Новый рассвет

Спустя несколько дней Лань Хуаню стало значительно лучше: рана начала заживать, в ногах появились силы, а мысли прояснились. Теперь он днями и ночами не спускал Минчжу с рук: всё любовался родными чертами, будто стараясь запомнить каждый миллиметр детского личика. Постепенно Сичэнь не только вживался в новую родительскую роль, но и возвращался к делам клана: уже решал некоторые несложные вопросы, стараясь оставлять силы для дочери. Лань Чжань предлагал ему отдохнуть подольше, оставив все возникающие проблемы другим, но упрямый Лань Хуань никак не хотел соглашаться, утверждая, что справится со всем сам. Это было настолько в его духе, что никто из окружающих не задавал лишних вопросов. Все лишь молча удивлялись выносливости сильнейшего из заклинателей Гусу, успевающего держать себя в форме, выполнять рутинную работу и быть хорошим родителем для Минчжу. На самом деле, Сичэню очень не хотелось нагружать брата или кого-то из молодых адептов дополнительными задачами. Он понимал, что Ванцзи сильно устаёт и переживает за только-только родившуюся племянницу. Лань Хуань не раз ловил тёплый и полный нежности взгляд Лань Чжаня, направленный на Минчжу. Несколько раз он даже предлагал ему взять малышку на руки, на что Ванцзи боязливо кивал и неуверенно соглашался. Минчжу была поистине очаровательным ребёнком: все, кто имел возможность видеться с ней и Лань Хуанем, приходили в восторг от пухлых щёчек, маленького носика и тёмных глаз, в глубине которых читалась абсолютная сознательность. Молодые адепты то и дело следили за прогуливающимся Сичэнем, пытаясь заглянуть в маленький свёрток на его руках. Они всегда забавно смущались и делали вид, что оказались рядом совершенно случайно, стоило Лань Хуаню перевести на них взгляд. Он никогда не злился на любопытство молодых заклинателей и лишь напоминал им о том, что всегда стоит действовать открыто. Восторг, читаемый на лице адептов, заставлял сердце Сичэня трепетать. Любой знак внимания, оказываемый малышке, грел его родительскую душу и заставлял осознать: всё происходящее — реальность, самая настоящая жизнь, полная чудес. Вот и сейчас, сидя в своей любимой беседке и покачивая Минчжу на руках, Лань Хуань восторженно и совершенно по-детски смотрел на окружающий его пейзаж. Стоящие здесь десятилетиями деревья сейчас вызывали в его душе новые чувства, будто он сталкивался с ними впервые. Сичэнь представлял, как подросшая дочь, только-только познающая мир, будет задавать множество, на первый взгляд, глупых вопросов и заставлять его отнестись к миру совершенно иначе. Лань Хуань никогда не считал детей препятствием для достижения каких-либо целей. Хоть среди других заклинателей-омег и случались разговоры о том, что семья препятствует самореализации, продвижению по духовному пути и забирает всё свободное время, Сичэнь никогда в них не участвовал. Наоборот, он считал родительство прекрасной возможностью изменить свои прежние установки и найти способ не цепляться к ним. Даже сейчас, когда Минчжу была совсем крошкой, он чувствовал, что с появлением ребёнка события становятся всё более непредсказуемыми и как никогда отражают главную характеристику бытия, непостоянство. Сейчас всё шло относительно спокойно, но в следующую минуту малыш начинал требовать внимания и капризничать. За этими изменениями приходилось постоянно следить и полностью погружаться в процесс, и такая практика казалась Лань Хуаню даже более действенной, чем привычная медитация. Когда Минчжу заснула, Сичэнь вдруг вспомнил сон, пришедший к нему в день родов. Несмотря на то, что появление этого кошмара он списывал на действие успокаивающего и обезболивающего отвара, внутри его терзало смутное беспокойство. Малыш из сна, так похожий на Минчжу, очевидно был мальчиком. Славным и невинным ребёнком, умершим у него на руках. В ту секунду, когда Ванцзи указал на его живот и почувствовал там зародившуюся жизнь, Лань Хуань перестал спокойно воспринимать события, связанные со