Сказки Мозырского Полесья

По идее, мы могли бы уже и уезжать. О похоронах второй жертвы святой отец позаботится сам, милиционеру здесь больше делать нечего. В религиозные обряды я не вмешиваюсь. Но у Еремеева насчёт нашего дальнейшего времяпрепровождения было иное мнение. - Раз уж мы здесь, пошли на дом посмотрим. Я сразу понял, на какой конкретно дом. Фома многозначительно подмигнул. - Только не говори, что тебе не интересно. Я засомневался: а уместно ли? У меня следствие горит, надо делом заниматься. Но, с другой стороны, мы уже здесь, а мне действительно интересно. И я махнул рукой. Десять минут погоды не сделают. - Пошли. Мы вышли за ворота и огляделись. Святой отец говорил, что Ирина с супругом живут где-то неподалёку. Напротив церкви теснились обычные курные хаты, они нас не заинтересовали. А вот чуть в стороне… ей-богу, я даже присвистнул – настолько разительно он отличался от низеньких избушек, выстроившихся по обе стороны улицы. Мы с самым непричастным видом прошлись мимо, и я смог разглядеть не только шкандары – толстые колоды, вбитые в землю по углам дома, но и низкий фундамент. Ничего себе! Два нижних венца брёвен отличались по цвету от остальных. - Дубовые, - пояснил Фома. – Это дорого. И вон на окна посмотри. Я посмотрел. Они были какие-то странные, но я сходу не мог сформулировать, чем именно. - Слюда. Её здесь нет, привозят. Дядька говорит, под заказ в Мозыре купить можно. С окнами здесь беда. Это у нас в Лукошкине уже вовсю стекло в ходу, а местные о нём и не слыхивали, наверно. На рамы натягивают бычий или рыбий пузырь, а то и просто завешивают тряпкой. Слюду в окнах я видел здесь первый раз. Мы многозначительно переглянулись и двинулись обратно на церковный двор. Дожидаясь, пока Фома запряжёт коня в нашу телегу, я прохаживался вдоль забора, пытаясь мысленно связать воедино обрывки разрозненных и на первый взгляд вообще разнородных сведений. Если поставить во главу угла Ирину Михалюк, то а) у неё дорогой и очень качественный по здешним меркам дом, б) её брат позавчера ночью повесился на иве, в) она врёт, что не виделась с ним с Рождества. Если честно, я пока не знал, как к ней подступиться – да и есть ли смысл? Посмотрим на семью в целом. От Алены толку мало. Она если и замечала своих детей, то лишь для того, чтобы в пьяном угаре их поколотить. Аксану Фома допрашивал уже дважды, и она по мере сил старается помочь. Да, знает мало, но то, что знает, рассказывает, спасибо и на этом. И как-то так получается, что именно старшая дочь – самый многообещающий персонаж в этой истории. Вот только в текущей ситуации мне нечего ей предъявить, а сама она не спешит со мной откровенничать. Мне ничего не оставалось, кроме как временно оставить её в покое. - Поехали, Никита Иваныч, - окликнул Фома. Я запрыгнул в телегу и с удивлением заметил на соломе котомку с провизией – кувшином молока, краюхой хлеба и большим куском домашнего сыра. - Святой отец расстарались. А то мы с тобой с утра по повету мотаемся, аки псы гончие. - Надо же, - я невольно улыбнулся. Подобная забота со стороны священника была, безусловно, приятна. Завтракали мы дома часов пять назад, и я, признаться, проголодался. Примерно на полпути в Колки нам навстречу попалась тётка Алеся. Едва заметив нас, свернула на телеге в траву, дождалась, пока мы проедем. Её голову и плечи покрывал большой траурный платок, но вот лицо не было заплаканным или скорбным. Оно было сосредоточенным и злым. Я проводил её озадаченным взглядом. - Фома, ты её давно знаешь. Это нормально? - Честно? Не особо. Она обычная баба, как все… чегой-то на неё нашло? Едет сына хоронить, а рожа – будто кошелёк на базаре украли. Все, с кем у меня заходил разговор про Алесю Чарнушку, сходились в одном: подобная молчаливая агрессия ей не свойственна. Конечно, все переживают горе по-разному, но у меня ощущение, что её мысли заняты чем-то другим. Как будто она хочет, чтобы ей не мешали сделать что-то важное, чтобы не лезли к ней с расспросами о сыне. Была бы моя воля – я оставил бы её в покое, но… не могу. Она один из ключевых свидетелей в деле о загадочной смерти двух детей, более того, она потерпевшая, а я должен найти виновного. В пути мы поделили и съели припасы, выданные отцом Варфоломеем, и настроение наше немного улучшилось. Что ни говори, а мы немного продвинулись в следствии, спасибо бабуле. Осталось выяснить у дядьки Ничипора и тётки Марыси расположение ближайших к Кóлкам родников и пойти искать место преступления. А уж там я наверняка найду дальнейшие зацепки. - Слушай, Фома, а вот насчёт упырей – это ты серьёзно? - А что такого? Ты же сам сказал, вся кровь куда-то девалась. Куда ж она, по-твоему, девалась? Я раскрыл в блокноте страницу со схематичным изображением ран на трупе. - Но разве упырь не кусает? Или когтями рвёт? Немцев вспомни. - Помню. Я их всю жизнь помнить буду, - хмуро отозвался Еремеев. В деле о Чёрной мессе основными жертвами оживших немецких охранников были именно его стрельцы, человек десять из сотни тогда похоронили. Мы помолчали. - Да, упырь кусает и рвёт когтями. - А тут нож. Во всяком случае, похоже на нож. - Тогда не знаю. В пользу версии с упырём – пропавшая кровь. Против – странное орудие убийства. Беззубый упырь? Нонконформист? Ерунда какая-то. В Колках мы были уже после полудня. Дядька Ничипор вышел нас встречать. - А я ўжо думаю, куды ж вы пазніклі. Адкуль то вярэнька ў вас? [1] – он указал на коробку. - Святой отец еды в дорогу дал. Дядька одобрительно покивал. Вот что интересно, кстати. Отец Варфоломей не местный, он тоже приезжий. Помнится, он говорил, что до этого служил в Мозыре. Однако для населения пяти деревень святой отец за несколько лет сумел стать незаменимым. К нему идут не только по религиозным вопросам, но и просто посоветоваться. Страх, душевное смятение, любые происшествия – всё к отцу Варфоломею. Его любят и уважают, он же, в свою очередь, принимает искреннее участие в жизни местных. Тётка Марыся как раз собирала обед. - Сядайце, хлопцы, ото галдунікаў паспрóбуйце. Следом за горшком с варениками на столе появился кувшин медового кваса. Мы уселись за стол. - Дядька, вы можете, пока обедаем, вспомнить, где в округе есть родники? Или ручьи мелкие, короче, что-то такое. - Так, вядома ж. Але навошта табе? [2] - Наша бабуля считает, что вторая жертва могла быть убита где-то в окрестностях родника. Я должен проверить, потому что с местом преступления у нас пока пробел. Дядька кивнул. Мы принялись за еду. Тётка Марыся бдительно следила, чтобы нам всего хватало. Даже неловко: они так о нас заботятся, а мы до сих пор не можем толком разобраться в происходящем. После обеда вышли во двор. Мы подождали, пока дядька Ничипор набьёт и раскурит трубку. Для него это был целый ритуал. Ждали не зря – после этого он, рисуя палочкой на земле возле мастерской, обозначил нам примерное расположение трёх ближайших родников. - Отолькі туды на калёсах не праедзеце, лепей вéрхі. [3] Это я уже понял: два родника были в лесу, один – на склоне у реки. Что ж, придётся лезть в седло. Не люблю я это дело, но пешком мы до завтра не управимся. Так, а где мы второго коня возьмём? - Марыська! – дядька Ничипор сходу понял проблему. – Ім наш Вогнік патрэбны! [4] - То хай бяруць! – отозвалась из хаты хозяйка. Вогник, их ярко-рыжий рабочий жеребец, был тут же поставлен пред мои очи. Дядька Ничипор, попыхивая трубкой, с хозяйской гордостью погладил коня по носу. Я поблагодарил, но от оказанной чести отказался. Пусть лучше Фома на нём едет, а то поди знай, что у чужого коня на уме. Скинет ещё – и воткнусь головой в землю, а бабуле собирай меня потом. В своём мире я водил машину. Здесь у меня с транспортом пока не ладится. Коней я подсознательно опасаюсь и езжу верхом только по великой необходимости и только на самых смирных и спокойных лошадях. У нас как раз такой, вот на нём-то я и поеду. Вогник, привыкший таскать телегу, не был приучен к седлу. Местные ездят без него, Еремеев, как выяснилось, тоже умел. Коня, который предназначался мне, заботливо оседлали. Да я бы на него иначе и не полез. Когда мы выезжали со двора, было около часа