Рецидив

На следующий день они встречаются, как заговорщики. Джоске хочет утянуть Джотаро подальше, но они не могут уйти слишком далеко от полицейского участка. К тому же, для перерисовки Джотаро нужен свет. Джоске прячет фотографию в пакете под курткой. На руках у него полиэтиленовые перчатки; из кармана торчит ещё одна пара — для Джотаро. Джоске показывает ему фото, вручает чистый лист бумаги. Джотаро произносит слова, которых не произносил восемь лет. — Star Platinum. Джоске во все глаза смотрит на возникший перед ним станд, и будто нечаянно призывает свой. Crazy Diamond приветственно машет Стару рукой. Детский сад. Но Джотаро чувствует и видит, как Стар машет Даймонду в ответ. Радуется, что его призвали впервые за столько лет. Всё происходит быстро и просто, но для Джоске это целое представление. Стар вглядывается в фото из-за плеча Джотаро, выхватывает из его рук карандаш, начинает яростно штриховать. Может, Джоске и сам пробовал провернуть такое со своим стандом, но ему не хватило меткости. Джотаро перерисовывает фото целиком, чтобы точно ничего не упустить. Когда на бумаге вырисовывается лицо, Джоске охает. — Так и знал. Это он. Обвиняемый. Star Platinum заканчивает штриховать. Глазами станда Джотаро видит каждую линию, каждую микроскопическую точку на рисунке. Всё равно, что гравюра. В последний раз он видел такую почти девятнадцать лет назад. Джоске долго, задумчиво разглядывает рисунок. Убеждается. Он бережно кладет лист бумаги и фото в пакет, застывает с ним в руках. — Джотаро, спасибо огромное, ты... ты просто потрясный. У него такое лицо, будто он поверить не может, что всё это не сон, и меткость станда правда помогла в следствии по делу. Джоске хочет дружески похлопать Джотаро по спине, но Джотаро этого не ожидает, неловко поворачивается, и похлопывание превращается в объятие. Почему-то ни один из них не спешит отстраниться. Это так странно, что теперь Джоске почти целиком может прижаться своей грудью к его. Раньше он доставал Джотаро лишь по плечо. Дышит. Жмется. Большой и сильный. Такой же, как Джотаро. «Всё нормально», хочет сказать он Джоске, когда долгое объятие всё-таки кончается. Но Джотаро уже сам не до конца верит, что всё нормально, и Джоске слышал от него эту фразу с десяток раз; научился читать по лицу. — За мной должок, — говорит Джоске и отстраняется. Его пальцы случайно задевают голую шею, задевают волоски у её основания, и Джотаро вздрагивает. — Проследи, чтобы убийца получил по заслугам. Джоске серьёзнеет. Он знает свое дело, им можно только гордиться — и он стал именно таким, каким Джотаро надеялся его увидеть. Напоминает своего деда. Джоске кивает, ещё раз благодарит его и мчится в полицейский участок. *** Кто бы сомневался, что он не забудет. — А хотите, я Вас сегодня до дома подвезу, а? — спрашивает Джоске в пятницу, когда они с Джотаро собираются пойти в бар. — С чего бы это? — С того, что благодаря Вам дело сдвинулось с мертвой точки. Сказал же, за мной должок. Буду возвращать потихоньку. И так хоть одному из нас не придется пить безалкогольное. Джотаро идет с Джоске по улице, думает над его предложением. Сегодня душно. А хорошо было бы прокатиться с ветерком. Чтобы кто-то прокатил его с ветерком, а Джотаро мог бы стереть из памяти голос профессора, бесконечно диктующий ему текст. — Хм. Хочешь, чтобы я доверил тебе свою машину? Джоске обиженно хмыкает, легонько стукается своим плечом о его. Жмется. — А что? Как-то ты доверил мне свою жизнь! Я-то могу машину оставить здесь. У нас служебная парковка, и мне на выходных никуда не надо. Резонно. Джотаро усмехается. — Ладно, так и быть. Я видел, как ты водишь. Неплохо. — Ты «дал бы восемьдесят пять баллов из ста?» Он задумывается. Джоске смотрит на него так, будто хочет, чтобы он что-то вспомнил. Доверил