смертью или страданиями детей. Он и раньше был достаточно чувствителен к чужому горю и всегда глубоко сопереживал трагедиям, но ощутив безграничную любовь к крохе, растущему внутри него, эта тема стала особенно болезненной. Кем был тот ребёнок? Почему он снился ему в такой момент? Неужели голос подсознания сыграл с ним злую шутку? Сичэню было страшно даже подумать о том, что случится, если от усталости он вновь увидит что-то похожее, но связанное с Минчжу. Его сердце болело за малышку. Делиться чем-то настолько личным не хотелось даже с Ванцзи: тот, безусловно, поддержит и даст не один полезный совет, однако в полной мере прочувствовать то, что испытывает Сичэнь, не сможет даже при большом желании. Для этого Лань Чжаню и самому нужно было стать отцом, чтобы понять, как сильно может тревожиться родительская душа за своего драгоценного кроху. При мысли о племянниках на лице Лань Хуаня появилась улыбка, которая почти в ту же секунду потухла, стоило ему вспомнить о прошлой несчастной любви брата. Вэй Усянь не был тем человеком, которого кто-либо из семьи Лань хотел бы видеть рядом с Ванцзи. Слишком ветреный, неусидчивый и непостоянный, он часто рушил привычные устои Гусу, чем сильно смущал привыкших к спокойствию и порядку заклинателей. Однако, как бы сильно Сичэнь не противился такому союзу, он не мог и не хотел как-либо препятствовать отношениям брата. Он видел, как расцветал Лань Чжань, находясь рядом с Усянем, как загорались его глаза, стоило привыкшему к свободе Вэй Ину сотворить что-нибудь непредсказуемое, и… …видел, как свет внутри Ванцзи потух, когда Солнце, освещавшее его жизненный путь, вдруг перестало греть. Лань Хуань желал для брата одного: безусловного счастья, даже если ему самому оно будет казаться безнравственным и иллюзорным. Сичэнь оставлял за собой право беспокоиться, потому что помнил, столько душевных терзаний принёс Лань Чжаню этот союз, но принял единственно верное решение — не вмешиваться в сердечные дела брата и оставаться лишь его опорой и поддержкой. Пускай Усяня никогда нельзя было назвать надёжным партнёром, если он будет тем, кто принесёт Ванцзи долгожданный покой и счастье, Лань Хуань готов принять его в свою семью с распростёртыми объятиями. — Сичэнь, — дядя внезапно окликнул задумавшегося Лань Хуаня, заставив его вздрогнуть. Всё это время Лань Хуань старался не думать о прошлом, полностью сосредоточившись на настоящем. Сейчас всё самое важное и интересное происходило в текущем моменте, поэтому ворошить воспоминания не было никакого желания. Однако поступки дяди всё ещё оставались для Сичэня загадкой. Почему человек, всё непростое время желавший ему и малышу бед, проявил себя с наилучшей стороны в тот момент, когда осуществить свой бесчестный план было проще всего? Почему Лань Цижэнь не воспользовался ситуацией и не обрёк Минчжу на гибель? Дала ли Лань Хуаню второй шанс проснувшаяся в дяде совесть или Небеса были в очередной раз благосклонны к нему? Сичэнь из уважения встал, стараясь не разбудить спящую на руках дочь. Лань Цижэнь, увидев, что малышку удалось успокоить, понимающе кивнул и, подойдя ближе, тише продолжил: — Как ты себя чувствуешь? Уверен, что полностью восстановился и можешь вернуться к делам? — Спасибо за беспокойство, дядя, — ответил Лань Хуань, слегка смутившись. — Я в порядке. — Как твои шрамы? — поинтересовался Лань Цижэнь, переведя взгляд на низ живота Сичэня. — Я почти к ним привык, — коротко сказал Лань Хуань, покачивая забавно фыркнувшую дочь. — Если что, мы сможем найти людей, которые временно возьмут на себя твои обязательства, — дядя проявлял неподдельное участие, но с каждой новой его фразой внутри Лань Хуаня что-то ломалось. В чём дело и стоило ли искать подвох, пока всё не зашло слишком далеко? — Благодарю за предложенную помощь, — Сичэнь улыбнулся краешком губ и поклонился, — пока что я прекрасно справляюсь. Лань Хуаню совершенно не хотелось что-либо обсуждать с дядей. На душе было настолько мирно и тихо, что