Новый рассвет

Ванцзи и Ян Бао пробыли вместе до самого рассвета. То, о чём они говорили, так и осталось за закрытой дверью. Лань Хуань, так и не сумев сомкнуть глаз, встретился взглядом с вошедшим в комнату Лань Чжанем, лицо которого освещалось лишь нежной пеленой рассветного солнца. Из-за проведённой в бодрствовании ночи Сичэнь чувствовал себя разбитым: веки словно были свинцовыми, а к горлу то и дело подкатывала тошнота. Он старался игнорировать неприятные чувства и добавившуюся к ним тяжесть внизу живота, чтобы не нервировать и так уставшего за ночь Ванцзи. Симптомы были привычными и не сильно мешали повседневным делам, поэтому беспокоить кого-то или беспокоиться самому не было причин. Брат лишь изредка поглядывал в сторону Лань Хуаня и, привычно ровно сидя на циновке, выглядел отстранённым. Думать о Не Минцзюэ с каждой минутой становилось всё больнее: сердце сдавливало тисками, а мышцы едва заметно сводило. Он так давно не был здесь... Именно сейчас Сичэнь понял, что одним из самых неприятных чувств в жизни было чувство ненужности своей любви. Не так, чтобы кто-то дорогой тебе отворачивался от проявленной заботы или отрекался от всего вас связывающего, но куда хуже. Когда ты и тот жалкий, еле движимый огонёк в груди, совершенно никак не можете помочь любимому человеку. Никак. Что бы ты там не чувствовал, какими бы сильными не были эмоции, толку от них не больше, чем от слов, сказанных случайно и второпях. От любви Лань Хуаня Чифэн-цзуню сейчас ни горячо ни холодно, и осознавать это до отвратительного больно. Быть мужем главы Цинхэ Не, быть на месте, о котором мечтают сотни, если не тысячи молодых женщин и омег, но не суметь стать полезным. Разве что вынашивая общего ребёнка… Сичэнь шумно выдохнул, отгоняя мрачные мысли. Ему нужно было привести в порядок свой разум и позаботиться, в первую очередь, о благополучии малыша. Весь пережитый за эти дни стресс беспокоил кроху не меньше, чем самого Лань Хуаня, поэтому в данный момент он особенно нуждался в защите от своего папы. Мысли об их с Не Минцзюэ ребёнке отозвались теплом в душе. Будто невидимая пелена укрыла его от забот и тревог. Сичэнь точно знал: семья всегда заботится о нём. «Неужели ты уже можешь беспокоиться за меня?» — только и успел подумать Лань Хуань, прежде чем покинуть покои и отправиться в место, ради которого он преодолел километры, совсем не жалея себя. — Если тебе понадобится ещё одна накидка, скажи мне, — Лань Чжань обратился к нему всё с той же холодной интонацией. И лишь сам Лань Хуань чувствовал тёплые нотки в голосе родного брата. В состоянии ясности и спокойствия Сичэнь сумел пробыть недолго: подойдя к могиле мужа, он ощутил пронизывающий холод. Холод, исходящий из самого сердца. Чего он ждал от этой поездки? Чего вообще можно было ждать от небольшого участка давно остывшей земли? Как заклинатель, переживший сотни смертей своих товарищей и моментов, в которые, казалось, всё кончено, мог верить в то, что умерший человек поднимется на ноги и вновь прижмёт его к себе? Лань Хуаню было тошно от одной только мысли о том, что все сны, где его любимый А-Цзюэ успокаивающе гладит его по спине и разделяет с ним все беды и невзгоды, так и останутся снами. Навсегда. Никогда больше он не увидит живого блеска в глазах супруга и не положит голову на его крепкое плечо. Минцзюэ никогда не увидит первой улыбки, первого шага своего ребёнка. Малыш никогда не назовет его отцом, потому что не будет знать, что значит прийти к обоим родителям и рассказать им о том, что тревожит душу. Их долгожданный ребёнок никогда не услышит слов поддержки от отца и не сможет учиться у него владению саблей. Он или она никогда не поймет, что значит жить в полной и счастливой семье. Он или она будет наблюдать за детьми, держащими за руки обоих родителей. Он или она будет мечтать хотя бы раз повидаться с родным