жизнь? Да, наверняка так оно и было, потому что на Джоске всегда можно положиться — и особенно теперь. Восемьдесят пять баллов. Морио. Крысиная охота. А. — Я так сказал тогда? Когда учил тебя стрелять? — Ага, — Джоске улыбается вдвое шире, когда Джотаро вспоминает. — Спасибо, кстати. Я когда поступил в академию, весь тренировочный тир потом был мой. — Не за что, — отвечает Джотаро. Приятно знать, да. Хотя он не уверен, что это его заслуга. Может, это неправильно, что он берет себе настоящее пиво, а Джоске пьет безалкогольное, но... а почему нет? Он сам предложил. Черт, настоящее пиво. Хмельный привкус приятно и горько липнет к языку — совсем не такой, как у безалкогольного пива. Пена шипит в высоком стакане. Джоске тоже шипит, шепчет ему на ухо, потому что играет громкая музыка, и он опять жмется, придвигается ближе. Сегодня очень, очень душно. — Ты как? — спрашивает Джоске. — Можно бы уже. И... домой. Шумные парни в дальней части бара играют в бильярд. Джотаро смотрит на них и думает: а он сыграл бы с Джоске. В бильярде ведь тоже нужна точность. Это по его части, он бы ему показал. Кий в руке. Двинуться ближе. Сжать покрепче, толкнуть, дернуть рукой. Быстрые и ловкие движения. Ему жарко. Джотаро вполне осознает, что происходит с ним и вокруг него, просто чувствует себя пьяным и освободившимся: меньше следит за тем, какие мысли лезут ему в голову; за тем, какие слова ложатся на язык. Но если немного напрячь извилины, если вправду захотеть этого, мозг по-прежнему работает безотказно. К счастью, Джоске уводит их подальше от бильярда, подальше от бара. Хватит, хороший был вечер — пускай закончится так же хорошо. Они с Джоске умяли большой стейк на двоих. По телевизору показывали бейсбол, и выиграла команда, за которую они болели. Что ещё нужно? Был в этом какой-то... уют, которого Джотаро не ощущал уже очень давно. Что-то домашнее. Семейное. А сейчас он должен будет вернуться в свою пустую квартиру. Попрощаться с Джоске. Протрезветь на утро. Ждать следующей пятницы, когда они будут в расчёте, и оба возьмут безалкогольное. Когда придется снова следить за тем, какие мысли лезут ему в голову. Джоске ловко управляется с ключами, открывает дверь его машины. Так непривычно сидеть в пассажирском кресле. Видеть, как руль сжимают чужие руки. Большие, сильные руки Джоске. Зачем им руль. Зачем руль, когда они могли бы сжать и взять всё, что пожелают. Теми же ловкими движениями. Твою мать, это же надо было так нажраться. Жарко. Джотаро приоткрывает окно и откидывается на спинку сидения. Незамутненная часть его сознания задается вопросом, правда ли Джоске умеет водить. Дорога плывет у Джотаро перед глазами, и он пытается проследить за ровной линией шоссе, но она то и дело скачет, трясется. А машина — нет. Значит, виноват не Джоске. Каждый раз, когда они проезжают мимо уличных фонарей, полоски света скользят по его лицу. Он как скульптура. Кажется скульптурой каждый раз, когда они неподвижно курят у фонаря. Джоске слушает указания Джотаро, отвозит его к дому. Тормозит рядом с подъездом. Джотаро не хочет выходить из машины, не хочет возвращаться в квартиру. Всё ещё жарко. Он пропах алкоголем — даже не совсем из-за того, что много выпил. Это всё компания пьяных дедов, которая пришла в бар посмотреть бейсбол, околачивалась рядом. От них страшно разило. Деды. Дед. Алкоголь. Пятница. Черт. В четверг была годовщина. — Джоске, — зовет Джотаро прежде, чем они начнут прощаться. — А? — Я не... Давай зайдем. Ко мне. Молчание. Джотаро внимательно наблюдает за выражением его лица. — К... к тебе? — осторожно повторяет Джоске. Это звучит так, как звучит. Про деда Джотаро вспомнил очень некстати. — У меня там был. Хороший коньяк. И вчера... вчера была годовщина. Твой дед. Я просто подумал. Надо помянуть. Очень содержательно