Новый рассвет

Когда Лань Хуань пришёл в себя, он все ещё не мог вернуть счёт времени. Всё случившееся будто хотело остаться для него лишь кошмарным сном, от которого он вот-вот пробудится, посмотрит на любимую дочь, поймёт, что она, его самая любимая и единственная малышка, рядом, в здравии и покое. Пространство ощущалось сдавливающим куполом, а тело — насквозь прогнившей оболочкой для такой же грязной души. Так плохо он не чувствовал себя, кажется, с трагической даты смерти Не Минцзюэ. Произошедшее никак не хотело укладываться в голове — настолько шокирующей была весть о прошлом. Неужели у них с Не Минцзюэ мог быть ещё один малыш? Их первенец, наследник, талантливый заклинатель, который наверняка пошёл бы по праведному пути и спас бы многих людей? Почему они этого не заметили? Как пропустили появление любимого крохи? Если бы ощутить зарождение новой жизни получилось на начальном этапе, они бы отнеслись к положению Сичэня гораздо более трепетно. Лань Хуань вспоминал тот период и ужасался тому, как беспечно поступал со своим телом: сильнейшие физические нагрузки на грани полного истощения, постоянные тренировки и отсутствие отдыха из-за навалившихся дел клана. Даже на важнейшую медитацию почти не оставалось времени — настолько плотного графика придерживался Лань Хуань. У крохи, жизнь которого зародилась в его теле с огромным трудом, не было ни малейшего шанса. Его ребёнок, замечательный, любимый сынок, не успел даже осознать, что произошло. Душа считала, что её предали, оставили и забыли, так как не понимала, в чём была причина отсутствия родителей. Они не оплакивали потерю не из-за того, что малыш был лишним в их жизни, не из-за того, что он как-то им помешал… Однако объяснить это духу было очень тяжело. Лань Хуань даже представить не мог, какую боль испытывал его сын. Лишившись матери в раннем возрасте, они с Ванцзи долгое время не могли прийти в себя, но были точно уверены, что она любила их до последнего вздоха. Его же малыш искренне верил, что оказался ненужным для собственной семьи. Лань Хуань чувствовал, как горячие слёзы текут по щекам и обжигают кожу. Всё его нутро сопротивлялось осознанию горького факта: его сына больше нет. Он не смог подарить ему свои объятия, заботу, нежность и ласку. Его малыш был обречён на одиночество из-за простой, но такой досадной беспечности. Спина Лань Хуаня содрогалась от рыданий; он не мог унять бушующие внутри эмоции. Болью было пронизано всё: она проходила от макушки до кончиков пальцев, вцеплялась в душу и вплеталась в неё своей остротой. Он потерял то, что было ему так дорого. Он лишился своего сокровища в один миг и даже не смог этого осознать. Лань Хуань не мог подняться на ноги: тело будто свело сплошной мучительной судорогой; оно отказывалось слушаться, в то время как из груди вырывались всё новые рыдания. Он готов был пойти на что угодно ради того, чтобы его малышу вернули покой. Он хотел, чтобы его сын знал, что был нужен, желанен и любим своими родителями. В таком состоянии Сичэнь провёл долгое время. Он не мог отследить, сколько часов прошло с момента, как он начал обряд. Сейчас для него не существовало понятий дня и ночи, вся жизнь, всё сознательное и подсознательное было направлено лишь к его нерождённому сыну. Когда слёзы больше не могли течь из глаз, а всё горе было выплакано, Лань Хуань заметил приблизившийся к нему силуэт. Несмотря на туманную пелену, в его очертаниях он с лёгкостью узнал Ванцзи: никто в Гусу, даже Лань Цижэнь, не обладал столь величественным станом. Лань Чжань, по-видимому, поняв, что его присутствие было замечено, позволил себе войти к Сичэню. Ванцзи с растерянным видом посмотрел на него, ещё не осознавая произошедшего. Оказавшись внутри, он точно не ожидал встретиться взглядом с заплаканными глазами Лань