дня. - Давай сначала в лес, что ли, - предложил я. Фома не стал спорить, и мы двинулись в сторону новой улицы. Там, за окраиной, начиналась уже знакомая мне опушка леса. Мы проехали мимо пустого дома сироты Ганки. Почему-то мне казалось, что с момента нашего появления здесь прошло около месяца. Дни летят – не успеваешь опомниться, а толку? - Да, Никита Иваныч… я тут вспомнил кой-чо. Аксанка говорила, что у мальчишек что-то типа шалаша на лугу было. Она это называет будан. Ну вроде как они в непогоду там прятались, когда почему-то домой не шли. - И ты молчал? - Слушай, я с ней полчаса по куширям прятался, чтобы допросить. Сам в следующий раз огородами ползать будешь. - Ладно, хотя бы вспомнил, - примиряюще кивнул я. – Закончим с родниками – найдём этот будан и осмотрим. Теперь мы ехали вдоль опушки леса, намереваясь начать с самого дальнего из окрестных родников. Дядька сказал свернуть у расколотой сосны. Она показалась примерно через пару километров – мёртвый остов, поражённый молнией. Мы свернули и ещё какое-то время ехали верхом, пока лес не стал гуще. Дальше предполагалось идти пешком. Мы привязали коней к деревьям и прислушались: невдалеке журчала вода. Мы пошли на этот звук и вскоре оказались на небольшой полянке, посреди которой из земли журчал родник. Теперь нам предстояло тщательно обследовать первое из предполагаемых мест преступления. На это у нас ушло минут сорок – буквально под каждый кустик заглядывали, каждое дерево вокруг проверили, я даже мелкие камешки в роднике поворошил. Закончив, мы разочарованно переглянулись. - Здесь вообще бывает кто-нибудь? – хмуро уточнил я, хотя и так было понятно, что если кто и бывает, то раз в год по расписанию. Еремеев развёл руками. Ему повезло не больше, чем мне. На полянке не было ничего, что я мог бы зачесть в список возможных улик: ни следов, ни капель крови, ни каких-нибудь кусочков ткани или зарубок на деревьях. Я открыл блокнот на том месте, куда перерисовал карту дядьки Ничипора, и пометил этот родник крестиком. Проверили, мимо. Он слишком далеко. Во-первых, от деревни, поэтому сюда никто и не ходит. А во-вторых, от реки, куда в итоге сбросили тело. Мы вернулись, отвязали коней. Теперь нам предстояло двигаться назад примерно на полпути. Солнце висело высоко в безоблачном небе, после прохлады леса было непривычно жарко. Нашим новым ориентиром были две сросшиеся ели, от которых полагалось шагать в лес, ориентируясь на зарубки на деревьях. Наличие зарубок меня успокоило: мне не нравился этот лес. Пока что мы имели с ним дело только в негативном ключе. Я никогда не забуду, как мы продирались сквозь чащу, пытаясь догнать убегающую девушку. И как шли среди ночи сюда на беседу с Лясуном. Проку от той беседы было относительно немного: здешний лесной дедушка, образно говоря, кинул мне кость – упомянул бессонную плынь с запада. А что это такое, зачем, в какую сторону копать дальше – разбирайся, Никита Иваныч, сам. Ну и ладно, не больно-то и хотелось. Второй раз мы оставили коней привязанными к сросшимся елям и снова вошли в лес. Зарубок в виде неровных стрелочек было много, все они указывали в чащу. Очевидно, этот родник у местных пользуется бóльшим спросом. Он ближе, дорога чуть проще. По моим ощущениям, мы шли вглубь леса где-то метров пятьсот, отметки на стволах деревьев были чёткими и понятными. Однако вскоре картина леса начала меняться. Стали попадаться сгнившие или засохшие деревья, многие были явно больны – сбросили иголки, и те рыжими ковриками лежали на земле. - Не понял, - Фома растерянно огляделся. Следов на стволах больше не было. Если честно, я тоже. До нас донёсся старческий кашель, почти неотличимый от скрипа дерева на ветру. Почему-то я сразу подумал про лесного дедушку. Не знал, что природные духи могут кашлять. В этом звуке было что-то больное. - Гражданин Лясун! – крикнул я. Мы с Еремеевым встали спина к спине и прислушались, но безуспешно: Лясун не отозвался, а сам лес притих, как будто надеясь, что мы исчезнем сами. Вокруг были сгнившие остовы и сухой бурелом. - Только что же нормально было, - пробормотал я, беспомощно оглядываясь. А нет, не было: больные деревья попадались и раньше, просто их было мало, и мы не обращали внимания. – И куда нам дальше? - Обратно? Теоретически – да, обратно можно. Вот только тогда мы не сможем обследовать второй родник и с чистой совестью либо вычеркнуть его из списка, либо зачесть как место преступления. Окружавшие нас полумёртвые деревья мне не нравились, хотелось бежать отсюда, но азарт следователя требовал идти вперёд. - Давай ещё немного пройдём, а потом вернёмся, - предложил я. Фома моего энтузиазма не разделял. - С лесом что-то не то. Как будто отрава какая его из-под земли гложет. Не нравится мне это. - Мне тоже, но, по-моему, ещё немного осталось. Он пожал плечами, словно говоря: ну как знаешь. И мы пошли вперёд. Количество повреждённых деревьев понемногу уменьшалось, зато мне начало казаться, что мы ходим кругами. К стыду своему, я абсолютно здесь не ориентировался. - Как думаешь, долго ещё? - А пёс его знает, - отозвался Еремеев, осматриваясь. – Мы пройти его не могли? Я был уверен, что там, где мы шли, никаких признаков воды не было. Стволы деревьев тянулись вверх, макушки закрывали солнце. В лесу было сумрачно и прохладно. - Вот вечно тебя, Никита Иваныч, на приключения тянет. Заблудились мы. Я промолчал. От меня в лесу толку никакого, максимум могу найти север. Спустя ещё примерно полчаса блужданий среди абсолютно одинаковых деревьев мы уже не были уверены ни в чём. Даже в том, что север именно там, где мох. Мы заблудились абсолютно по-идиотски. Фома вначале оставлял на деревьях новые зарубки, потом бросил. Теперь у нас обоих было ощущение, что мы под действием какого-то странного морока ходим кругами. Выбраться бы отсюда, уже не до поисков места преступления. У нас в Лукошкине я и в лес-то не хожу, незачем. В столице не принято нарушать закон именно в лесу. Да и как-то всё недосуг. Не знаю, сколько мы блуждали. Думаю, несколько часов. Ладно я, городской, но на Еремеева лес тоже влиял как-то странно. Мы тупо шагали, даже не пытаясь составить какой-нибудь план спасения. Ни на что другое просто не было сил – даже думать. Одинаковые деревья и полумрак вокруг нас действовали угнетающе. Я сжимал в кармане бабулину ладанку от упырей – просто чтобы не впадать в панику. Когда после долгих часов бесцельного блуждания по лесу мы вывалились на полузаросшую колею, мне казалось, что ещё немного – и я эволюционирую обратно в пещерного человека. Перед нами тянулись две полосы, прочерченные колёсами телег. Не сговариваясь, мы плюхнулись на землю посреди этой колеи. Кажется, наша безвременная кончина в лесу откладывается. Бестолково петляя по лесу, мы чудом вышли на дорогу. Что именно это за дорога, я сразу понял. Кажется, Еремеев тоже. Ноги гудели от усталости, хотелось пить. У нас была фляга, но она осталась приторочена к седлу моего коня. Мы же не думали, что застрянем в лесу на несколько часов. Немного отдышавшись, я почувствовал себя гораздо спокойнее – хотя бы для того, чтобы рассуждать вслух. - Значит, так. Вариантов у нас три. Первый – идти обратно через лес. Я допускаю, что ты прав и с лесом действительно что-то не то, может, Лясун над нами потешается. В любом случае, у нас все шансы там же и остаться. Отметаем сразу. Второй – идти в деревню в обход. Пешком дай бог к ночи дотащимся и ничего больше сегодня сделать не успеем. А у нас, между прочим, на повестке дня ещё один родник и шалаш. И третий… - … идти на поклон к Горецкому и просить, чтобы он дал нам лошадей? - Точно. У него наверняка есть, прислуга же должна на чём-то передвигаться. Фома махнул рукой. - Давай к Горецкому. Чем чёрт не шутит. Мы встали с земли, отряхнули с себя опавшую хвою и зашагали по колее. Иногда она почти терялась под ковром из иголок, потом вновь появлялась. Путниками эта дорога явно не перегружена. Мы настолько выдохлись и физически, и морально, что идти быстрее просто не могли. На путь до особняка господина полицмейстера у нас ушло ещё минут сорок. Впрочем, я уже перестал понимать, который час. В