут — и вот уже широкое теплое пальто художника мягко ложится на их плечи. — Так лучше? «Господи… Как… В дешевом романе… Про старшую школу…», — Накаджима громко сглотнул, понимая, что чужое лицо настолько близко, как не должно быть. Впервые в жизни Ацуши, кажется, он попал в такую щекотливую ситуацию… Его лицо вспыхнуло, как спичка, а в груди стало жарко. О боже мой. — Да, лучше… — просипел Ацуши и попытался опустить голову — но холодные руки подцепили его подбородок, а лицо Аку стало еще ближе. — Ты покраснел… Все хорошо? Хигучи, сидевшая в это время в машине Элис и Мори, ошарашенно наблюдала за развернувшейся у павильона картиной. Ей было видно спину ее гадкого братца и волосы жениха. В том, что там происходило нечто отвратительное, Хигучи не сомневалась. Ацуши помотал головой, и Акутагава только тогда понял, что происходит. Он сам немного смутился, чуть отстраняясь. Было странно… Что никто не чувствовал былого отвращения друг другу. Необычно… — Как насчет сходить в кафе? — бесцветно спросил Аку, смотря, как небо начинает проясняться. Ацуши слабо улыбнулся. Волнуется ведь! — Только есть там будешь ты один, я не хочу, — пробормотал Ацуши и схватил подзатыльник. Эй! — Вечно ты ничего не хочешь. А надо. Ацуши только смущенно хихикнул, глядя на то, как под кроссовками художника разлетаются веселые капли, блестящие на солнечном свету. Аку со вздохом наступил в лужу еще раз. — Ты идешь, дубина?***
— Не ворчи! — Дазай рассмеялся, уворачиваясь от кулака коллеги. Чуя громко выдохнул. Раз-два. Раз-два. Только спокойствие, Чуя… — И вообще, ты сам за мной пошел, так что… — Верни мне пиджак, блядина! — никакие считалочки не действовали, когда этот ебанутый был рядом. Чуя сдуру побежал в ближайший магазин, но кто же знал, что он заперт! То есть, парни — а точнее, парень и собака плешивая — стояли под навесом и терпеливо ждали окончания этого ливня. Если же совсем точно — ждал только Дазай. Чуя медленно умирал, потому что рубашка промокла, а сверху у него ничего надето не было. — Ну я же замерзну… — проскулил Осаму, за что тут же получил в бок кулаком. Тц. Бесишь. — Эй, Чуя. Чуя! Ты куда пошел, дождь не кончился! — Отъебись! — Накахара мотнул головой, пытаясь убрать мокрые пряди, но стало лишь хуже. Потому что до этого более-менее сохранявшие укладку, они разметались и начали лезть в глаза. Аргх… Да что за день такой… «Вот куда угодно, только не с тобой, Дазай!», — подумал Чуя, окончательно уничтожая обувь — следующая лужа неожиданно оказалась ему по щиколотку. Вот черт! Мимо проехала машина, за рулем которой сидел ублюдок — иначе этого индивида не назвать. Грязная вода из лужи хлестнула Чую даже по лицу. О состоянии его одежды говорить не приходилось. …да что ж за день такой. Дазай только помотает головой и посильнее закутается в пиджак коллеги — гордость и все еще не потухающее желание защитить не позволили настоять на своем и помочь Чуе. Телефон звякает, и от звука кровь стынет в жилах — написал отец. А это… А это значит, что Осаму опять придется испытывать стыд и осознание собственной ущербности. Эх… Папуля 13:56 Сегодня годовщина смерти Фелиции. Уже как двенадцать лет. Я надеюсь, ты придешь?.. Дазай прерывисто вздохнул, жмурясь от нахлынувших воспоминаний.***
Рюро Хироцу был замечательным человеком. Даже не так — Человеком с большой буквы. Добрый, отзывчивый, всегда понимающий и помогающий, когда другие забили на тебя и твои проблемы, вечно улыбающийся и невероятно обаятельный мужчина — так бы его описали все друзья и знакомые. Так бы его описал и сам Осаму, добавив, что она самый лучший и самый-самый любимый. Почему-то даже история жизни Дазая была какой-то не каноничной. Он родился в богатой семье, но опять же, не совсем правильной. Рюро вообще являлся выходцем из старого дворянского вроде бы рода, который в ходе каких-то неизвестных Дазаю событий растерял власть и скатился на самое дно — рождение и детство отца прошло в трущобах Йокогамы. Всего в этой жизни Хироцу добился сам. Но не один — рядом с солнечным и дружелюбным парнем всегда были друзья. Сперва он