любой посторонний звук, тем более беспощадно возвращающий к тяжёлым воспоминаниям о прошлом, служил лишь помехой, нарушающей гармонию. На самом деле, Сичэнь боялся, что весь его мир сузится до детской колыбельки и он не будет способен заниматься какими-либо привычными делами, ограничивая свою деятельность заботой о ребёнке. Однако сейчас, когда на его руках умиротворённо спала любимая дочь, все страхи и сомнения стирались, уступая место безмятежному наслаждению моментом. Лань Хуань ещё раз вежливо поклонился дяде, надеясь, что тот правильно поймёт этот жест и оставит его наедине с малышкой, однако Лань Цижэнь лишь окинул его тяжёлым взглядом. — Дядя, что-то не так? — растерянно проговорил Лань Хуань. — Минчжу недавно заснула, и я боюсь ненароком потревожить её сон. — Не беспокойся, — спокойно ответил Лань Цижэнь, — правила запрещают говорить громко, поэтому речи членов семьи Лань не способны помешать даже чуткому сну младенца. — У тебя… — Лань Хуань немного замялся, не зная, к чему может привести дальнейший разговор. -…есть какие-то вопросы ко мне? Может, я не справился с какой-то задачей? — Сичэнь, — пригладив бороду излюбленным движением, с долей снисхождения проговорил дядя, — я понимаю, что ты, вероятно, держишь на меня обиду, но пойми правильно: ты достаточно молод и не можешь иметь достаточного опыта в уходе за ребёнком. В своё время я взрастил вас с Ванцзи и… Далее Лань Хуань не слушал, обдумывая сказанное Лань Цижэнем. Дядя всерьёз собирался поучать его? Давать советы по уходу за ребёнком? Несмотря на природное смирение, Сичэнь был сильно удивлён. Он давно считал себя зрелым человеком и, несмотря на возникающие проблемы, понимал, что может справиться с воспитанием дочери самостоятельно. Будучи родителем Минчжу, он наверняка знал о потребностях дочери и, полагаясь на её ощущения, мог удовлетворить их наилучшим образом. Лань Хуань считал, что в деле, касающемся воспитания детей, опыт играл большую роль, но ещё большее значение имела чувствительность, которая более развита у родителя, чем у близкого родственника. Сичэнь уловил взгляд дяди, направленный на Минчжу, и увидел в нём… …тепло? Лань Цижэнь смотрел на спящую малышку с тонкой, едва не отцовской нежностью. Он оглядывал маленькие черты лица с трепетом, не присущем столь холодному человеку. В голове Лань Хуаня всё встало на свои места. От своей догадки он искренне усмехнулся, стараясь сдерживать себя, чтобы не разбудить дочь. — Дядя, прости, ты… хочешь принимать участие в воспитании Минчжу? — всё ещё улыбаясь произнёс Сичэнь. — Проводить с ней больше времени? И боишься, что после произошедшего в прошлом, я буду против, верно? — В Гусу Лань запрещено домысливать за других, — немного смутился Лань Цижэнь. — Не ожидал, что буду напоминать о заветах именно тебе. — Я всего лишь предположил, — ответил Лань Хуань, стараясь сдержаться и не напомнить дяде о том, что в Гусу Лань также запрещено увиливать от прямого ответа и говорить намёками. — Прошу прощения, если я был не прав. Если дело не в твоём желании быть ближе к Минчжу, то мы справимся сами. Ванцзи хорошо справляется с помощью. — Ванцзи ещё менее сведущ в делах, касающихся детей! — возмущенно проговорил Цижэнь. — Да, дядя, мы только учимся, — Лань Хуань старался скрыть иронию в голосе, но лёгкая улыбка выдавала его эмоции. — Набираться опыта на собственном ребёнке?! — Лань Цижэнь всё больше заводился, а Сичэнь — удивлялся его неловким попыткам спрятать смущение. — Вы совсем потеряли голову! — Не нервничай, пожалуйста, дядя, — заботливо произнёс Лань Хуань, — я очень ценю твою заботу, но… — Почему дочь должна расплачиваться за глупость родителей?! Довериться опытному человеку или своим принципам… — никак не унимался Лань Цижэнь, пока не услышал тихий писк, доносящийся из свёртка на руках Сичэня. — Дядя, ты, кажется, разбудил её, — констатировал Лань Хуань, переводя взгляд на дочь. Малышка плакала, иногда ненадолго прерываясь и пристально глядя на папу.