лесу даже время текло иначе. Колея упиралась в уже знакомые мне ворота. Мы подошли. В прошлый раз, когда я приезжал сюда, ворота были открыты, сейчас же на них с обратной стороны висел замок. В кирпичную кладку забора у самого верха был вбит крюк, на котором обнаружился колокольчик. В прошлый раз я его не заметил, не было нужды. Я позвонил. Из будки выглянул привратник – молодой, лет тридцати. Следом высунулась овчарка. - Вы кто такие? - Мы из Колок. В лесу заблудились. Он долго сверлил нас подозрительным взглядом, потом уверенно заключил: - Не похожи. В наблюдательности этому парню не откажешь. Мы были одеты как местные, но, во-первых, говорили иначе – да как и он, собственно. Горецкий, скорее всего, отбирает себе прислугу в том числе по языковому признаку, а речь местных считает уродливым диалектом. А во-вторых, у меня не было бороды и усов. - В гости приехали. Хозяина позови, - Фома начал терять терпение. Мы действительно очень устали. Собака недовольно заворчала. Если нас сейчас отсюда развернут – ну что ж, значит, сегодня не наш день. Не с боем же прорываться. Дальше спорить не пришлось. Заинтересованный, по всей видимости, шумом со двора, на балкон второго этажа вышел хозяин дома. Узнал нас и картинно уткнулся лбом в ладонь. Мы одновременно развели руками, мол, что делать, так уж получилось. - Впусти, - коротко приказал Горецкий и снова скрылся в доме. Привратник озадаченно пожал плечами, но замок снял и даже открыл нам створку ворот. - Собаку держи, - предупредил я. Пёс, впрочем, даже не двинулся в нашу сторону – просто глухо ворчал. - Он без приказа не тронет. - Итак, господа. Позвольте узнать, что вам здесь понадобилось. Особенно вам, господин Ивашов, потому как последнее время вы с завидной регулярностью наносите мне визиты. Горецкий спустился с веранды и остановился напротив нас, скрестив руки на груди. - Александр Ильич, не преувеличивайте, - как можно более миролюбиво заметил я. – Я к вам пришёл всего второй раз. - Я предпочёл бы, чтобы вы вообще ко мне не приходили, но раз уж так получилось… - его взгляд прямо-таки обжигал холодом. – Итак? - Мы пошли в лес и неожиданно заблудились. А когда наконец вышли, оказалось, что наши кони остались с другой стороны леса. Вышли тут неподалёку, - я махнул рукой назад. - Даже не буду спрашивать, зачем вас снова понесло в лес. От меня-то вам что нужно? - Не были бы вы так любезны одолжить нам пару коней? Нам добраться до деревни, и сегодня же вернём. Горецкий молчал где-то с минуту, как будто что-то для себя решая. - Проще вас сразу отвезти, куда скажете. Идите на конюшню, - он повернулся к Еремееву, - скажете Степану, что я велел запрягать. Он вас отвезёт. Конюшня – это туда. Впрочем, он мог и не уточнять: конюшня представляла собой типичную длинную постройку с несколькими въездами позади особняка. Если нас действительно довезут, мы сэкономим уйму времени. Не придётся снова тащиться сюда, возвращая лошадей. Кажется, пошли дела. Мы церемонно поблагодарили. - Александр Ильич, - снова окликнул я, заметив, что он собирается уходить. – Раз уж мы уже здесь, хотел бы обсудить с вами одно дело. - Вы уверены, что оно меня заинтересует? - Ну, я думаю, что оно входит в круг ваших обязанностей. Ещё пара визитов к господину полицмейстеру – и я в совершенстве овладею интонациями светской беседы. Не сомневаюсь, что на деле ему хотелось вышвырнуть меня отсюда, а мне – попробовать через вышестоящие инстанции добиться его отставки, но внешне всё выглядело вполне мирно. - Что ж, раз вы настаиваете… - он пожал плечами. – Ступайте на веранду и подождите там. Мы вместе поднялись по каменным ступеням. Горецкий вошёл в дом, я же двинулся по уже знакомой длинной веранде, которая тянулась почти по всему периметру. Дом был старым, очень старым – он словно выныривал из прошлого. Такие дома отлично умеют тянуть деньги, содержать этот особняк мог позволить себе лишь человек, по-настоящему не стеснённый в средствах. Честно сказать, в своей жизни я видел мало дворянских домов и даже толком не представлял, как они должны выглядеть. Но, наверно, как-то так и должны. Дядька Ничипор вроде упоминал, что в прошлом этот дом принадлежал графу. Я завернул за угол и теперь мог видеть задний двор. Там обнаружился ещё один пёс – такая же овчарка, как та, что встречала нас у ворот. Пёс, впрочем, не обратил на меня внимания, он лежал под деревом и грыз кость. Я сел в то же самое кресло, в котором сидел в прошлый раз, и принялся ждать. Внезапно мне в голову пришла идея – достаточно дельная, чтобы я мог мысленно похвалить себя за сообразительность. Я вытащил из сумки тарелку, запустил по ней яблоко и, едва появилось бабулино изображение, поднёс палец к губам. Она только успела рот открыть, чтобы меня поприветствовать, но тут же захлопнула и понимающе кивнула. Беззвучно пошевелила губами, по-видимому, произнося заклинание, и все звуки с той стороны исчезли. Теперь я мог не бояться, что из тарелки не вовремя заорёт кот или закукарекает петух. Люблю нашу бабулю! Я восхищённо показал ей большой палец. Осторожно поставил всю конструкцию под кресло и загородил сумкой. Едва я успел выпрямиться, двери на веранду открылись, вошёл Горецкий. Следом появилась молодая женщина с подносом, на котором я рассмотрел кофейник и две чашки из тонкого фарфора. Женщина поставила чашки на стол, налила в них кофе и бесшумно удалилась. Кофе? Здесь, в этой глуши?! Я принюхался: запах у него был не хуже, чем у того, которым угощал меня Кнут Гамсунович в Немецкой слободе. Но то столица, а тут ближайший город – это Мозырь, и он не сказать чтобы большой. В ответ на мой ошарашенный взгляд Горецкий только хмыкнул. - Нужные связи, господин Ивашов. Угощайтесь. Что за дело у вас ко мне? - Вчера утром мы нашли у реки тело мальчика. Он повесился на дереве. - Так. И? - И мне хотелось бы разобраться, что толкнуло его свести счёты с жизнью. Этот мальчик – Янка, младший брат Ирины Касько, в девичестве Михалюк. Думаю, вы её помните. - Естественно. Она около года работала у меня горничной. - Видите ли, это дело с самого начала очень странное. Дети, здоровые психически, не совершают самоубийств. Я принял решение поговорить с его сёстрами, и вчера днём Ирина с мужем приезжали к нам в Колки. - Вы потащили женщину, у которой грудной ребёнок, два часа в одну сторону, просто чтобы унять ваш исследовательский зуд? Разговор с господином Горецким напоминал мои немногочисленные допросы лукошкинской знати: наши бояре тоже на милицию чихать хотели, а у меня, в свою очередь, не так уж много было на них рычагов влияния. На Горецкого же не было вообще ни одного. Угрожать ему я не мог, как-то прижать – не за что, а пытаться договориться или воззвать к его совести – всё равно что биться в глухую стену. - Александр Ильич, вы не думаете, что при рассмотрении вашего прошения о переводе кто-нибудь спросит, почему на вверенной вам территории так много смертей? – не сдержался я. Он посмотрел на меня крайне удивлённо: как такое вообще могло прийти мне в голову? Нужные связи, господин Ивашов. Дорого бы я дал, чтобы узнать, кто за ним стоит. Для чиновника не самого выдающегося уезда он как-то уж слишком никого не боялся. Я глубоко вздохнул, отпил кофе и постарался взять себя в руки. - Сегодня утром меня вызвали в Капцевичи. Это от выезда с вашей дороги направо, - на всякий случай уточнил я. Он кивнул. – Туда рекой принесло второй труп – Михася, лучшего друга Янки. Его закололи ножом возле родника, а потом дотащили до реки и сбросили туда. Горецкий удивлённо поднял бровь. - Почему вы решили, что именно возле родника? Если его выловили из реки, почему не возле реки? - Позвольте не раскрывать мои источники информации, - улыбнулся я. – Тело отправили в Копаткевичи – его захоронение в компетенции церкви, а не милиции. Я поехал следом. Кстати, снова видел Ирину и её супруга. У них отличный дом. Этот выпад тоже прошёл мимо цели. Горецкий отсутствующим взглядом смотрел на собаку. Я же, к стыду своему, на миг потерял самообладание и задал уж совсем дурацкий по своей прямоте вопрос: - Совпадение ли, что у вашей бывшей служанки такой дом? Но этот вопрос