своими силами и силами дальних родственников юноша окончил школу. Потом поступил в колледж на какую-то профессию в сфере бизнеса — Дазай, если честно, уже и не помнил, какую именно. А после судьба дала шанс. Рюро чисто случайно выиграл в лотерею, тем самым получив сумму, достаточную для открытия бизнеса. Так он и сделал — небольшая кафешка на окраине Йокогамы стала опорой для блистательного будущего Хироцу. Он готовил невероятные блюда. Рюро своими силами объездил почти пятьдесят стран, чтобы досконально изучить местную кухню. Из обычного официанта своего же заведения мужчина превратился в шеф-повара мирового уровня. Вот только счастье с любимой работой не сумело гарантировать счастье в семейной жизни. Да, Рюро был привлекателен для многих женщин. Да, он мог выбрать любую девушку, будь то нищенка из трущоб или светская львица из Европы. Но почему-то каждый раз любые начинаемые им отношения оканчивались скандалом. Женщин постоянно что-то в нем не устраивало. Так еще из-за детства в трущобах, слабого здоровья и постоянной занятости на работе — отсюда сбитый режим сна — у него случился какой-то сбой в организме. Вероятность отцовства была крайне мала. И судьба решила сильно поиздеваться над Рюро, потому что он мало того что влюбился в, кажется, одну из самых худших женщин на Земле, так еще и сын у него родился урод… Фелиция — настоящую фамилию матери Дазай не знал и знать не хотел — была очень красивой. Никаких других достоинств за ней не водилось. Глупая, бездарная, ленивая, ветреная, без особых целей в жизни. Она каким-то образом умудрилась споить своего будущего мужа на одной из закрытых вечеринок с последующим продолжением. А утром естественно начала требовать деньги — а не то заявление в полицию, дальнейший суд… Рюро решил поступить по совести и по зову сердца, ведь нахальная девушка почему-то въелась в голову. Он женился на ней. Обычно в богатых семьях холодный и жестокий отец и наверняка любящая мать. У Дазая наоборот. Хироцу не чаял в нем души. Он не баловал сына, как это бывало в некоторых случаях, но и не принуждал его к чему-то, что Осаму не нравилось. Тот же семейный бизнес, который был и не очень-то семейным — Дазай если готовил, то после этого или он сам оказывался в больнице, или умудрялся так загадить кухню, что или новую покупать, или чистить хрен знает как эту. Даже под присмотром Рюро Дазай лажал. Но… Никакого стыда за все эти неудачи парень не ощущал — отец только мягко улыбался и заканчивал дело сам. И никаких «Это твоя обязанность» и «Ты должен». Рюро же позаботился обо всем. Об образовании сына, об актерском кружке, в который юноша горячо желал вступить, о поездках за границу и о самом Осаму (фамилию Дазай он с разрешения отца возьмет позже, когда получит паспорт). А мать… Она была Дазаю никем. Он всегда ее описывал как «женщину, из которой я вылез». Она была красивой. Наркоманкой, пьяницей, пустоголовой дурой без ощущения жизни, но красивой. Рюро страдал от того, что дернул его черт жениться на этом. В каких только агрегатных состояниях он не видел свою жену. Она умерла от передозировки, когда Рюро уже почти убедился в том, что Фелиция завязала с наркотиками. Дома ничего не изменилось. Даже стало лучше. В коридоре и спальне перестало пахнуть алкоголем, потом, грязным телом. Отец наконец-то спокойно оставлял дома ребенка с няней не боясь, что или жена нападет на няню под кайфом, или сыну сделает больно. Да и вообще, смерть Фелиции Дазай даже не запомнил — была и нет ее. И все. А потом в его жизни появился Чуя. Дазай, если честно, не влюблялся. Никогда и ни в кого. Никто, да и сам Дазай, не знал причину того, почему Осаму как только начинал интересоваться человеком, так сразу же собирал о нем любую информацию. После разочаровывался, и интерес тух сам собой. С Чуей было даже близко не так. Дазай как мог старался подобраться к Чуе. Да, все эти пустые уловки, лишь бы они снова оказались на совместных съемках, все эти обидные слова в адрес рыжего гнома и все эти попытки сблизиться. Дазай не мог и не смог упустить свой шанс, а потому