Между нами нет ничего кроме химии.

      Пальцы проходятся по шрамам на правой щеке. Перчатка будто царапает кожу, но это лишь ощущение Саманты. Густые темно-рыжие брови тут же сходятся на переносице. Вывести из себя могло все, что угодно, но уже поздно тратить свою энергию понапрасну. Всё это было не по статусу, не по возрасту, хоть в характере этой женщины.       Подобные выходки сейчас могли стоить дорого. Все в этой жизни имеет свою цену, тем более человеческая жизнь. Сэм давным давно поняла, что люди являются одной из лучших валют в этом мире. То, как общество кричит о равенстве, просто смешно.       Разве было бы место всему тому, что происходит сейчас? Было бы место для самой Саманты, если бы общество действительно было таким, как о нем говорят? Все это сказки для маленьких детей до первой их работы курьером для таких как она. Это басни для будущих проституток, барыг и дешёвых наёмников. Те, кто стоит в этом мире на пьедестале, имеют власть и любые удовольствия, с самого начала знают, что они выше, сильнее и лучше других. Их зубы со всей своей силой и страстью грызут глотки, головы продумывают каждую интригу до мелочей, а сердце среди всей этой жестокости и ужаса просто ссыхается. Чтобы не болело.       Романова такая же. Слишком много думает, но слишком много ломает, топчет [да просто пинает], воздвигая себя и свой бизнес к верху. Частное предпринимательство нынче требует слишком много усилий. Ей ни к чему сердце, ей ни к чему улыбки и чувства. Таких как она называют монстрами за глаза, а затем идут к ней же решать свои же проблемы на её условиях.       В последние годы все было на её условиях, потому что в какой-то момент Саманта осознала, что достигла потолка, верха пищевой цепочки, дна своей жизни. Во рту из всех вкусов лишь горький железный, ей претит все, что происходит вокруг. Она ненавидит всех, но больше всех Саманта ненавидит себя за то, что допустила по отношению лишь к одному человеку. В голове каша из совершенно противоречивых эмоций. Сэм ненавидит и её. Эта белобрысая наркоманка ворвалась в размеренную жизнь Сэм, вышибла дверь ногой, заставляя совершать глупости одну за одной. Заставила её любить, любить неправильно, своей извращенной любовью, какой Романова только и могла, а после эту любовь отвергла. Саманта усвоила урок. Сердце у нее оказалось далеко не сухое, а болело после всего произошедшего сильнее всего на свете.       Но время идёт, кажется, что все забывается. Пять долгих лет Романова сидела в своём кабинете, думая о том, что сделала не так, и приходила к выводу о том, что по-другому, иначе между ними быть и не могло. В куче этих мыслей продолжалась жизнь.       Появились новые проблемы и новые заботы, от которых постоянно болела голова. Сэм уже давно раздражали люди. В её идеальных планах осечку если и давали, то люди, все всегда сводилось к ним. Если бы она сама от них не зависела, то поубивала бы к чертям собачьим.       Её раздражало многое. Как и ощущение перчатки на шершавой в месте шрамов коже. Женщина убирает волосы за уши и перчатку снимает. Та летит куда-то на диван, где Романова и сидела. Усталым взглядом она медленно оглядывает тёмное, отливающее неоном помещение и отпивает виски из стакана. VIP здесь не отличался от таких же комнат в другом таком месте. Правда, об этом клубе слухами вся земля полнится. Сэм и сама не помнила, как оказалась здесь. Слишком устала, слишком захотела отвлечься, зная, что за определённую сумму ей устроят хороший час, а то и два. Иногда женщина позволяла себе подобное. Ей не было смысла просто идти в клуб и бросаться на первую попавшуюся юбку. Она могла. Могла и успешно занималась подобным в прошлом, когда ещё кровь в жилах кипела при виде обнаженного женского тела, когда её действительно возбуждали неловкие пьяные взгляды и прикосновения в толпе. Было время, весёлое время.       