давно крутился у меня в голове. Не удивлюсь, кстати, если мой собеседник теперь будет считать меня полным идиотом. - Отнюдь, - он действительно посмотрел на меня как-то странно. Его выдержке, впрочем, можно было позавидовать. – Строительство этого дома оплачено мной. Вроде бы половину материалов везли из Мозыря, но руководила стройкой она сама, и я, честно сказать, не в курсе. Я постарался скрыть своё удивление. В голову лез один упрямый стереотип. - Когда меня направили сюда, я примерно представлял, с кем буду иметь дело. В деревне сложно найти хоть сколько-нибудь мыслящего человека. Круг их интересов узок и ограничен, а во всех своих проблемах, как я уже говорил, они виноваты сами. Вы напрасно стараетесь им помочь, Никита Иванович, они не оценят. Это всё равно что метать бисер перед свиньями. Я невольно сжал кулаки. - Вы не правы, Александр Ильич. Он пропустил моё высказывание мимо ушей. - У Ирины Михалюк есть хоть какие-то мозги, что для деревенской женщины большая редкость. Так что считайте это жестом доброй воли с моей стороны. Кроме того, я крёстный отец её сына. - Крёстный? – с нажимом переспросил я. Интересно, почему меня ещё не выгнали? - Почему-то я не сомневался в способности лукошкинской милиции делать выводы, - по его губам скользнула тонкая, едва заметная улыбка. – Строго говоря, Никита Иванович, это не ваше дело. Но позвольте задать вам встречный вопрос: я похож на человека, которого привлекают интрижки с прислугой? Когда я размышлял о причинах его великодушия в отношении Ирины, это был один из моих аргументов «против». Даже наш государь до женитьбы всех сенных девок перещупал, то есть ситуация была бы вполне рядовая. Но да, в характер господина полицмейстера не вписывалась. Я изобразил раскаяние. Тем временем створки одного из въездов конюшни открылись. Бородатый конюх вывел запряжённого в телегу коня. Следом вышел Еремеев. - Что ж, господин Ивашов. Если мы закончили обсуждение моей личной жизни, могу лишь пожелать вам приятной дороги. - Спасибо за кофе. - Всего хорошего. Дождавшись, пока он уйдёт, я наклонился и вытащил из-под кресла свои вещи. Снял яблоко с тарелки, сунул их в сумку и спустился по деревянным ступенькам сразу на задний двор. Фома уже ждал меня. Я закинул сумку и тоже забрался в телегу. - Ты объяснил, куда ехать? - Да. Знакомься, это Степан. Только он немой. Мужик согласно покивал и тронул коня с места. Привратник открыл нам ворота. Обе собаки с любопытством смотрели вслед. Разговаривать мы не могли: Степан хоть и немой, но не глухой же. Зато довёз нас безукоризненно – уже где-то через полчаса мы были около сросшихся елей, к которым привязали коней. Солнце клонилось к закату. Если бы нас не угораздило заблудиться, давно бы дома были. Мы поблагодарили Степана и выбрались из телеги. Он развернулся и поехал прочь. Едва дождавшись, пока он удалится на достаточное расстояние, Еремеев принялся докладывать – настолько ему не терпелось поделиться новостями. - Ты не поверишь, Никита Иваныч! Я как в конюшню-то зашёл, как огляделся… Пять лошадей у него. Две простые, рабочие, ещё один – здоровый такой, небось коренником ставят, ежели на тройке куда. А ещё две – та-а-акие! – Фома едва не кругами бегал от восхищения и напоминал сейчас автолюбителя в каком-нибудь дорогом салоне. – Я там вокруг них чуть от зависти не помер, благо этот Степан особо не мешался. Чтоб я так жил, Никита Иваныч! Я развёл руками, показывая, что не могу разделить его эмоций, поскольку в лошадях не разбираюсь. - Из повозок телега вот эта – видать, для слуг, и коляска рессорная. Я грешным делом чуть не пошутил, мол, хозяин велел коляску закладывать. Представляешь, с какой помпой мы бы в деревню въехали? Все девицы бы наши были! - Тебе бы не поверили, - фыркнул я. - Вот и я так подумал. Но тебе надо это видеть, Никита Иваныч, в этой глуши да кони заграничные! - Хорошо, я тебя понял, - мне не терпелось поговорить с бабкой. – Дай мне минут десять, и поедем. Увидев, что я достаю тарелку, Фома послушно заткнулся. Мы уселись на траву под деревом, и я снова запустил по кругу яблоко. Я, кстати, прогрессирую: оно у меня больше не падает. - Ребятушки! – едва увидев нас, бабуля расплылась в улыбке. – Тебя, Фома Силыч, сто лет не видела. - Здравствуйте, матушка, - Еремеев улыбнулся в ответ. - Никитушка, а ктой-то был, кого ты мне слушать подсунул? - Местный участковый, если можно так сказать. Александр Ильич Горецкий. А что, я вам про него не рассказывал? – удивился я. Бабка отрицательно покачала головой. – Странно. Ну ладно, видимо, к слову не пришлось. Его сюда за дуэль сослали – ну и вот, исполняет обязанности. - За дуэль?! – поражённо вытаращилась на меня бабка. Оно и понятно, в Лукошкине это большая редкость. Дуэль в столице можно допустить разве что между представителями европейских посольств, у местных подобное не в чести. – Это ж откуда он такой взялся? - Да пёс его знает, - вставил Еремеев. Вот кстати да, мы до пор не знаем, откуда родом местный представитель закона. Не то чтобы мне без этой информации скучно жилось, скорее так, для порядка. – Но вы бы его коней видели, бабуль! У нас таких и не сыщешь, ну, может, токмо у государя. - Да подожди с конями, - прервал я. – Бабуль, вот пока вы слушали – он мне правду говорил? - Вроде да… - она почесала бородавку на носу. – Я токмо не поняла, сокол ясный, на кой ляд ты к его бабе прицепился. Тебе-то что за беда? - Да потому что у этой бабы дом, каких тут по пальцам пересчитать можно! – снова влез Фома. – Окна из слюды, которую днём с огнём в округе поискать, её тут и нет, в городе заказывать надо. Фундамент каменный и дымоход, когда у соседей весь дым через дыру в потолке. Ну неспроста же, бабушка! Вот Никита Иваныч и не утерпел. - Да вам-то, опять же, что за дело? Даже если и так, ну крутит она мужиком на свой манер, так и где ж тут преступление? - Я не спорю, бабуль, глупо получилось. Просто вы же сами сказали, что Ирина соврала нам по поводу своих встреч с братом. Пустяк, но, может, и нет. - Тебе не нравится, как он исполняет обязанности участкового, вот ты к нему и цепляешься, - лукаво улыбнулась бабка. – Ищешь связи там, где их нет. - Он их не исполняет, бабуль. Люди мрут, как мухи, а здешняя полиция и в ус не дует. - Ну я тебе так скажу, Никитушка. По поводу бабы – правда, не полюбовники они. И про то, что сына крестил, - правда. А вот токмо… - Да? - Ты когда про родник сказал, это его малость задело. То ли мне показалось… Странно, обычно нашей бабуле не кажется. Ладно, спишем её неуверенность на дефекты связи на расстоянии: могла недослышать. Но я на всякий случай буду держать этот факт в голове. Работа следователя в том и состоит, что нельзя упустить ни одной мелочи. Порой самые незначительные предположения переворачивали нам ход всего дела. - Спасибо, бабушка. - А чой-то вид у вас потрёпанный? - Мы в лесу заблудились. Уйму времени убили, пока выбрались. - Я за вас сегодня помолюсь. За то, что выбрались. В лесу ить можно и остаться, - она перекрестила нас, и мы попрощались. Я сунул тарелку в сумку и встал с земли. - Ну что, поехали. Второй родник мы пока не нашли, но давай осмотрим третий. И шалаш этот, про который Аксанка говорила. Когда мы выдвинулись обратно в сторону деревни, солнце уже клонилось к закату. Вечерняя жара воспринималась чуть легче, к тому же лес давал необходимую тень. В деревне мы должны были, не доезжая дома дядьки Ничипора, свернуть в боковой проулок, чтобы оказаться на лугу. Однако Еремеев притормозил. - Глянь-ка, Никита Иваныч, кажись, к нам приехал кто. Приехал, как оказалось, отец Варфоломей – именно его телега стояла во дворе. Мы удивлённо переглянулись: если священник поехал сюда на ночь глядя, значит, дело у него действительно важное. Ему ведь возвращаться обратно уже по темноте – завтра воскресенье, служба, а значит, заночевать в Колках он не сможет. Мы оставили коней во дворе (всё равно ещё выезжать) и вошли в дом. Дядька Ничипор и отец Варфоломей сидели за столом и тихо беседовали. Тётка Марыся шила в углу. Увидев нас, она вскочила. - Ай, хлопцы, ек жа ж позна! А вячэра? - Марыська, не жвенькай, - оборвал