поступил туда же, куда и Чуя. Чуя стал началом его новой жизни. Свободной и не такой бесцельной. И он же стал ее концом. — У тебя есть кто? — Рюро усмехнулся, наблюдая, как сын криво режет лук. — В смысле… Пары? Друга… Или… Да блять! — ну конечно, еще ни одна готовка не обходилась без боевых ранений. Юноша сунул немного порезанный палец в рот, а отец со смехом быстро и легко дорезал лук, после осматривая раненого бойца. — А если во всех смыслах? — Дазай сперва и не понял, о чем папа, а затем вспомнил вопрос. — Ну… Чуя, помнишь, я о нем говорил? Вот он мой лучший друг. Ну… Еще Акутагава, но это неточно. — Хм… да, этих я помню! — Хироцу рассмеялся, пока Дазай обливался холодным потом. Стоит ли говорить ему правду?.. — Ну. А девушка? — А у тебя есть кто-то? — выпалил Осаму, лишь бы не отвечать на вопрос отца. Ему надо было собраться с мыслями. — Да нет… Я староват для такого, хех. Ну так?.. — Ну вообще это Чуя… Дазай бы больше всего на свете хотел вернуться в тот день и отшутиться. Лишь бы не видеть разочарованное лицо отца и последующую слепую ярость. Да, консервативно. Да, не стоило ограничивать Дазая в выборе. Однако… Осаму понимал, что бесконечно виноват перед Хироцу, потому что тот открыл ему целый мир, взамен ненавязчиво желая, вероятно, увидеть Дазая в окружении любящей семьи, которой не было у самого Рюро. А потом, на следующее утро Дазай проснулся в постели соседа с головной болью и осознанием того, что не может быть с Чуей. Просто… Не может. Отец и его счастье куда важнее. И вот сейчас, под дождем, Дазай уже не знал, правильно ли он поступил. Потому что душа просто заживо сгорала в огне страсти и любви к Накахаре Чуе, такому близкому и бесконечно далекому счастью, а разум раздирал и без того ничего не соображающую голову своим «Нельзя!». Дазай с трудом вызвал такси, потому что неожиданно руки ослабели, как и все тело в принципе. В такси же он и уснул, проснувшись уже у квартиры отца. Дома были только Рюро, мать Фелиции, которую Дазай не любил чуть меньше, чем мать, и он сам. Годовщину отметили в тихой атмосфере не очень дружного круга. А утром Осаму проснулся в температурой под тридцать девять и кучей сообщений именно от Чуи.***
— Да где этот чертов Дазай… — пробормотал Чуя, наблюдая за съемками. Огай громко ругался на Достоевского, который сонно жмурился, а Акико рядом стояла и, кажется, желала умереть уже. Дазая все еще не было. — Сука… Руки дрогнули. Может, нахуй эту псину?.. Он сколько боли ему принес и сколько всего натворил такого, что нормальные люди не простят? Много. Слишком много. Стоило вообще в самом начале отказаться от этих съёмок и уйти куда-нибудь в другой проект. Стоит вообще забыть об этом ублюдке. И именно поэтому Чуя пишет хуеву кучу сообщений, напрасно убеждая себя в том что ему всё равно. «Ты где?» «Съёмки уже давно начались. Почему тебя нет?» «Дазай, если ты сейчас же не придёшь к нам, мы тебя все вместе в песок на побережье закопаем!!!» «Дазай… Все хорошо?» Чуя искусал губы в кровь, испытывая дикое желание плюнуть на все и пойти искать Дазая. Его со вчерашнего дня никто не видел, на звонки дебил не отвечал, а ещё сообщения через мессенджеры до него не доходили. Волнение теснилось в груди тугим комком и росло. — На сегодня все, товарищи коммунисты. Думаю, надо будет все же найти Осаму, ибо завтра… — Найти и вставить ему пиздюлей, — зло прошептал Чуя, готовясь ехать к несносному Осаму. Но тут бедро пронзила вибрация телефона — актер вздрогнул от неожиданности и поскорее взял трубку. — Алло? — А говорил, что меня ненавидишь… — глухо прошептали с той стороны трубки. Все волнение ушло, на сердце стало легче. Но… Так что же случилось? — Где ты был? Какого хуя не брал трубку?! — Чуя шипел это, попутно хватая куртку и выбегая на улицу. — Я забо… — слова Осаму прервал кашель, завершая мысль. Вот же уебок… Ты так не вовремя заболел! — Понял. Где ты живёшь? — Чуя… — Дазай сильно удивился, даже растерялся. — Да мне от… — Где? Ты? Живешь? — Чуя грозно прикрикнул, и Дазай по ту сторону трубки слабо улыбнулся. Все такой же бука и задира.