Вредная привычка

      – Какую выкуриваешь за день? – Фёдоров мерным шагом вошёл в неубранную комнату. На полу валялось оранжевое одеяло, упавшее с широкой двухместной кровати, на которой обычно спал один Рудбой. Постельное бельё было белым. Пара капель красного, дорогого вина засохла на нём, портя идеально белую и чистую поверхность. Ваня, как обычно, не позаботился о том, чтобы всё исправить и убрать эти яркие пятна. Теперь простыня испорчена навеки: не отстирывается красное вино с белой ткани, особенно после двух недель. Фёдоров точно знает, откуда это появилось. Это они тут вино пили. Одну бутылку, две, три… На утро проснулись в одной кровати с обрывками воспоминаний о предложении выпить на брудершафт, поцелуях с кем-то и страстных объятиях, почти дошедших до секса. Оба помнили частями, но были уверены: это всё произошло между ними двоими, без свидетелей, но вот только до конца не дошло. Смотреть в глаза было как-то стыдно первые минут пятнадцать. После оба артиста решили делать вид, будто и не было ничего. Только обманывать себя Мирон не мог – ему хотелось продолжения, ему хотелось окончания, ему хотелось связи между обрывками. Хотелось коснуться чуть припухших губ, погладить нижнюю большим пальцем и мягко, но настойчиво поцеловать, заставляя забыть о всех проблемах и думать только о нём. Только вряд ли этого хотел оппонент: Ваня не подавал никаких признаков малейшей симпатии, а вот Окси легко заливался краской после всего пары слов на ухо, после прикосновений к коже, длящихся около пяти секунд. Он вздохнул.       – Пятую, – отвечал Охра, пряча две пустых пачки в карман. Узнай Мирон о таком количестве, ему же конец. Придушит и не посмотрит, что лучшие друзья. Хотя, конечно, этот статус как-то аккуратно рушился последнее время, а началось всё с того проклятого вечера, когда она напились. «А может, всё началось гораздо раньше?» – крутилось в голове. Да, может. Только Ваня ни за что себе в этом не признается. В этих странных привязанностях и желаниях виноват давно выпитый и успевший сотни раз испариться алкоголь. Сигарета дотлела до фильтра и обожгла слегка шершавые пальцы. Догорающий яд упал на яркое одеяло. Ну вот, теперь и оно испорчено, скоро всё, что связано со сном будет в дырах и пятнах.       – Чёрт! – Евстигнеев тряс рукой и периодически на неё дул. Больно, однако же.        – Ты в норме? – перед лицом возникли серо-голубые омуты друга. Они затягивали в себя, а Ваня глупо и наивно тонул там, и даже не старался выбраться. Вот и сейчас он завис, глядя в глаза, а очнулся лишь когда их хозяин осторожно перехватил его руку и нежно, с трепетом поцеловал обожжённый участок, поднимаясь затем всё выше и доходя до запястья, от дыхания на которое по телу побежали мурашки, а вместе с ними возбуждение и горячие-горячие волны какого-то липкого страха вкупе с радостью. Мирон оторвался от чужой конечности, взглянул в лицо друга и тут же ретировался из поля зрения, и, по всей видимости, из комнаты тоже.       Сигарета всё тлела, прожигая большую дырку в одеяле. Ваня тлел вместе с ней, пытаясь вдохнуть побольше свежего воздуха с запахами мокрой земли, костра и лёгкой примеси бензина. Что-то внутри Евстигнеева медленно но верно горело, принося странное наслаждение вместе с недоувлетворением: словно затянулся пару раз, но всю сигарету не выкурил.       «Придётся новое купить» – пронеслась мысль и тут же исчезла, задавленная потоком размышлений о только что случившемся.