дядька Ничипор. – Ойча навіны важныя ім прынёс, то хай выслухаюць спачатку. [5] Святой отец кивнул. Мне тоже казалось разумным сначала выслушать его (ему ещё назад ехать), а потом уже ужинать. Мы сели. - Я подумал, хлопцы, уж сёння до вас доеду. В вашем деле потеря времени может дорого стоить. Я благодарно кивнул, открыл блокнот и приготовился записывать. В этом мире хорошие отношения с духовенством – практически залог успешной работы следователя. Народ доверяет священникам куда больше, чем милиции. Это у нас в Лукошкине я за несколько лет примерно сравнялся по влиянию с отцом Кондратом, здесь мне до такого ещё далеко. - Пришла ко мне по обеде Надзея Касько – то свекровь Ирынкина [6]. Но не для споведи, скорее, посоветоваться просто. Потому я и подумал: коли тайной то слово не скреплено, могу вам пересказать. Угодно Господу, чтобы всяк человек крещёный тебе помогал. Я в дела семейные не лезу, но коли парада [7] моя нужна – завсегда выслушаю. Ирынка – девка набожная, благочестивая. Никаких вольностей никому на деревне с собой не дозволяла, Явхима с войска семь лет ждала. Один у девки грех – гордыня. А Писание меж тем учит, чтобы жена завсегда мужу была покорна. Ирынка же никогда ни под кого не прогнётся, всё по-своему сделает, и на той почве пошёл у них с Надзеей разлад. Та всё надеялась, что не дождётся девка Явхима, пойдёт за другого али честь девичью не соблюдёт. Короче, Ирынке ещё лет семнадцать было, а уже умела зубы показывать. Невзлюбила её свекровь. - Это она вам рассказала? - Да, Надзея. Говорит, понимаю, что грех, а вот не могу её принять. Где ж это видано, чтобы не жена под мужем, а муж под женой ходил? Я, Никита Иваныч, что-то такое подозревал, но не моё это дело – в семью лезть. Потом она через соседей вызнала, что Ирынка к Горецкому служить пошла. Тут уж, говорит, думаю, дело решённое – принесёт в подоле. Сколько таких историй, когда дворяне девок горничных силой брали. И с этой стороны, я так понимаю, тоже провал. Ирина честно дождалась жениха и под венец пошла невинной. - Тут с войска вернулся Явхим, и мать попыталась упереться, мол, не ждите благословения. Ирынка едва в лицо ей не расхохоталась – тогда, говорит, не будет у вас сына. Явхим уже тогда за ней шёл, аки телок на верёвочке. Пришлось благословить, перешла Ирынка под свекрухино крыло. - И началась война. - Истинно. Надзея и сама кается, что грешна, а вот, говорит, не лежит к ней душа. Своевольная девка, всё по-своему. С самого утра змеями друг на друга шипят, ни одна не уступает. И тут новая беда – Ирынка затевает строить дом. Вишь в чём штука, Никита Иваныч, с этим домом… - отец Варфоломей поскрёб бороду. – По здешним правилам всё, что баба имеет, после свадьбы принадлежит её мужу. Нет у наших баб права на собственность. Ну кроме дворянок разве, да и то не всегда. - Получается, независимо от того, на чьи деньги идёт стройка, дом принадлежит Явхиму. Святой отец кивнул. - И ежели захочет Явхим её со двора погнать, в чём ни есть уличивши, этот дом останется за ним, а баба уйдёт в том, что на ней надето. Я знал об Ирине уже достаточно. Она бы этого не допустила. - Слушай дальше, Никита Иваныч, дальше интересно. В прошлом снежне [8] пришёл Явхим к матери, говорит, Ирынка потребовала ехать в Мозырь, бумаги какие-то подписать. А какие бумаги, ежели он неграмотный. Так и подписал, крестик там какой-то поставил. Тут уж Надзея не стерпела, пришла к ним на двор, Ирынка как раз одна была. Что ты, говорит, ещё удумала? - Кажется, я понял. Она заставила его подписать отказ от прав на дом. - Ты зришь в корень, Никита Иваныч. В случае, ежели станет Явхиму лю́ба другая, уйдёт он из этого дома голый и босый, ничего она забрать не дозволит. А после неё дом детям отойдёт. Я восхищённо присвистнул: ничего себе! Даже в моём мире это встречается нечасто. Здесь же, при полном бесправии женщин и их зависимости от мужчин, такой ход был и вовсе из ряда вон. - Гордыню Ирынкину я видел, но чтобы такое… - святой отец осуждающе покачал головой. – Видит Бог, сроду бы не догадался! Если честно, я тоже. Для этого мира, для этого времени – слишком сложно, здесь до такого ещё лет двести расти. Она вынудила мужа подписать некое подобие брачного договора. Кто бы ей это, интересно, подсказал? - На Грамницы она родила, но мать не позвали, так она в первые дни и не видела внука. Крестят здесь обычно на восьмой день, раньше – редко, ежели младенец слаб зело. Я их ждал к концу месяца, а токмо числа двадцать седьмого лютого [9], как сейчас помню, приносят они мне бумагу, что, дескать, «крещён раб Божий Якуб, сын рабы Божией Ирыны и раба Божьего Явхима, в Соборе Архангела Михаила, город Мозырь». Книга рождений у меня находится, надобно было запись сделать. Кто у младенца крёстные родители – до сих пор не знаю. Надзея уж очень хотела, дабы хоть немного отношения с невесткой смягчились, но Ирынка её звать и не думала. Ибо, говорит, ежели свекровь меня не уважает, ноги её не будет на моём дворе. Сколько раз девке говорил — примиритесь, ибо учил Господь покóре и прощению, а как об стенку горох. То есть у неё хватило духу зимой везти недельного младенца за пятьдесят километров от села, чтобы окрестить? Эта женщина последовательно рушила все устоявшиеся правила своего окружения. - И часто в споре Ирынка мужу этим домом даракала, мол, у тебя имущества — вошь да блоха, так ещё и твоя мать на меня голос повышать смеет. Нет на этом дворе ничего твоего. Явхим то потом матери пересказывал, жалился зело. Я в семьи не лезу, но сроду бы не подумал, что так бывает. С виду мирная семья, в царкве на службе каждую нядзелю [10] — он с ребёнком, она в нарядном платке, любо-дорого посмотреть. А ведь я так и думал, Никита Иваныч, когда крестить будут — мать в крёстные возьмут, может, и смягчится Ирынка. А крёстным брат ейный мог быть. - Горецкий у них крёстный. Потому и поехали в Мозырь, что, видать, негоже дворянину в сельской церкви стоять, - буркнул Фома. Отец Варфоломей даже рот открыл от удивления. - Да ладно? Я кивнул. Святой отец озадаченно покачал головой. - Это многое объясняет. Но это ещё не вся история, хлопцы. В тот день, когда младший Михалюк умер, Явхим возвращался от матери. Как-то так получилось, не сразу вошёл в дом, а задержался под окном и услышал, что Ирына с кем-то разговаривает. Прислушался — с братом. Янка ей что-то толковал про старые срэбные деньги. Вроде как они с Михасем нашли на лугу клад. Спрашивал у сестры, как поступить. Мы с Еремеевым вытаращились друг на друга. Потом Фома порылся в карманах и выложил на стол монетку, найденную нами у забора Алеси Чарнушки. - Такие деньги? – у меня даже голос сел от волнения. - Не знаю, хлопцы. А где вы это взяли? Мы рассказали. Святой отец повертел монетку в руках, показал дядьке Ничипору. - Королевство Польское, - священник разобрал надпись на монетке. – Думаю, да. Такие деньги. Они пасли на лугу табун, от скуки бродили вокруг, наткнулись на родник. Причём Янка твердил, что они чуть ли не каждый день там бывают и никаких родников прежде не видели. А в роднике лежало несколько монет. - И как они поступили? - Разделили поровну и забрали себе. А наутро Янка побежал к сестре. Кстати, неудивительно, что именно к ней. В семье, где мать — запойная пьяница, Ирина, скорее всего, главный авторитет в финансовых вопросах. - Она ему и присоветовала: иди обратно на родник, раскопай там да посмотри, не осталось ли чего в земле. Мол, ежели водой на поверхность несколько монет вымыло — дык наверняка остальное до сих пор от глаз сокрыто. И будет всё твоим. Явхим послушал сие да обратно к матери пошёл. А ныне она от кого-то услышала, что Янка повесился, а второго рекой в Капцевичи прибило. Вот и пришла посоветоваться, мол, не связано ли это. Я, кажется, даже дышать периодически забывал. Не сомневаюсь, что связано, ещё как связано! Сначала они находят в роднике монеты, а спустя сутки один уже висит на иве, а второй бездыханным телом плывёт по реке в Капцевичи. Уж очень странное было бы совпадение! А ещё — просто красной нитью, главным тезисом всего дня: не упускай из виду Ирину. - Вот такие дела, хлопцы. Ежели то, что