отцом. Они вместе с Лань Хуанем будут мечтать. Но мечтам их не суждено сбыться. Минцзюэ больше никогда не встанет. Никогда не посмотрит на него, не обвинит в излишней мягкости, продолжая наслаждаться нежными объятиями мужа. Никогда. Никогда. Никогда. Насколько страшное слово, душащее, ложащееся камнем на грудь. Слово, разбивающее надежды и ещё не до конца отчаявшиеся души. Лань Хуань выдохнул, не желая вновь плакать и признавать свою слабость, но слёзы предательски лились из покрасневших глаз. Он оперся на плечо стоявшего позади Ванцзи и беззвучно зарыдал. Тёплая ладонь брата тут же опустилась на вздрагивающую спину Сичэня, а сам Лань Чжань шёпотом просил его успокоиться. — А-Цзюэ… — с трудом сделав ровный вдох, произнёс Лань Хуань. — Прости меня. — Брат, нам следует вернуться, — Ванцзи выглядел по-настоящему обеспокоенным: подобные переживания в положении Сичэня могли серьёзно навредить и ребенку, и ему самому. Впереди ждала трудная дорога домой, перед которой и будущему папочке, и малышу следовало как следует отдохнуть и набраться сил. — Ванцзи, я в порядке, — Лань Хуань вытер слёзы рукавом и кое-как заставил себя улыбнуться. — Всё хорошо, я просто мало спал сегодня. — Не думаю, что ты готов… — Ванцзи, — перебил брата Сичэнь, — как я могу быть не готов? Я видел столько смертей, мне нечего бояться за нервы. — Подумай о нём, — Лань Чжань кивнул в сторону выпирающего живота Лань Хуаня и отдалился, позволяя ему принять решение. Сичэнь, у которого дыхание перехватило от того, насколько Ванцзи был прав, ещё раз взглянул на могилу Чифэн-цзуня, улыбнулся краешком губ и последовал за братом. Как бы тяжело ему ни далось это решение, сейчас, уходя от места, где он когда-то навсегда оставил своего самого любимого человека, Лань Хуань ни о чём не жалел. Дорога в Гусу прошла спокойно: Лань Чжань, казалось, ни на минуту не сомкнул глаз, пристально наблюдая за Сичэнем и его состоянием. Перед поездкой Лань Хуань чувствовал себя неважно, поэтому почти весь путь он мирно спал, видя тёплые сны. Вопреки ожиданиям, ему не снилось ничего неприятного и тревожащего, наоборот, после того, как он посетил покойного супруга, его душа будто очистилась от всех тягот и бед. Непривычная лёгкость хорошо сказалась на настроении и состоянии Сичэня. Несмотря на утомительную дорогу, он сумел выспаться, не чувствовал ни тошноты, ни головокружения и желал сделать все накопленные ранее дела. Даже малыш, видимо, довольный благим расположением духа своего папы не спешил отвлекать его от происходящего и не шевелился с самого утра. Лань Хуаня смущало подозрительное молчание своего крохи, поэтому он легонько ткнул пальцем себе в животик, надеясь получить ответный пинок. Сичэнь нахмурился и ещё несколько раз повторил это действие. Малыш не реагировал. Во время беременности терпение Лань Хуаня стало менее прочным, и чуждая членам семьи Лань несдержанность касалась даже его родного ребёнка. Естественно, никакой обиды и злости на ребёнка Сичэнь не испытывал. Происходящее его лишь немного настораживало. Почему малыш молчал? — Ты спишь? — Сичэнь тепло улыбнулся и в этот раз не стал просто так беспокоить ребёнка. — Минчжу? Несколько секунд Лань Хуань продолжал улыбаться, но вдруг резко замер и почувствовал, как по коже бегут мурашки. Что он только что сказал? Минчжу? Но ведь это совсем не мужское имя… Почему ему вдруг пришло в голову назвать своего сына так? Минчжу… Не может быть. Нет, нет нет. Он всё это время был уверен, что ждёт мальчика. Сильного, крепкого и похожего на Не Минцзюэ альфу. Ребёнка, который станет наследником своего отца и великим заклинателем. Пускай сам Сичэнь и хотел родить девочку, он не верил в то, что это возможно. У альфы и омеги вероятность родить девочку была слишком низкой, чтобы хотя бы задуматься о появлении на свет маленькой заклинательницы. И что бы Минцзюэ сказал