Новый рассвет

Когда разговор с дядей подошёл к концу, Сичэнь наконец смог уединиться с дочерью, чтобы покормить её. Он не хотел делать столь интимный процесс достоянием чужих взглядов, потому, осмотревшись и убедившись, что рядом никого нет, приложил Минчжу к груди. Любуясь довольным личиком и слушая забавные причмокивания малышки, Лань Хуань всё не мог отпустить тревожащую его мысль о сне, пришедшем в момент родов. Иногда события той ночи естественным образом забывались, оставляя после себя лишь осадок, жить с которым было терпимо и даже легко. Однако порой красочные воспоминания накрывали с головой и погружали его в глубину душевных переживаний. Кем был тот ребёнок? Почему он казался ему настолько родным? Сон поражал своей реалистичностью и заставлял Лань Хуаня сомневаться в ясности собственного рассудка. Может быть, так сказывалось действие обезболивающего отвара, что дал ему юный лекарь? Некоторые травы могли воздействовать на сознание подобным образом, и только эта мысль заставляла Сичэня не впасть в отчаяние. Он смотрел на Минчжу, свою единственную и любимую малышку, и видел в ней его. Те же черты, тот же взгляд и та же беззащитность и уязвимость, от которой на душе становилось беспокойно. Он не любил, когда в голове начинали крутиться такие мысли, но вынужденно принимал их, будучи не в силах сопротивляться. Дочь полностью зависела от него. У неё не было никого, кроме папы и дяди, способных оградить от любых невзгод. Минчжу предстояло расти без отца, который мог бы стать её опорой, поэтому у Лань Хуаня не оставалось иного выбора: приходилось в любой ситуации искать крепость духа и быть готовым защитить её от всех тягот, уготованных жизнью. Глубоко задумавшись, Сичэнь не сразу услышал раздавшийся неподалёку шорох: оглянувшись, он заметил ткань белых одежд, виднеющуюся из-за пышной растительности территории Гусу. Он продолжал вглядываться в их очертания, пока не услышал рядом знакомый голос: — Ваше поведение недостойно адептов Гусу Лань, — Ванцзи всё так же спокойно обратился к юношам, наконец вышедшим из кустов. Лань Хуань замер в недоумении: они действительно подглядывали за ним? Когда они успели подойти? Щеки Сичэня покрылись различимым румянцем; желание прикрыться от сторонних взглядов стало едва выносимым. Адепты смотрели на кормление Минчжу всё это время? А он даже ничего не заметил? Стыд-то какой… — Мы вовсе не это имели в виду! — по очереди затараторили молодые заклинатели. — Мы просто…мы посмотреть… — Вы должны понести наказание, — холодно ответил Ванцзи, уже подошедший ближе к Сичэню. — Мы не с плохими намерениями! Честное слово! Мы и не думали о чём-то не таком… — юноши замялись, и лишь самый смелый из них продолжил: -…мы просто не видели никогда… Мы искренне просим прощения! Это совершенно непозволительно, я не знаю, что нашло на нас, когда мы решили… решили…это… Минчжу отстранилась от Лань Хуаня и вновь прикрыла глаза. Сичэнь спешно запахнул одежды и поднялся на ноги, желая поскорее уйти и скрыть всё нарастающее смущение. На душе было отвратительное скользкое чувство: в очередной раз он стал жертвой собственных пустых раздумий. Правила Гусу Лань не велят пустословить, но с порожними скитаниями ума бороться было куда сложнее. Лань Чжань тем временем отпустил адептов по комнатам, велев им готовиться к скорому наказанию, а сам подошёл к непривычно погрустневшему Лань Хуаню. Он