Надзея поведала, вам поможет злачынца отыскать, дык, значит, Господу так угодно. А я поеду до дому, служба у нас завтра утренняя. Я искренне поблагодарил святого отца, и распрощались мы на самой дружеской ноте. Дядька Ничипор пошёл его проводить, тётка Марыся кинулась подавать нам ужин — чугунки стояли в тёплой печи. - Тётка, а во сколько служба начинается? – мне вдруг пришло в голову, что я могу прийти в церковь, понаблюдать за семейством Касько, а сразу по окончании перехватить Ирину. - А вóсьмай. Ото кеб усе паспелі ранішнія справы зрабіць, перш ніж да царквы ехаць. [11] - Ага… - я записал. Ели быстро. Даже мою усталость как рукой сняло, теперь мне срочно требовалось упорядочить сегодняшние новости. Со двора донёсся удаляющийся стук колёс, потом скрип — это дядька закрывал ворота. Я уже почти смирился с тем, что особо сегодня не посплю, но… кажется, пошло дело! Стемнело. Деревня засыпала, с улицы доносился лишь редкий лай собак. Тётка Марыся вымыла посуду, и супруги ушли к себе, мы остались сидеть за столом. Темноту лишь едва рассеивала потрескивающая в углу лучина. - Слушай, Никита Иваныч, - Фома озадаченно поскрёб бороду, - я всё никак в толк не возьму. Как девка всё так ладно провернула, с домом этим? Ить супротив закона Божьего, где ж видано, чтобы муж да жена имущество делили! - Я почти уверен, что это тоже идея Горецкого. Скорее всего, ему не нравится её муж. В этом я с ним солидарен, как ни странно. Сам посуди, мужик — глава семьи, а всё чужим умом побирается. У него уже сын растёт, а он до сих пор к матери жаловаться бегает. Я бы такому тоже не доверял. Если всё так, как говорит святой отец… В доме заправляет Ирина, её муж — бесхарактерный увалень, а его мать невестку терпеть не может. Вполне вероятно, что Надзея попыталась бы либо как-то Ирину очернить, либо сыну найти другую девицу, помягче. - И отобрать дом! – допетрил Фома. – Девку бы выгнали с позором, аки блудницу, сына ейного бабка бы воспитала, а Явхим бы в дом новую жену привёл. Я кивнул: всё так. Если подумать, это не слишком сложно. Самое очевидное — обвинить Ирину в том, что её сын не от мужа. Женская вражда гораздо изобретательнее мужской, а этот дом был в семье настоящим камнем преткновения. Ни у свекрови, ни у мужа, судя по всему, не было средств даже на простую курную хату, и жить бы молодым несколько лет с матерью. Ирина действительно делала всё по-своему. Дом отстроили быстро, причём такой, что всё село наверняка желчью захлебнулось, а свекрови было очевидно указано, что в её помощи молодая жена не нуждается. И война перешла на новый уровень. - Подставить её не сложно. Обвинить в измене — и кто бы ей поверил? Там и так небось все соседи от зависти плюются. Я могу её понять. Я знал, что так бывает. Еремееву же до сегодняшнего дня, судя по всему, такое даже в голову не могло прийти. Семейные дрязги, вражда свекрови и невестки, пришедшей в мужнин дом, - явление частое. Молодым женщинам приходится терпеть и унижение, и даже побои, меня на несколько таких случаев в столице вызывали — проводил разъяснительные беседы. Но эту войну Ирина пока что выигрывала по всем фронтам. - Я думаю к ним завтра после службы наведаться. Побеседуем. - Никита Иваныч, это что ж получается, всё из-за денег этих? – Фома повертел в пальцах монетку. – А я-то думал, мало ли, кто обронил, бывает… - Ага, старые польские деньги посреди глухой деревни обронить, - скептически отозвался я. – Каждый день бывает, чего уж. Ты как хочешь, а родник этот надо искать. Причём не тот, что дядька упоминал, возле реки который, а где-то на лугу, где лошадей пасут. - Странно как-то, Никита Иваныч. - А? - Ну, помнишь, про болото тоже твердили, что не было его на том месте. Да и я его там не помню. А теперь вот родник появляется… Меня аж прострелило. А ведь верно! Янка говорил сестре, что никаких родников на том месте не было. Это случайность или уже тенденция? - Что делать будем? - Ну… - в полумраке, едва рассеиваемом светом лучины, я рисовал в блокноте абстрактные узоры. – Давай так. Я завтра поеду на службу, потом попытаюсь перехватить Ирину. А ты… Нас прервал перепуганный женский вопль с улицы. Мы с Еремеевым переглянулись и, не сговариваясь, бросились во двор. Следом выскочили дядька Ничипор и тётка Марыся. - Что-то горит, - принюхался Фома. Темно было — хоть глаз выколи. А потом из-за облака вышла луна, и одновременно занялась солома на крыше — пополз вверх огненный гребень. И мы сразу поняли, что именно горит. По улице с криками металась Аксана. Горела их хата. Из крошечного окна, дыры в потолке и распахнутой входной двери валил густой дым. Мы стояли на противоположной стороне улицы, но жар доходил и до нас. Хозяева и Фома сориентировались быстрее. Я на пару минут попросту застыл на крыльце, но им было не до меня. По улице уже бежали соседи с вёдрами. Я ещё в Лукошкине успел понять, что пожар моментально объединяет всех: если огонь перекинется на соседний дом, запросто выгорит вся улица. Аксану оттащили в сторону. Крыша полыхала, её-то и принялись тушить в первую очередь — огонь мог распространиться на хлев и сарай, а там недалеко и до соседней хаты. Я наконец пришёл в себя и тоже бросился было помогать, но тут мне на грудь буквально рухнула Аксанка. - Мамка! – она рыдала и трясущейся рукой указывала в сторону хаты. У меня сердце ухнуло куда-то вниз. - Фома! Он услышал, сунул кому-то своё ведро и подошёл. - Там Алена осталась, надо её вытаскивать. - Ты рехнулся?! Объяснять было долго. Я сдёрнул с девушки платок, окунул в чьё-то ведро, выжал и обмотал им голову. Но едва я сунулся к дому, жаркое облако дыма из входной двери отбросило меня назад. Лицо обожгло даже сквозь мокрую тряпку. Я сделал вторую попытку и, задержав дыхание, почти прошёл сени, но тут рухнула крыша, обдав меня снопом искр. Обратно на улицу меня вытащил за шиворот Еремеев. - Не лезь, Никита Иваныч. Всё уже… И он перекрестился. Соседи сновали с вёдрами, заливая беснующееся пламя. На наше счастье, ветра не было. Вместе с крышей огонь провалился внутрь хаты и теперь не выходил за её пределы. До меня доносились рыдания Аксаны. Усилиями всей деревни управились быстро. От хаты остался лишь обгоревший остов сруба, да уцелевшие стропила торчали, как рёбра великана. Отвратительно пахло гарью и… палёной плотью. Мы с Еремеевым уселись на землю у забора. - Это поджог, Никита Иваныч. На пустом месте хаты не горят. Так не горят. Я кивнул. На меня вдруг накатило запоздалое шоковое оцепенение. Так мы и сидели, молча глядя в пространство. Я бы и рад как ни в чём не бывало вести следствие, но я обычный человек и никогда не привыкну смотреть на смерть. Прошло, наверно, минут пятнадцать, прежде чем я снова смог хоть как-то думать. Сзади потрескивали остывающие брёвна. - Почему всё крутится вокруг этой семьи? – скорее сам себя, чем Фому, спросил я. Не упускай из виду Ирину. – Неужели из-за денег? Из-за нескольких монет? - А ты уверен, что Янка и Михась не нашли остальное? Там их может быть не несколько. Я покосился на Еремеева и кивнул. Это была очень дельная мысль. Да, мы не знаем, лежало ли в земле ещё что-то и какова дальнейшая судьба клада. Всё, что у нас есть, - это единственная монетка, которую нашли мы сами. - Когда здесь светает? - Часа в четыре уже светло. Я мысленно прикинул: если я хочу успеть в Копаткевичи на службу, выехать я должен не позже семи. Поеду верхом, это быстрее. Значит, после рассвета у нас будет около трёх часов на поиск улик во дворе Михалюков и составление дальнейшего плана действий. Сейчас туда соваться нет смысла – темно. - Никита Иваныч, мы всё равно больше ничего не сделаем. Не кори себя, бабу эту мы бы не вытащили, так ещё и себя бы погубили. Он был прав. Я это понял ещё в тот момент, когда меня обдало горячим дымом. Даже если бы я смог войти в горящую хату, мне требовалось бы найти среди пламени и дыма Алену и как-то вытащить её на улицу. Она весила больше, чем я сам, и я не был уверен, что смогу сдвинуть её с места, а идти туда вместе с Еремеевым означало взять на себя ответственность и за его жизнь тоже. Кому было бы легче, если бы крыша обвалилась нам на