Хуаня. Сичэнь хотел поприветствовать подошедшего брата, но из горла вырвался лишь тихий хрип, тут же прервавшийся возобновившимися рыданиями. Лань Хуань будто вновь потерял контроль над собой — поток слёз, который он желал скрыть от Ванцзи, вырвался наружу с ещё большей силой. — Брат, — отозвался Лань Чжань, — что стряслось? Ты ранен? Лань Хуань попытался ответить, но напряженные плачем связки не могли передать нужный звук. Со стороны его хрипы, прерываемые рыданиями, выглядели по-настоящему пугающими; Сичэнь даже не мог вообразить, в каком виде предстал перед братом. — Сичэнь, — позвал Ванцзи, пытаясь привести его в чувства. Он осторожно обнял Лань Хуаня за плечи и крепко прижал к себе, ограждая от внешних тревог. — А-Хуань, — прошептал он, поглаживая спутавшиеся волосы Сичэня, — я рядом. Тебя никто не побеспокоит. — В-Ванцзи, — с трудом проговорил Лань Хуань, — я… Он судорожно глотал воздух, не в силах им насытиться. Грудная клетка, плечи и спина беспорядочно вздрагивали, из-за чего каждый вдох давался ценой больших усилий. Лань Чжань больше не пытался что-либо разузнать. Он лишь прижимал Лань Хуаня к себе, стремясь успокоить. Тепло его тела согревало продрогшую от мрачных известий душу брата. — Нам стоит вернуться, — осторожно произнес Ванцзи, — час поздний. Сичэнь, ничего не сказав в ответ, оперся на его плечо и попытался подняться. Ноги слушались плохо: мышцы ослабели и не могли работать в полную силу. Слёзы неожиданно перестали течь из глаз. Душевная боль продолжала терзать сердце Лань Хуаня, но не находила выхода, оставаясь внутри. Из головы никак не хотело выходить личико ребёнка из сна. Мальчик — до того, как его лицо исказило подсознание Сичэня — был очень красивым. В его чертах Лань Хуань мог разглядеть приятное напоминание о покойном супруге. «А-Цзюэ, если бы ты знал…», — пронеслось в мыслях Сичэня. Он был твёрдо уверен, что его любимый, даже обладая столь суровым нравом, был бы очень опечален случившимся. Пусть при жизни он сдерживал свои эмоции, Лань Хуань знал: супруг очень желает появления на свет их малыша. Каждая безуспешная попытка причиняла ему сильную боль, которую тот старательно скрывал. От глаз Сичэня не скрылись поджатые губы и едва заметно дрогнувший голос; не скрылась и внезапно потухшая в глазах надежда. Не Минцзюэ до последнего желал оставаться опорой своей семьи, смелым, уверенным человеком, которого ничто не может выбить из равновесия. Лань Хуаню всё чаще стало казаться, что он не ценил усилия своего любимого мужа и слишком много времени проводил вдали от него. Если бы можно было что-то исправить… Если бы судьба дала ему ещё один шанс сказать о своих чувствах, позволить Не Минцзюэ понять, насколько он был ему дорог… Насколько ему были дороги они. Воспоминания о супруге с новой силой сдавили грудную клетку. Уже не имея сил на то, чтобы лить слёзы, Лань Хуань лишь тяжело выдохнул, пытаясь сбросить с себя бремя душевных терзаний. Когда они с Ванцзи оказались в цзинши и брат предложил ему испить горячего чая, Сичэнь наконец нашёл в себе силы заговорить: — Всё прошло хорошо, — сделав небольшой глоток, произнёс Лань Хуань. — Я смог расспросить его. — Мгм, — кивнул Ванцзи, желая услышать продолжение. Он боялся настаивать или узнавать что-то более настойчиво, так как до сих пор не знал истинной причины переживаний Лань Хуаня. — Это мирный дух, — улыбнулся Сичэнь. Через маску хорошего настроения просочилась небывалая скорбь. — Действительно малыш, ему чуть больше годика. Чудесный кроха. Добрый. Мне кажется, у него была бы прекрасная улыбка и ясный взгляд. Если бы он мог родиться, то точно стал бы любимчиком тысяч людей и заклинателей. — Чего он желает? Мы сможем помочь его душе упокоиться? — спросил Ванцзи. Он заметил необычную и надрывную реакцию Сичэня на описания души