Всё это было когда-то давно и перестало приносить хоть какие-то эмоции. Сердце её не переставало болеть, не то от какой-то неизлечимой болезни, не то от воспоминаний, а кто-то говорил, что у рыжих его никогда и не было. Всё это выглядело безусловно жалко.       Женщина ещё раз поправляет рыжие вьющиеся пряди, клянясь себе в том, что ещё раз и она отрежет их прямо здесь.       Янтарный взгляд спокойно оглядывает разного рода закуски на столе, в рот отправляется креветка, Сэм закидывает ногу на бедро, разваливается на диване и ждёт. Вот-вот должна прийти девчонка, что будет её развлекать. Она постарается не отвлекаться в телефон, правда. Денег было уплачено немерено, женщине пообещали настоящего ангела во плоти.       Шест, что стоял у стола, казалось, уходил куда-то в ад. Здесь ангелы не водятся, у каждого целый вагон и тележка грехов, разве Саманте об этом не знать? На чужие грехи Романовой глубоко плевать, своих достаточно с головой, а всё эти девчонки приходят сюда добровольно, считая, что смогут в любой момент остановиться.       Двери комнаты тихо открываются, Саманта тут же поднимает взгляд ярких янтарных глаз и приподнимает бровь в лёгком удивлении. За спиной у танцовщицы и правда были крылья. Странно, что никто ещё ей их не обломал. Может быть, Сэм станет той самой?       Карина. Так звали ангела, которому искренне казалось, что все заботы рыжей гостьи испарились, стоило завидеть белоснежные крылья с каркасом из дешёвого полупрозрачного пластика.       Романова не стала той, кто сломал эти крылья. В прямом смысле слова. Она даже относительно хорошо относилась с девчонке, будто бы находя какие-то отвратительно далёкие отголоски в светлых волосах, русском имени и вычурном желании показать свою власть.       Общего между Кариной и той, чьё имя произносить на курорте было запрещено, было мало. Алекс не зря возмутил сам вид девицы. Самое страшное, что Карина, возомнив о себе достаточно много, даже представить себе не могла, насколько всем здесь на неё плевать.       Саманта, даже бровью не повела, увидев её растерзанный труп. Её интересовала лишь женщина, что сидела на столе. Сэм не помнила, не понимала, как это все произошло, кто потянулся первый, с чего вообще все началось. Прижать её к себе сильнее не выходило, крепкие руки и так сводит от напряжения, Романова злится. Не так она представляла себе их встречу, если вообще представляла. В любом случае, главная задача не задохнуться и не задушить Алекс. Женщина вжимает её бедра в свои, руки мнут кожу на талии и ребрах, чувствуют тепло бледной кожи, потому что уже успели приподнять толстовку, залезть внутрь. Все слишком родное и любимое.       Врать смысла нет ни ей, ни Алекс, которая тянется к Романовой с неменьшей силой. Теперь можно только классифицировать все, что она чувствовала все эти годы. Поцелуи Саши жгут губы, они мягкие, приятные, несравнимые с жалкими попытками других девушек залезть Саманте языком в рот. Рыжей плевать на то, что все это может оказаться лишь животной страстью, просто желанием трахаться. Желание трахать лишь её одну. Саша вызывала в ней такую бурю, что все клокочущие до этого в голове мысли просто утихали, давая проход лишь нужной в данный момент времени информации. Куприянова в той же кондиции, уже разорвала несколько пуговиц на кремового цвета рубашке, спустилась к шее поцелуями-укусами, беспощадно оттягивая кожу. Саманта хочет что-то сказать, объясниться, узнать, что сейчас происходит, и было уже хотела открыть рот, но Саша не была бы Сашей, если бы не остановилась в этот момент, грубо оттягивая рыжие волосы в сторону. — Только попробуй что-то сказать, Романова, — шипит Алекс, приближаясь к лицу женщины. Женщина чувствует свежее мятное дыхание, жвачка, леденец, или что-то такое по крайней мере было во рту светловолосой, пока они не поцеловались, — просто сделай то, что собиралась. Без разговоров и объяснений. Потом поговорим, ты ведь понимаешь, что нихуя у нас сейчас не получится? — Алекс, мы должны поговорить, — все же хмуря брови тихо стоит на своём Сэм.       