объяснил. Джотаро чувствует, как у него слегка заплетается язык. — А. Да, я вчера тоже... — Джоске машет рукой. — Я не против. Но я подумал, что тебе уже хватит. Главное, чтобы это не звучало, как предлог. Почему-то Джотаро стыдно. Он не уверен, что это за чувство: похоже на стыд. Дело не совсем в деде Джоске, не совсем в памяти. Это не память скручивает ему живот. — Я в норме. Идем. Я потом вызову. Тебе такси. — Да л-ладно... Я сам... Они паркуют машину. Джоске возвращает Джотаро ключи от неё, поднимается с ним в квартиру. Этаж, другой, третий. Черт. Джоске войдет и увидит, как живет Джотаро: в квартире, где ступала только его нога. По порядкам, понятным ему одному. Джоске это знакомо? Он ведь тоже живет один? Или нет? Но он только с упоением разглядывает его квартиру, обставленную морскими диковинками, ничем не выдает себя. Не говорит, как это похоже или не похоже на его дом. Наконец-то можно снять пальто и фуражку, разуться. Джотаро остается в одном поло и брюках. Джоске снимает куртку, остается в джинсах и футболке. Джотаро не смотрит на его ключицы и бицепсы. Кажется, он впервые видит Джоске при хорошем освещении, а не в тусклом свете бара или улицы. Именно поэтому он так быстро идет за коньяком. Раньше бы Джотаро ударил себя по рукам за это. И думать бы не стал о таком — пить с Джоске. Теперь это происходило каждую пятницу. Теперь он думает о Джоске, думает по-другому — так, как совсем не должен. В голове каша. Но это не значит, что этим мыслям нужно потакать. Он уже жалеет, что позвал Джоске к себе, но ничего не попишешь. Пропустят по стаканчику и разойдутся. Только бы дотерпеть. Джотаро приносит на закуску маслины и сыр, ставит на кофейный столик пустые стаканы и бутылку. Коньяк десятилетней выдержки. Думал отметить этим завершение монографии с профессором. К черту профессора. Джотаро наливает им с Джоске и поднимает свой стакан. — За твоего деда. Джоске берет стакан. — За деда. Джоске пьет медленнее него. Смакует коньяк, распознает вкус, принимается читать надписи на бутылке. — О, Camus Napoleon? Не поверишь, но дед такой же коньяк пил. Только трехлетней выдержки. — Ты пробовал? Джоске улыбается, усмехается. Смеется ещё и ещё: вспомнил что-то хорошее. Ему так идет эта улыбка. Джотаро наконец-то видит её на свету. — О боже. Да, дед как-то раз сам дал попробовать. Это целая история. Он рассказывает, как впервые попробовал с дедом алкоголь: они боялись, что их застукает мама. Коньяк показался Джоске таким противным и жгучим, что он с перепугу оплевал им весь ковер в комнате. Потом они с дедом втихаря крались то в ванную, то обратно в комнату, чтобы оттереть коньячное пятно. И всё это время старались не показываться на глаза маме. За одной историей тянется вторая, третья. Почему-то Джоске не рассказывал ни одну из них в Морио. А зря. Оказывается, Джотаро столького не знал о Джоске, о его семье. Он наливает им ещё и ещё. Иногда у Джотаро слипаются глаза, и не все фразы доходят до него с первого раза, но в целом он вполне улавливает суть разговора. Он не улавливает момент, когда бутылка опустошается больше, чем наполовину, а они с Джоске оказываются на диване. А, точно. Джотаро надоело наклоняться в кресле, и он сел рядом, чтобы лучше слышать Джоске. А ещё так удобнее наливать. Джоске разморило. Он положил голову на плечо Джотаро, продолжал бормотать. Как Джотаро допустил это. Он же обещал держать себя в руках. Вот опять. Опять Джоске жмется. — А я ему и... говорю-ю-ю. Чур ты будешь. Объяснять это маме! Ну он и объяснил так, что. Она потом. На неделю конфисковала мой велосипед. — Он пьяно, звонко смеется, и Джотаро усмехается вместе с ним. — О. Ещё тост придумал. За лучшего полицейского. На свете. Им точно хватит на сегодня, но за это Джотаро не может не выпить. И это уже второй раз, когда они