головы? Я понимаю, у нас не было шансов. А всё равно… больно. Какой бы она ни была, но смерти точно не заслуживала. - Пошли, участковый. Сидеть без толку, отдохнуть надобно. Я точно знал, что не усну, но Фома и здесь был прав. Мой долг – продолжать следствие, а для этого мне нужны силы. Аксанку забрала тётка Марыся – дала ей одеяло и уложила в сенях. Когда мы пробирались мимо, хозяйка сидела рядом и гладила девушку по голове. В свете лучины я заметил, что Аксана дрожит. Её мне в этой истории было жаль больше всех. Сначала брат, потом мать. Как бы Алена ни обращалась с ними, но Аксана, по-видимому, даже через побои по-своему её любила. От хаты остался чёрный остов с проваленной крышей, если и возьмутся восстанавливать – в любом случае это время. Надеюсь, Ирина согласится взять младшую сестру к себе. С Ириной, кстати, тоже не всё гладко, но хотя бы в материальном плане проблем у неё нет. Для дезориентированной Аксанки это сейчас был бы лучший вариант. Остаток ночи мы почти не спали. Я слышал, как ворочается на своей лавке Еремеев, да и сам почти не сомкнул глаз. Сквозь мутное окно, возле которого стоял мой топчан, призрачно пробивался лунный свет. Уже под утро я смог ненадолго забыться – и тут же Фома принялся трясти меня за плечо.

***

Встал я абсолютно разбитый. Здесь нет чудодейственных бабулиных настоек, придётся справляться своими силами. Утренняя прохлада неприятно пробирала до костей. Я знал, что днём снова будет жара, но сейчас чувствовал себя отвратительно. Есть не хотелось. Тётка Марыся и не настаивала – всё понимала. - Паедзеце куды – у пячы вóзьмеце. Ох Божухна… Мы поблагодарили и вышли на улицу. На дворе Михалюков обнаружились дядька Ничипор с соседями – Якубом и Миколой. Они подогнали коня с телегой, расстелили на земле белый саван и теперь оттаскивали в сторону брёвна. Я не стал им мешать, а помощи от нас не требовалось. К тому же милицейская интуиция мне подсказывала, что осматривать труп Алены нет смысла. Ответы нужно искать во дворе: вдруг нам попадётся что-то, что укажет на предполагаемого преступника? Мужики между тем вытащили из-под завалов обгоревшее тело женщины. Уложили на полотно, накрыли и, сняв шапки, молча встали рядом. Дядька Якуб тихо читал молитву. Закончили, потащили к телеге. Я тяжело вздохнул. Хуже всего было то, что события в идиллически-мирном повете развивались стремительно и сами по себе, контролировать их я не мог. Они всегда были на шаг впереди меня. Я разбираюсь с одной смертью – а тут другая. Взялся за другую – на тебе, участковый, третью. Я должен покончить с этим. Мы обошли остов хаты. За несколько часов он почти остыл. Уцелела разве что печь, даже мебель обуглилась. - Фома, как оно вообще могло так загореться? Бензином облили, что ли? – добавил я уже себе под нос. - Чем? - Да это я так, не обращай внимания. - Я думаю, злодей окно распорол да пук горящей соломы туда сунул. Тут же ведь из чего строят, одно дерево да солома. Да мох ещё. А как огонь изнутри на крышу поднялся – дык и крыша пошла. Оно быстро, Никита Иваныч, было бы желание. Желание у нашего неведомого поджигателя явно было. Мы имели дело с обдуманным, умышленным преступлением. И единственным мотивом, который хоть как-то связывался в моих рассуждениях с преступником, были найденные мальчишками старые польские деньги. Других вариантов я не видел. Семья бедная и, как сказали бы в моём мире, неблагополучная. Мать – запойная пьяница, отец самоустранился в Мозырь. Младшие дети терпят побои и вообще растут как трава в поле. Лишь Ирине удалось вырваться – и, вопреки стереотипам, не через интимную связь с господином Горецким. Но почему – почему, чёрт возьми! – он настолько к ней великодушен? Ведь он презирает местных жителей, считает их чуть ли не скотом. Что такого особенного в Ирине? Ладно, оставим её пока. Мы с Еремеевым последовательно обшарили двор и остов сгоревшей хаты на предмет улик. Что угодно, чтобы получить хоть какое-то указание на предполагаемого преступника. Если орудие поджога — действительно пук соломы, то он сам давно сгорел. Искать следы вокруг хаты было гиблым делом — там с вёдрами потопталась вся деревня. Следы на любой вкус. Я почти отчаялся. Фома обследовал саму хату — просто на всякий случай. Следы борьбы, какого-то беспорядка… я, кстати, был почти уверен, что он ничего не найдёт. Алена спала в хате, дочь — в сенях. Когда преступник кинул солому в окно, женщина, думаю, даже не проснулась, она и умерла во сне. Я, в свою очередь, нарезал круги по двору. Натоптано там было знатно. Я постепенно приближался к забору. Неожиданно в дальнем углу двора, где забор разделял участки Михалюков и Алеси Чарнушки, под яблоней я заметил след. Так. Я присел на корточки. После недавней грозы земля в тени дерева просохла не до конца. Я мысленно поблагодарил мироздание: не было бы грозы — ушли бы мы отсюда несолоно хлебавши. А теперь у меня есть предполагаемая зацепка. Я её, конечно, проверю и сразу делать выводы не буду, но уже хоть что-то! - Фома! Он выбрался из хаты. Перемазаться он там успел похлеще трубочиста, даже в бороде сажа. Я невольно улыбнулся. - Что там у тебя? - А вон, глянь, - я подвинулся, чтобы было лучше видно, и Еремеев встал у меня за спиной. - Следы. - Ну, положим, один след, но спасибо и на этом. Я, как смог, измерил след — знал свой размах пальцев и просто приложил рядом растопыренную кисть. Маленькая нога, предположительно женская, в лапте. След направлен со стороны соседнего участка в сторону хаты Михалюков. - Тётка Алеся? – Фома озадаченно почесал в затылке. - Ну, как одно из основных предположений. Пока никаких выводов, просто держим в уме. Тащи сюда Митяя, путь поработает на благо общества. Еремеев кивнул и ушёл добывать нашего младшего сотрудника из объятий пылкой вдовушки. Если честно, я временами вообще забывал, что мы втроём приехали. Нет уж, пускай тоже трудится. Дожидаясь их, я всесторонне обследовал землю под яблоней, а также периметр забора, но, похоже, повезло мне всего один раз. Ладно, будем оптимистами: мог вообще ничего не найти. Вернулись Фома и Митька. - Значит, так. Задание у тебя сегодня ответственное, не справишься — объявлю выговор. - За родное отечество жизни не пожалею! - наш младший сотрудник выпятил грудь колесом. Ну, отечество пока, допустим, в относительной безопасности. - Займёшь пост здесь во дворе. Твоя задача — наблюдение за соседним участком. Вот за этим, - я показал. – Вот тебе лист и карандаш. Если кто выйдет — записывай. Если выйдет женщина, такая… как бы тебе описать… - На нашего дьяка Фильку похожая, - подсказал Фома. - Да, точно. Так вот, если она выйдет — постарайся незаметно за ней проследить, хорошо? - Рад стараться! - Отлично. Страна и я лично на тебя рассчитываем. Фома, пошли. - Дык это, Никита Иваныч, - окликнул Митька. – Ежели поста покидать нельзя, жрать-то чего? Я ж тут с голоду помру. Не подумал. - Сейчас принесу. Тётка как раз в печи оставила, там ещё и на твою долю хватит. Он воодушевлённо кивнул и немедленно занял пост — в смысле, уселся под деревом и постарался изобразить абсолютную непричастность. Ну, тут уж как смог. Будем надеяться, что в ближайшее время сюда особо никто не сунется. Пока Еремеев седлал мне коня, я сбегал в хату, вытащил из печи чугунок, прихватил деревянную ложку и отнёс Митяю. Мне самому по-прежнему кусок в горло не лез, разве что воды выпил. Надеюсь, к службе хоть как-то приду в себя, а бабульки из церкви наверняка чем-то да угостят. - Никита Иваныч! – окликнул Фома, когда я вернулся. – Мы так и не решили, мне-то что делать? - Тебе — обследовать шалаш и предполагаемое место преступления. Получается, там на лугу два разных родника. Осмотри их оба, наверняка что-то да найдёшь. Один из них точно наш. - А потом? - А потом дождись меня. Я часам к двум планирую вернуться. У меня в запасе примерно семь часов. Четыре из них уйдёт на дорогу, служба — ну… где-то час-полтора, значит, я успею ещё и с Ириной по душам побеседовать. Пока вроде накладок быть не должно. Еремееву хозяева предусмотрительно оставили Вогника. Как тётка Марыся, интересно, справляется? Наверно, одалживает коня у кого-то из