Они уже слишком взрослые, чтобы играть в эти игры. Нельзя просто переспать после всего того, что случилось. Без разговора, не понимая даже чувств к друг другу.       Лоб касается лба Сэм, уже тёплые ладони гладят щеки, не боясь задеть шрама, не боясь ничего, гладят со своей нежностью, противореча всему тому, что было до этого момента. Куприянова будто бы очнулась от той агрессии, что успела сожрать её, не может теперь просто оттолкнуть от себя Романову, когда та так близко. Сколько раз Саша плакала, просто потому что скучает даже по запаху? По голосу, по прикосновениям. Сейчас все это она чувствует, от того даёт слабину, прогибается, отказывается от всех своих слов, на время, пока губы Сэм целуют её. Ладони добираются до губ Саманты, накрывая сверху. — Ich will nicht, ich will nicht. Ich weiß nicht… halt einfach deinen Mund, okay?       Саманта ничего ей не отвечает. Сашин тон ей понятен. Она в такой же растерянности, агрессии, непонимании своих желаний. В таком же противоречии. Может, стоит схватиться за эту эмоцию, пока она есть?       Несколько минут назад Алекс даже коснуться себя не дала. Она всего лишь человек, слишком испуганный и запутавшийся. Как и Саманта. Поцелуй продолжается, но уже теперь более спокойный, взрослый, рассудительный, будто бы даже приветственный. Рыжая стягивает толстовку через голову Саши, на секунду отворачивается и кидает её прямо на лицо Карины, а после снова возвращается в объятия светловолосой.       Та дрожит, и не от холода. Пальцы проходятся по горячей коже, ловят стаю мурашек, наконец касаясь застежки белья. — Она бесит меня, даже будучи мёртвой. Не хочу её видеть, — тихо шепчет Алекс, пока Саманта снимает с неё чёрного цвета бюстгальтер. Все это время девушка сморщившись смотрела на лежащее перед ней тело. — Тебе есть дело? — Романова отшвыривает вещицу в сторону, тут же сжимая в ладони небольшую грудь.       Саша резко выдыхает и хмурит брови. Ощущения захлестывают с головой. Сделай так любой другой человек, она бы и не повела бровью. Саманта же — дело другое. — Не хочу, чтобы мой первый за пять лет оргазм запомнился трупным запахом. Уведи меня отсюда. Плевать куда, но с этой падалью в одной комнате я не собираюсь оставаться, — светловолосая фыркает и чуть отстраняется от Романовой.       Разумеется, никакого трупного запаха пока что быть не могло. Но намёк Алекс Сэм уяснила, хоть и идти на какие-то уступки пока не планировала. — Собираешься мне условия выдвигать? Это твоя работа, — рыжая бросает взгляд на тело.       Она отстраняется, оглядывает Алекс. Щеки у неё прямо пунцовые, как и пятна на коже, где Сэм успела за неё схватиться.       Стервой Саша была редкостной, но далеко не всегда, нужно разве знать, когда и куда надавить. Совершенно случайные обстоятельства выводили эту змею из строя, позволяя Саманте брать верх. В данном случае просто взять Алекс в кабинете в наказание за её вспыльчивость. Романова подхватывает её за бёдра, прижимая к себе. Нос упирается меж груди, она невольно глубоко вдыхает, будто бы пытаясь почувствовать больше. Ничего за эти годы не изменилось, Саша привлекала её не меньше, а то и больше. В самых своих больных фантазиях Саманта была готова посадить её на цепь, в клетку, в стеклянный ящик, чтобы эта чёртовка никуда от неё не делась. Саша слишком своевольна. Может, это и заставляло сводить каждый мускул в теле наркоторговки. То, как тонкие бледные руки обнимали голову, сводило с ума.       