пьют на брудершафт. Джоске слишком понравилось. Черт возьми. Ещё бы из одного стакана начали пить. — Думаю, однажды ты. Сам станешь. Таким полицейским, — говорит Джотаро. — Надеюсь. Ты мен-ня. Захваливаешь. — Джоске ставит пустой стакан на столик, рядом со стаканом Джотаро. Почти краснеет. Виноват алкоголь. — А тебя. Это смущает? — Да нет, пр-росто... Не чувствую, что это. По заслугам. — Я так не считаю. Джоске раздраженно стонет. Он виснет на руке Джотаро, утыкается лицом в плечо. Бормочет. На секунду прижимается к плечу щекой. Губами. Нет. Нет, только не это. — Джотаро... Какой ж-же ты, блин... пьяный... Джоске возмущенно поднимает голову. Слишком близко. Джотаро не двигается. Спокойно. Надо включить... остатки сознания. И не надо совершать необдуманных поступков. Он пожалеет об этом. Они оба пожалеют. А может, лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном. Сейчас или никогда. Джоске протрезвеет и застыдится того, что было. Вспомнит, сколько постыдных историй рассказал Джотаро; сколько раз они пили на брудершафт; сколько раз он прижимался к нему. — Ты тоже. Пьяный. Рука Джотаро оказывается на его колене, но Джоске только усмехается. Будто не замечает, что это не шутка. — В коне-е-е-ц, — протягивает он и хихикает, — в стельку-у-у. Он так хохочет, что хватается за шею Джотаро, утыкается лицом ему в грудь. Весь трясется от смеха. Страшно. Так вот, как страшно было Джоске тогда, в Морио. Джотаро мягко кладет руку ему на затылок, поворачивает голову Джоске к себе. Смотрит в его затуманенные глаза, пытается понять. — Джотаро?.. Наверное, Джотаро дышит ему в губы вот уже полминуты, но Джоске ничего не говорит, не отодвигается. И тогда Джотаро впивается в его рот — так сильно и долго, как может. Вот, сейчас. Сейчас его оттолкнут. Джоске поступит с Джотаро так же, как когда-то поступили с ним, и будет прав. Больше всего пугает то, что этого не происходит. Может, Джоске так пьян, что уже не соображает? Но он открывает рот — хотя и не отвечает Джотаро, — цепляется за его спину. Под его весом Джоске сползает вниз, ложится на диван. У них на языках вкус сигарет и алкоголя. Но это же Джоске. Это наконец-то Джоске, столько лет спустя. Как Джотаро был слеп и глуп. Ах вот, зачем ему понадобилось напиться. Кишка была тонка пережить это на трезвую голову. Он отстраняется. Джоске открывает глаза, напряженно смотрит на него. — Эм... А я... У меня... есть. Девушка, — лениво говорит он. Это последнее, что ожидал услышать Джотаро. — Что? — Де-е-евуш... ка, — не очень убедительно повторяет Джоске. Джотаро ничего не понимает. — Тогда... почему ты не с ней? — Я пью коньяк, — недоуменно отвечает Джоске. — С племян... ником. В час ночи. — И целуешься с ним. Во взгляде что-то переменилось. Джоске всё слышал. Он понимает, что происходит. Кивает. — Ага. Выгородиться хотел, что ли. Но это нестрашно. Джотаро снова целует его. В этот раз Джоске отвечает ему, но слабо — только пару раз лижет его губы, будто случайно. Ему лень двигаться? Или он ещё не решил, хочет ли этого — поэтому наврал про девушку? Рука Джотаро всё ещё рядом с его коленом. Осторожно скользит вверх, к ремню. Ладонь накрывает пах. Джоске стонет. Значит, всё-таки «да»? — Приятно? — Да... да ни разу... — бормочет Джоске и отворачивается. Джотаро не понимает. — Тебе стыдно? — Джотаро, помолчи уже, блин! Ты это умеешь! — Он прячет лицо за диванной подушкой. Руке горячо, но Джотаро не может её убрать. Просто не может. Джоске дергает бедрами, ахает. Черт. Черт, черт, черт. Зашли пропустить по стаканчику, ну как же. Будто неясно было, чем это может закончиться. Джотаро знал, что может наделать глупостей, и всё равно сдурил. Замечательно сдурил. Назад уже не повернешь. Джоске толкается ему в руку. Он приспускает его джинсы и белье, делает всё как можно