Вредная привычка

      Ваня курил всегда и везде, редко когда его можно было увидеть без сигареты.       Хотя нет, всё было не так запущено, но курил он всё равно много. Вот и сейчас стоял возле открытой парадной, затягиваясь персиковыми Lucky Strike в своей по обыкновению слишком яркой толстовке, обычных джинсах и кроссах, которые он подбирал всегда с особой тщательностью. Дым, закручиваясь странными, своеобразными узорами, скапливался вокруг этого высокого парня, который делал вид, что ему абсолютно безразлична приятная музыка из чьих-то окон, несколько уже прохладный ранней осенью ветерок и друзья, вероятно, ждущие его на съёмках. Жёлто-рыжий листок, оторвавшийся от родной ветки, пролетел всего несколько метров над землёй, прежде чем упасть. Прямо на тёмноволосую макушку Рудбоя. Тот даже не заметил и не попытался смахнуть часть умирающего растения с себя, продолжая вдыхать смертельные пары никотина.       – Хватит себя травить! – внезапно вскинулся на друга Мирон. – Ты же себя угробишь, придурок! – парня почему-то неимоверно начала злить эта зависимость, потихоньку выкачивающая жизнь из его бэка.       – Да ты же сам куришь, Янович, – усмехнулся упрекаемый и слегка качнул головой, от чего с неё всё-таки слетел яркий осенний листок. Некоторое время оба как-то завороженно следили за его плавным падением в лужу с радужными разводами бензина. В этом, с позволения сказать, водоёме, и рэпер и Ваня отражались как-то неправильно, нереально, неверно, с кривыми, страшными лицами, которые словно говорили о ненависти друг к другу. Снова подул лёгкий ветерок, создавая рябь на странной луже с отражениями артистов, слегка теребя волосы Охры, пробираясь к нему под толстовку и пуская по коже рой мурашек, дошедших до самой шеи. Лица Вани и Окси по ту сторону тонкой грани воды переменились, стали удивлёнными, брови Мирона как-то слишком умилительно приподнялись, а «потусторонний» Ваня на секунду прижался губами к тонким и слегка бледным линиям губ Фёдорова. Зрачки реального Рудбоя расширились до предела.       «Что за дерьмо это было вообще? Что за шутки ветра?» – подумал он, приглаживая свои не особо длинные, тёмные волосы. Ваня поднял на Мирона взгляд, в котором читалось: «Ты тоже видел?», но ни в глазах, ни на лице друга не было ничего, кроме раздражения и некой заботы, от которой остались уже крохи. Так, он что, пропустил мимо ушей какие-то его реплики? Это было бы реальным объяснением такому виду собеседника. Евстигнеев всё не отрывал взгляд тёмно-голубых, прямо как та картинка из лужи, глаз от Яновича.       – Я, может, и курю, но не так много, как ты. Уже, к слову, почти по пачке в день впитываешь в себя, – серо-голубые глаза сверкнули гневом. Значит, ничего он не пропускал, можно дальше язвить и вызывать у знаменитого рэпера раздражение. Выглядит он при этом довольно забавно: аккуратные брови съезжаются почти в кучку у переносицы, глаза слегка темнеют – красиво, а обычно мягкие губы в такие моменты всегда очень плотно сжаты, до белизны.       «На кота он похож, которого покормили на полчаса позже, чем надо было» - усмехнулся Охра. Ему всё казалось, что если сейчас протянуть руку и погладить Мирона, ну, или, в крайнем случае, почесать за ухом, он возьмёт и замурлычет, расслабляясь, смягчая черты лица и становясь похожим на кота ещё больше, такого доброго, домашнего, рыжего, обязательно рыжего, кота.       – Ты меня вообще слышишь? – раздалось над ухом. Ваня вздрогнул и повернул голову в направлении источника, который озвучил только что прогремевшие слова. Мирон стоял уже сбоку от Евстигнеева и держал тёплую ладонь на плече, покрытом уже успевшей остыть толстовкой.       – Слышу, – Игоревич скорчил кислую мину и показал язык Фёдорову. Ещё один ярко-рыжий листок приземлился ровно в середину странной лужи с видениями.