Саша ведь любить не умеет, если и любит, то только себя. Это единственная причина, по которой она ушла. И даже так, она снова и снова возвращается к Саманте. Прижимается к своему мучителю сильнее, целует глубже, еле выдыхая от осознания собственной беспомощности перед взглядом янтарных глаз. Уйти ей стоило многого. Переломать себе все кости, выблевать все внутренности и то было бы приятнее. Чувства к Романовой — отрава, сегодня Саша снова пьёт яд.       Несколько шагов в сторону, Сэм опускает девушку на небольшой диван с обивкой из кожи. Возможно, человеческой. Саше холодно, она хватает Саманту за руку, недовольно разглядывая её лицо. Сэм же силой вырывает руку и вжимает Куприянову в холодную обивку. Предплечьем она давит на горло Саши второй рукой ловко пробираясь под подол юбки. Бедро девушки при этом было резко задрано к верху. — Сама всю эту кашу заварила, — губы едва касаются скулы девушки, пока пальцы неторопливо оглаживают внутреннюю сторону бедра. — Ты за это заплатишь, Романова, — рычит Алекс в ответ, тут же притягивая женщину для поцелуя.       Язык весьма уверенно скользит по линии губ, пока она пытается изогнуть руки так, чтобы расстегнуть пуговицы на рубашке Саманты. В фильмах все показывают так изящно, а Алекс вряд ли выглядела сейчас так. Скорее всего. В своих попытках. Было неудобно, но с задачей она справляется, попутно рвано целуя губы напротив.       Интересно, она будет себя за это ненавидеть после? Саша ведь для себя все решила, строила из себя такую недоступную все это время. Она чувствует, касается ключиц женщины, цепочки на шее, спускается предательски дрожащими пальцами к её груди. Отвратительно так желать её. Нет, Романова все так же прекрасна в своих дорогущих рубашках и низких моральных принципах, а вот сама Алекс…       Сэм Сашу отпускает, потому что сама касается губами ниже. Рывком тянет Куприянову ниже, чтобы её голова спустилась с подлокотника. Тонкая шея выгибается, где-то сверху Романова слышит хрип удовольствия, и это заставляет как и много лет назад опьянеть, вгрызться в кожу, попутно накрыть, да просто вдавить ладонь меж бёдер Алекс. Её беспомощные всхлипы ласкали уши лучше любой песни, она лучше всего на свете. Сэм долго не церемонится, спускается ниже, языком слизывая лёгкую испарину на животе. Юбку она задирает выше, как и бедра девушки, заставляя ту согнуться чуть ли не пополам.       Саше прилетает собственной коленкой по лицу, она хватается рукой за спинку дивана, пытаясь удержать мнимое равновесие. Саманта держит её, упасть не должна. Дышать в таком положении тяжело, Алекс смотрит полузакрытыми глазами на Сэм, что целовала внутреннюю сторону её бёдер. Сейчас чувствовалось и насколько сырое собственное белье. Перед Романовой за такое никогда не было стыдно.       Разве что сама ситуация абсурдна. Алекс старается об этом не думать, получается хорошо, особенно, когда рыжая резко тянет то, что Алекс называет бельём к коленному сгибу. Саша помогает снять «тонги» и закрывает глаза.       Романова свое дело знала, она знала Алекс, как облупленную и не забыла, как и что любила Куприянова. Скорее всего все это уже было на каких-то инстинктах, Сэм делала то, что хотела, а Саша получала свою порцию удовольствия. Язык сразу проникает внутрь, собирая больше влаги, а после идёт к верху, сначала меж складок половых губ, оставляя напоследок самое интересное. Напряжение в этом процессе — самое важное. Напряжена не только Саманта, Алекс будто прошибает от действий наркоторговки, она и выгнуться не может, хватается свободной рукой за загривок рыжих волос, пуская импульс того самого напряжения по всему телу. Ювелирная сосредоточенность. Ответную пульсацию ощущает и Романова. Останавливаться она не собиралась. Даже едва ухмыляется от осознания того, что чувствует сейчас Алекс.       