тоже был удивлен увидеть привычно улыбчивого брата в столь подавленном состоянии из-за подобного недоразумения. — Так не должно было быть, — спокойно проговорил он. — Прости. — А-Чжань, тебе не за что извиняться, — Сичэнь натянул улыбку, не желая тревожить брата. — Я сам виноват, даже ничего не заметил. — Они вряд ли могли что-то видеть, — Ванцзи подал руку Лань Хуаню, помогая тому выйти из беседки. Ощущение тепла руки брата почти сразу вернуло чувство былой безопасности и несколько облегчило душевные терзания Сичэня. — Дело не в этом, А-Чжань, просто… — Лань Хуань ненадолго прервался и глубоко вдохнул, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. — Я чувствую себя так странно в последнее время. Я будто совсем не тот человек, к которому привык. И… Лань Хуань внезапно замолчал. Он не хотел нагружать брата рассказами о своих снах, потому что понимал, что, с большой вероятностью, ночные видения были лишь игрой подсознания, хоть и очень болезненной и тревожной. Зачем впутывать Лань Чжаня в историю, которая не имеет под собой никаких оснований? Его малышка абсолютно здорова, её жизни ничего не угрожает; она хорошеет с каждым днём, а события сна никак не связаны с реальной жизнью. Ему и самому стоило проявить большее безразличие к внезапно проснувшемуся страху, чтобы уберечь и так хрупкое душевное равновесие. Посмотрев на брата, Лань Хуань увидел в его лице знакомую вопросительную интонацию. Ванцзи точно желал услышать продолжение фразы, и потому Сичэню, сопровождаемому голосом совести, пришлось приврать: — Спасибо, что помог, — улыбнулся он и тут же отвёл взгляд, боясь смотреть Лань Чжаню в глаза. — Нет. — Что? — Лань Хуань старательно делал вид, будто не понимает, что Ванцзи хочет сказать. Лань Чжань продолжал пристально смотреть на Лань Хуаня и молчал: знал, что Сичэнь всё понял. — А-Чжань, сначала я хотел сказать настоящую глупость, но вовремя передумал, — отшутился Лань Хуань. — В Облачных Глубинах запрещено… -…врать, — отозвался Ванцзи, и в голосе его проскользнула тень обиды. Было понятно, что Лань Чжань не будет держать зла на Лань Хуаня, даже если тот совершит нечто непоправимое. Однако нотки тяжести, промелькнувшие в словах брата, причиняли боль. — А-Чжань, — выдохнул Сичэнь, — мне просто приснился плохой сон, о котором я никак не могу забыть. Ты, к счастью или к сожалению, ничем не сможешь мне помочь, но я очень ценю твою заботу, — на одном дыхании выпалил Лань Хуань, — а ещё я хочу, чтобы ты побольше отдыхал. — Сон? — Да, всего лишь дурной сон, — улыбнулся Сичэнь, пытаясь сменить тему, — я стал слишком впечатлительным, ты же знаешь. Уже привык. — Ты тревожишься по-иному. Раньше было не так. — А-Чжань… Понимаешь, когда становишься родителем, всё идёт по-другому, — продолжал отшучиваться Лань Хуань, — ты поймешь, когда станешь старше. Возможно, я выгляжу немного более уставшим, хотя носить Минчжу на руках намного проще, чем внутри. — Брат, — прервал его Ванцзи, — если ты захочешь поделиться, я всегда рядом. Лань Хуаню, привыкшему к тому, что Лань Чжань не любит пустословие и уговоры, удалось поступить правильно: брат позволил умолчать, а значит, теперь не нужно было врать ему или нагружать его лишней информацией. Всему своё время; настанет момент, когда будет уместно поделиться душевными переживаниями с самым близким человеком. Лань Хуаню оставалось лишь терпеливо его ожидать.