на это? Он бы расстроился? В любом случае… — Кем бы ты ни был, я всё рано тебя очень люблю, — сказал Лань Хуань и решил, наконец, заняться своими делами. Общаться с малышом было очень интересно, но на это было куда проще найти время. Поэтому откладывать обязанности в дальний ящик было нельзя. В голове всё крутилось это странное «Минчжу», и он вновь и вновь прокручивал это имя в своих мыслях. Пытаясь распробовать, как бы оно звучало, если бы прямо сейчас перед ним была бы любимая дочь, Сичэнь по буквам произнёс: «Минчжу». В ту же секунду он вздрогнул от внезапно сильного пинка малыша. Кажется, это был самый крепкий удар за всё время беременности. За ним последовало ещё несколько менее выраженных движений, Лань Хуаня настолько обрадовали шевеления ребёнка, что он лишь смотрел на свой живот и глупо улыбался. Именно в таком виде застал его мрачный и напряженный Лань Цижэнь. Сичэнь совсем не ожидал, что дядя так бесцеремонно ворвётся в помещение, поэтому первое время пребывал в растерянности. Но, придя в себя, поднялся на ноги и вежливо поклонился. На его лице не было ни толики раздражения, лишь доброжелательность и рассеивающаяся задумчивость. О Лань Цижэне такого сказать было нельзя. — Как это понимать? — дядя сжал кулаки и, как показалось Лань Хуаню, даже повысил голос. — Прости, я не совсем… — Ты ничего не понимаешь? — Лань Цижэнь в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние, отчего градус напряжения вырос вдвое. — Хотя, кого я спрашиваю… Ты же даже за собой уследить не можешь, а я про клан ему… — Дядя, что-то случилось? Ты из-за моего отъезда в Цинхэ? — Лань Хуань непонимающе смотрел на дядю и не мог даже предположить, что у того на уме. — Я из-за твоей безответственности! Ты хоть понимаешь, что о нас говорить будут? — Ты снова продолжаешь это? Я не хочу говорить на эту тему, прости, — Сичэнь, как мог, старался сменить тему, но дядя оказался настойчивее. — Нет, ты должен поговорить со мной. Ты как народу объяснять будешь, где нагулял его? — Цижэнь брезгливо кивнул в сторону живота Лань Хуаня и даже поморщился. Неужели родному дяде был так противен его малыш? — Я забеременел в браке. Ты можешь свериться с сроками, чтобы не задавать мне таких вопросов, — Сичэнь старался оставаться вежливым, но с каждым ранящим словом держаться было труднее. — Минцзюэ-сюн никогда не сомневался в моей верности. — Я не обвиняю тебя в распутной жизни, но ты же должен понимать, какие слухи начнут распускать недоброжелатели? — Дядя… — Лань Хуань чувствовал, как от хорошего настроения остаётся лишь жгучая боль обиды, а к глазам подступают слёзы. — Я не верю, что ты готов пожертвовать моим малышом из-за мнения недоброжелателей… — Подумай о репутации нашего клана, — Лань Цижэнь точно заметил подавленное настроение племянника, но не спешил прекратить разговор. — Если мы все для тебя хоть что-то значим и если у тебя сохранились остатки совести. — Что ты мне предлагаешь? — Сичэнь с трудом сдерживал слёзы. Человек, воспитавший их с Лань Чжанем честными и порядочными заклинателями, сейчас говорил вещи, от которых по коже бежали мурашки. — Я предлагаю тебе аборт. Или избавиться от ребёнка после его рождения. — сказав это, Лань Цижэнь даже не изменился в лице. Увидев это, Лань Хуань окончательно отчаялся и больше не надеялся услышать ничего хорошего ни в свой адрес, ни в адрес своего ребёнка. Спорить с дядей было бесполезным и глупым занятием, но слова лились сами собой. — Разве не на территории нашего клана запрещено убивать живых существ? Разве не ты воспитывал во мне нравственность и ответственность? А сейчас ты предлагаешь мне убить моего родного ребёнка? Убить единственное, что заставляет меня держаться? Последнее, что осталось от моего супруга здесь… Ты… Да как ты можешь говорить мне это? Сказав это, Лань Хуань почти выбежал на улицу, вытирая с глаз слёзы обиды.