медленнее, но его не останавливают: даже тогда, когда он берет Джоске в рот. Джотаро так давно не был с мужчинами, что уже и забыл, как это делается, но он пытается вспомнить. Джоске стонет и дрожит оттого, что вокруг него сжимается чужое горло. — Д-Джотаро... Что Вы... Опять на «Вы». А, теперь Джотаро начинает вспоминать. Вверх-вниз, помочь себе рукой, сжать у основания. Погладить, надавить. Осторожнее с зубами. Джоске часто дышит, и Джотаро ликует, когда удается выдавить из него стон. Услышать его голос с хрипотцой. — Ах... Я сейчас... Прошло всего несколько минут. А он-то думал, что Джоске понадобится больше времени. Они ведь оба напились. Может, Джотаро и правда помнит, что к чему. Раздается последний стон, самый громкий и низкий, и Джоске бьет дрожь. Джотаро старается проглотить всё, но несколько крупных капель попадают ему на щеки и подбородок. Только сейчас он замечает, что у него тоже горит в паху. Терпимо. Джоске пытается отдышаться. Приходит в себя, приподнимается на локтях. — Д... Джотаро?.. — А? — Он слизывает остатки с губ. Черт. Джоске так пялится на него. Глаза бегают. — О господи. Что я наделал. Джоске быстро натягивает на себя джинсы, белье — ему всё равно, что оно уже не очень-то чистое, — садится. Опять прячет лицо. — Черт, Джотаро, простите, я не... Джотаро опять не понимает, но Джоске не собирается заканчивать фразу. Неужели ему правда так стыдно? Или у него это в первый раз? — Всё в порядке. Я хотел проглотить. — Ааа! Не в этом дело! — взрывается он. — Джотаро, мне... мне не нравятся мужчины! Вот! Вот это новость. Звучит так же неубедительно, как и заявление про девушку. Джотаро приподнимает бровь. Чувствует, как липкость стягивает кожу. — Но я мужчина, и ты только что стонал подо мной. А потом кончил мне на лицо. — Я не... Да что ж такое! — Джоске хватается за голову. Вскакивает, возится с ремнем. — Мне лучше уйти! — Куда? К твоей выдуманной девушке? — Да! — уверенно гаркает Джоске. — То есть, нет! Всё, я домой! Простите, пожалуйста! Этого Джотаро и боялся. Себя он смог перебороть, смог заглушить остатки совести, но Джоске стыдно. Наверняка он куда отчетливее помнит, что было в Морио. Или сейчас он слишком явно видит в Джотаро родственника. Джоске запинается о ковер, мчится в прихожую. Джотаро хочет схватить его за руку, но не успевает. Он выпил больше Джоске, и он не такой быстрый. Он застает его в прихожей. Джоске уже стоит в куртке, пытается надеть второй ботинок. Ремень вдет во все петли, ширинка застегнута. Джотаро хватается за дверной косяк, чтобы не упасть. Голова закружилась оттого, что он резко вскочил. — Джоске, в чем дело? Он хочет рассердиться — потому, что ничего не понимает, и потому, что Джоске опять называл его на «Вы», да ещё и в такой момент. Но тут он замечает, что Джоске так и стоит, замерев с ботинком в руке, прячет лицо в изгибе локтя. Плечи вздрагивают. Он же не... Он что, плачет?.. — Эй... Молчание. Потом Джоске поднимает на него уставшие глаза. — Простите... за всё. Он уже не впервые говорит это на прощание. Джоске надевает ботинок, хватает с тумбочки ключи, открывает дверь, мчится прочь из квартиры. Шаги стихают в коридоре. Джотаро хочет погнаться за ним, но понимает, что далеко не уйдет в таком состоянии. Скорее всего, упадет где-нибудь на лестничной площадке. У него едва хватает сил дойти до двери. Повернуть ключ в замке, снова закрыть дверь. Раньше он пытался бежать от Джоске. Теперь Джоске бежит от него — чуть ли не плачет. Но разве ему было противно? Разве он не хотел этого? В голове пусто. Джотаро прислоняется к двери, сползает вниз, садится на грязный коврик в прихожей. В квартиру ворвался свежий воздух. Только сейчас Джотаро замечает, как сильно здесь пахнет коньяком. Тогда, в Морио, он думал, что алкоголь поможет ему забыть. Ошибался.