***

Уложив дочь спать, Лань Хуань сидел подле кроватки, не в силах закрыть глаза. По какой-то причине именно сейчас, спустя многие ночи, тревожность обострилась, не давая спокойно отдохнуть и правильно воспользоваться свободным временем. Сичэню казалось, что он закроет глаза и перед ними тут же возникнет лицо ребёнка, которое за все эти дни стало ему родным и близким. Он не желал видеть мучения маленького и беззащитного существа, а потому продолжал смиренно сидеть в комнате, озарённой лишь лунным светом, и смотреть прямо перед собой. Бессонные ночи стали привычными и беспокоили его куда меньше, чем вероятность узреть ужасные картины из прошлого. — Папа, — Лань Хуань вздрогнул и посмотрел на Минчжу: малышка сладко спала. Не мог едва появившийся на свет ребёнок, даже обладая врождёнными талантами, заговорить в таком возрасте. По спине Сичэня побежали мурашки. Он осторожно потянулся к Шоюэ*, стараясь не разбудить своими действиями дочь. Лань Чжань, который до сих пор не появлялся в своих покоях, точно не стал бы шутить подобным образом. Лань Хуань не знал ни одного заклинателя в Гусу, способного на такой поступок, как не знал и человека, рискнувшего бы забавляться с членами семьи Лань. — Папа, — едва слышимый голос вновь донёсся до слуха Сичэня. — Я здесь. Лань Хуань обеспокоенно взглянул на Минчжу. Кажется, нечто не пыталось навредить малышке: она спокойно спала, не чувствуя никакого волнения. Звук доносился отовсюду; Сичэнь на секунду подумал, что сошёл с ума. Он слышал голос от стен, окон, погасших свечей, с улицы, из-под земли и в собственной голове. Кто-то звал его то во весь голос, то переходя на едва различимый среди шелеста листьев шёпот. Лань Хуань, до этого сжимавший в руках Шоюэ, зажал ладонями уши, будучи не в силах выносить навязчивый зов. Никогда прежде он не испытывал таких чувств. Ни одна ночная охота и ужасающие духи, с которыми он там встречался, не вызывали в нём столь сильных переживаний. После рождения Минчжу его страх усилился втрое: помимо тревоги за собственную безопасность появилось вдвойне ощутимое волнение за дочь. — Папа, папа, — он слышал тоненький голосок, несмотря на все принятые меры. В висках стучало, кровь подступала к голове так же быстро, как тошнота к горлу. Лань Хуань, борясь с наваждением, вспомнил про найденный накануне родов талисман, но никак не мог заставить себя подняться на ноги. Если так проявлялось насланное недоброжелателем проклятие, то человека, наложившего его, можно было смело назвать злом во плоти. Почему это происходит… Талисман нужно было непременно достать и найти способ его обезвредить. Или дело вовсе обстояло не в нём?.. — Папа, папа, папа, я здесь, — чем крепче Лань Хуань прижимал ладони к ушам, тем громче становился звук, — найди меня, папа. Папа, почему ты не ищешь? — нечто заливисто засмеялось, а к горлу Сичэня подступил крик. Он не мог использовать Шоюэ, потому что не знал, где находится источник этого кошмара. Применить Лебин не было возможности: тревожить сон Минчжу, когда вокруг происходит такое, Лань Хуань не мог. Малышку бы точно обеспокоили посторонние шумы, и Сичэню пришлось бы успокаивать её, когда ситуация требовала к себе полного внимания. К тому же, предсказать, как отреагирует чувствительная психика ребёнка на творящееся вокруг, было нельзя. Ему оставалось лишь ожидать и защищать ни о чём не подозревающую дочь. Если целью существа, пришедшего к ним этой ночью, была именно Минчжу, то Лань Хуань был обязан обеспечить ей максимальную безопасность. Он наспех сделал защитный талисман — так, как делал это множество раз — и поместил рядом с кроваткой Минчжу. Дочь, явно не желая, чтобы её покой тревожили, лишь дёрнула ручкой, затем снова крепко заснув. Для неё не существовало духов, талисманов и лишних беспокойств, а защитный талисман мог бы служить забавной игрушкой. Лань Хуань в очередной раз восхитился собственным ребёнком: сейчас, когда это было так важно, малышка спала, однако многие ночи до этого заставляла его проводить их бодрствуя. — Папа, ты любишь меня? Скучаешь по мне, папа? — голос стал громче и твёрже, как и всякий раз, когда Сичэнь смотрел на Минчжу или хотя бы думал о ней. — Папа, я люблю тебя! Заметив эту особенность звука, Лань Хуань, борясь со страхом, отошёл от кроватки дочери на несколько шагов. Рука, в которой он держал меч, сжалась сильнее. В любой момент могло произойти самое ужасное. Голос стал значительно тише, и, стоило ему отдалиться ещё на некоторое расстояние, затих совсем, уступая место давящей на виски тишине. Лань Хуань смотрел прямо перед собой. В его глазах застыл настоящий ужас: существо не желало навредить Минчжу, иначе точно сделало бы это в такой подходящий момент. С ним тоже не случилось ничего плохого: нигде не было ни малейшего следа былой опасности. У неизвестного была совсем иная цель. Цель, мысль о которой вызывала у Лань Хуаня небывалое беспокойство. Нечто точно хотело разлучить его с дочерью.