погибшего ребёнка: он будто снова переживал всё то, с чем столкнулся во время ритуала. — Я…не уверен, А-Чжань, — прошептал Лань Хуань и сделал ещё один глоток, стараясь отвлечься от вновь появившегося внутри отчаяния. — Обстоятельства его гибели были несколько… — он замялся, пытаясь подобрать уместные слова, — несколько необычными. — Что произошло? — Ванцзи боялся уточнять подробности, не желая причинять ещё больше боли, — это легко читалось на его лице и не укрылось от глаз Лань Хуаня. — Выкидыш, — произносить это слово было противно; на языке будто ощущался привкус чего-то горького и гнилого, пронизанного духом смерти и скорби. — Малыш не успел сформироваться достаточно, чтобы родители могли осознать, что случилось. Мне кажется, его беспокоит именно то, что они не оплакивали его смерть и не помогли душе обрести покой. Говорить это, чувствуя, как в груди что-то болезненно отзывается, было тяжело. Лань Хуань считал необходимым объяснить Ванцзи произошедшее, надеясь, что брат сможет более хладнокровно найти выход из сложившихся обстоятельств. Сам же Сичэнь ощущал, что не сможет отринуть эмоции и сдержанным разумом оценить ситуацию: в его восприятии не было и следа независимости. Всё, что он мог сделать сейчас, это довериться Лань Чжаню и его внутреннему спокойствию. Придётся ли умалчивать самое главное, чтобы сохранить холодный рассудок Ванцзи? Он наверняка спросит, стало ли что-нибудь известно о родителях духа, и тогда сказать правду точно придётся. Однако как это отразится на его решениях? Если сокрыть такую деталь, то вся работа может пойти наперекосяк, поэтому лгать или недоговаривать было нельзя. Лань Хуань решил сказать всё, как есть, при любом исходе. — Он не говорил, почему выбрал тебя и почему вышел на связь сейчас? — поинтересовался Ванцзи. — Я полагаю, — Лань Хуань тяжело сглотнул, борясь с внезапной сухостью в горле. Звук будто не хотел доноситься до Лань Чжаня и застревал где-то внутри, — дело в том, что, если бы малыш был рождён, он сумел бы заговорить лишь сейчас. Я не знаю, как это возможно, но он развивается, как обыкновенный ребёнок, воплотившийся в материальном теле. — Дух, переживающий этапы взросления? — Да, и я не подразумеваю зрелость личности. Когда мне пришлось проанализировать нашу связь, я заметил, что его предложения становились всё более полными, будто он достигал совершенства речи с каждым минувшим днём, — сказал Лань Хуань, наблюдая за лицом Ванцзи: на секунду ему показалось, что тот испытывает замешательство. — Почему он выбрал тебя? — Ванцзи, — Сичэнь внезапно закашлялся, не находя себе места от беспокойства. Он не знал, почему говорить с братом о случившемся так давно было настолько тяжело. — Он пришёл ко мне, потому что я должен был стать его земным папой. Ему больше некуда было идти. На минуту между ними повисло тревожное молчание. Лань Хуань чувствовал себя так, будто признался самому близкому человеку в совершении страшного преступления. В самом деле, Сичэнь ощущал, что сотворил что-то поистине ужасное, он искренне считал себя убийцей нерождённого малыша. Если бы он был более внимателен, если бы отнёсся к себе с должной заботой… — Ваш с Чифэн-цзунем ребёнок? — переспросил Ванцзи, очевидно пытаясь осмыслить только что услышанное. Лань Хуань коротко кивнул ему в ответ и глубоко вдохнул, пытаясь пресечь вновь подступившие к глазам слёзы. Он смотрел на брата и видел в его лице боль и искреннее сочувствие. Ванцзи осторожно взял его за руку и крепко сжал, будто давая понять, что всегда будет рядом. От его крепкой ладони исходило приятное греющее душу тепло. Несмотря на то, что такое действие брата отозвалось в сердце ощутимым трепетом, Лань Хуань не нуждался в словах или поступках с его стороны. Лишь взглянув на него, он понимал: Лань Чжань всегда будет рядом.