А Алекс чувствовала много. Будто бы такие забытые ощущения, но как будто все это было буквально вчера. Тишину разрушают хриплое, пока что размеренное дыхание, но с каждым движением Сэм это дыхание по замысловатой математической зависимости усиливалось. Особенно, когда Саша чувствовала, как горячий язык проникает внутрь. Сэм не так часто проводила эту манипуляцию, каждый раз был как первый, запуская по телу новую порцию удовольствия. Сейчас уже было понятно, что дело не только в мастерстве Романовой. Чёртовы эмоции давали куда больше банального соприкосновения слизистых.       Сколько девушек успели отлизать Саше за эти годы? И близко не было таких ощущений, как сейчас. Девушка ставит себе этот диагноз где-то в глубине души, но смириться с ним никак не может. Неужели секс теперь не будет таким, как прежде, до Сэм? Он растерял все свои краски и то приятное послевкусие. От него тошнило. Тошнило от всех, кроме Саманты. Это ведь полный бред. Неужели все так? У Алекс сейчас есть прекрасная возможность убедиться в том, что эмоциональная зависимость сыграла с ней злую шутку. Она чувствует, как дрожат её ноги с каждой секундой, как сжимаются и сводит пальцы.       Хотя сейчас ей на все уже плевать. Она так этого хотела. С ужасом свою низменность желаний Алекс будет осознавать потом. Сейчас есть только она, Сэм и ощущение её внутри себя.       Романова отпускает Сашу, отстраняется, светловолосая может наконец разогнуться, и притянуть Сэм к себе. У неё подбородок весь блестит. Алекс тянет руки. Наверное, выглядит сейчас ужасно жалко, Романова опускается к ней, устраивается удобнее и тут же вводит пару пальцев до упора. Реакция себя ждать не заставила. Саша держит лицо женщины в своих ладонях, слизывает влагу с её губ, стараясь сдержать голос. Сэм входит в кураж. Подушечками она нащупывает тот самый участок, взгляд от Куприяновой не отводит, смотрит, понимает, насколько она сейчас прекрасна.       Движения сразу же быстрые, руку будто сводит, стоны Алекс начинают разбавлять хлюпающие звуки внизу. Романова резко вытаскивает пальцы, облизывает их, проводит по складкам клитора, возвращаясь внутрь. Несколько поступательных движений дают Саше фору, но после Сэм вновь входит почти до упора, начиная все сначала. Подушечки вдавливаются во внутреннюю стенку, быстро поглаживая её.       Казалось, что Сэм мучает Сашу. Она выгибается, словно змея на сковородке, ноги сводит то вниз, то снова подгибает бедра к себе, пытаясь будто бы ускорить приход долгожданной разрядки. Контролировать себя тяжело. Начиная от движений, заканчивая выражением лица и звуками. Но плевала Алекс на это все с высокой колокольни. Она рычала, царапала плечи Сэм, иногда рвано отвечая на поцелуи. Градус ощущений был слишком велик, чтобы думать о том, как она выглядит. Слишком уж хорошо ей было. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Оргазм приходит неожиданно и резко, ломая тело пополам. Таз вжимается уже в сырую обивку, мышцы плотно сжимают пальцы Сэм, а руки инстинктивно в сильнейшем напряжении отталкивают женщину от себя. Эта агония похожа на смерть беспомощной песчанки в оковах гадюки. Обе они понимают, что эта зависимость рано или поздно действительно их убьёт, но поделать с собой уже ничего нельзя.       Сэм останавливаться не собирается. Обмякшее тело она, отстранившись, переворачивает на живот, Алекс успевает лишь вцепиться в подлокотник дивана, прежде чем из охрипшего горла снова срывается стон.