соседей. - Бог в помощь, Никита Иваныч! - И тебе. Фома поехал налево, к проулку, через который можно было попасть на луг, я — направо, на выезд. Солнце пригревало спину, впереди стелилась почти прямая колея. Дорога на Копаткевичи была самой долгой и, наверно, самой нудной из всех, по которым мы катались за прошедшие дни. Слева и справа тянулись поля. Мирная картина сельской жизни — такая, какой её обычно рисуют в книгах моего мира. Честно сказать, я и сам бы прекрасно прожил во власти своих заблуждений на эту тему. В моём мировосприятии деревня — это домики с лубочных картинок, коровы на лугу, что там ещё… а, девицы в платочках. Красиво! А на деле… Чтобы окончательно не уснуть в седле, я принялся размышлять. В конце концов, если в этой глуши на дорогу из пункта А в пункт Б и обратно убивается уйма времени, то почему бы не потратить его с пользой? К тому же у меня понемногу начала выстраиваться относительно логичная картина дела. Итак, что мы имеем. Двое детей обнаружили на лугу внезапно прорезавшийся родник. Как утверждал Янка в разговоре с сестрой, никаких родников в том месте не было. Значит ли это, что история появления родника схожа с историей болота? В нашем первом деле здесь я тоже неоднократно слышал, что болото таинственным образом появилось там, где его прежде не было. Мне вообще казалось, что образование нового водоёма — процесс не быстрый. Или это утверждение применимо только к болотам? А с родниками что? Родник образуется в том месте, где подземные воды близко подходят к поверхности и прорываются наружу. На это много времени не нужно, и теоретически родник действительно мог появиться быстро. Вот только тенденция всё равно смущает. Ладно, пока оставим выводы на эту тему. Короче, родник был найден. Более того, водой вымыло на поверхность часть клада — несколько старых серебряных монет. Здесь важный момент: семьи обоих мальчишек — одни из самых бедных в деревне. Причём Михалюки, по идее, раньше жили неплохо: Ирина работала, отец тоже слал из Мозыря деньги. К тому же Ирина, скорее всего, хоть как-то контролировала мать и следила за семейной копилкой. Но Ирина вышла замуж и съехала, Алена стала больше пить, а отец, очевидно, полагая, что в руках супруги никакие деньги не удержатся, почти перестал им что-либо присылать. Аксанке шестнадцать, самые женихи, но единственный её шанс нормально выйти замуж — только если об её приданом позаботится старшая сестра. В противном случае у неё были варианты ничуть не лучше, чем у покойной сироты Ганки: либо прислугой в дом богатого мужа, либо за какого-нибудь пастуха. То есть или постоянные тычки и унижения, или нищета — незавидный выбор. Мальчику светило будущее не лучше. Лет через пять его забрали бы в войско. Солдаты у нас возвращаются с чем ушли, то есть с пустыми карманами, единственное исключение — пограничники, но туда человек с улицы так просто не попадёт. Государь старается, следит за состоянием армии, но проблема в том, что цепочка слишком сложная: военачальники гребут под себя, а оперативно их проконтролировать и наказать невозможно — многие слишком далеко. Сфальсифицировать отчёты на местах несложно, а если столичные казначеи что и заподозрят — так кому это надо, в Тмутаракань ехать разбираться. В моём мире, кстати, та же проблема: чем дальше от столицы, тем больше безнаказанность. У Алеси Чарнушки, в свою очередь, проблема была в отсутствии мужа. Она вдова, а одной женщине вести хозяйство, управляться в поле и по дому очень тяжело. Сын, конечно, помогал, но он ещё ребёнок. Большим семьям в этом плане проще. Так вот, к чему я. И Янка, и Михась, вероятнее всего, ели досыта только по большим праздникам. Деньги в роднике были для них чем-то вроде манны небесной. Как будто лучшая жизнь поманила обоих солнечным лучом из-за туч. Что они делают дальше? Делят деньги, возвращают коней с выпаса и расходятся каждый в свою сторону: Янка бежит к сестре, Михась — домой, скорее всего. Ещё один важный момент. Не могло ли мальчишек, уставших от нищеты, переклинить настолько, что каждый из них впоследствии пошёл выкапывать клад сам, надеясь опередить другого? Если так, то… Михася там же и убили, а Янка повесился. Мотив? Ну, возможно, стал свидетелем смерти друга и не смог этого вынести. Кто знал о кладе в день смерти Янки? Ирина, Явхим (случайный свидетель) и, как следствие, свекровь. И Алеся Чарнушка, но её, наверно, можно пока не учитывать: смысл ей убивать собственного сына, который добывает деньги, чтобы принести их в семью. Не учитываем Алесю, остаются трое. Кто из них, зная о кладе, мог среди ночи поехать в Колки, найти этот родник и, обнаружив там конкурента с лопатой, убить его? А, да, и потом сбросить в реку. Вариант первый — Ирина. Теоретически, ей удобнее всего: она выросла в Колках, знает, где местные пасут коней, она лучше мужа и свекрови сориентируется в темноте. Всё бы хорошо, но у неё нет мотива. Её материальное положение лучше, чем у большинства односельчан, у неё дом, на который она выбила право единоличного владения, а больше здесь, в деревне, ничего и не нужно. К тому же у неё грудной ребёнок, и по этой причине именно ей сложнее всех незаметно уйти из дома на полночи. Нет, Ирина вряд ли. Я мысленно вычеркнул её из списка. Вариант второй — свекровь. Ей не даёт покоя тот факт, что своевольная Ирина всё делает ей наперекор. Строит дом, записывает на себя, крестит сына в городе. Явхим под каблуком у супруги, его силы воли хватает лишь на то, чтобы жаловаться. План выжать неугодную невестку и забрать этот дом себе проваливается. Теперь в случае, если Явхим разойдётся с Ириной, он вернётся куда? Правильно, к матери. А денег на отдельную хату нет, деньги нужны. Хотя, если честно, я слабо себе представляю пожилую женщину едущей среди ночи в соседнюю деревню с лопатой наперевес, чтобы на незнакомой территории искать родник и что-то там выкапывать. Вряд ли Янка подробно описывал, где это. Наверняка сказал что-то вроде «на лугу, где коней пасём». Так что свекровь — тоже сомнительно. Но вот не могла ли она подбросить эту мысль сыну? Учитывая то, что я знал про Явхима, сам он не додумается. Мать вполне могла ненавязчиво его направить. «Выроешь клад, отстроим тебе отдельную хату, ребёнка заберёшь…». Неплохая перспектива для мужика, которому жена периодически тыкает, что он в её доме — примак. Короче, сыграть на самолюбии — сам лопату схватит и побежит. Я удовлетворённо кивнул сам себе. Логика размышлений привела меня к наиболее вероятному подозреваемому. Осталось попробовать допросить его отдельно от жены. Кажется, я даже понял, почему врала Ирина: не будет же она непонятно кому рассказывать, зачем накануне собственной смерти к ней прибегал брат. Можно было бы, конечно, сказать, что просто повидаться, но Копаткевичи от Колок слишком далеко, чтобы ехать без особой нужды. За этими неспешными размышлениями я подъехал к Копаткевичам. На обоих въездах в село были натуральные пробки. Стукались друг о друга телеги, храпели кони. Принаряженное население пяти деревень стекалось на воскресную службу. Я протиснулся в ворота и поехал сразу на задний двор. Отец Варфоломей, вероятно, заметил меня в окно и вышел встречать. - Чтой-то ты смурной, Никита Иваныч, - я слез с коня, и святой отец немедленно меня перекрестил. - Не спрашивайте, отче, - уныло буркнул я. – У нас чем дальше, тем интереснее. Сегодня ночью хата Михалюков сгорела. - Святый Божа! Да не преставился ли кто? - Угу. Алена. До службы оставалось ещё где-то полчаса, и отец Варфоломей повёл меня через задние двери в подсобку — утешаться медовым квасом. - Себе не наливаю, - он удручённо развёл руками. – Горлом слаб, а мне зáраз службу читать. - Спасибо, отче. - Рассказывай. Мы уселись за стол. - Да не так чтобы много чего рассказывать… - я уткнулся взглядом в кружку. – Вы уехали, хозяева спать пошли, а мы ещё немного посидеть решили. И тут крики с улицы, выскакиваем — горит. Аксана, младшая дочь, у забора рыдает, мол, мать там осталась. Я пытался войти, но без толку… Там крыша упала, и всё. Святой отец сокрушённо покачал головой и перекрестился. Мы помолчали. - Думаешь, подожгли? - Фома говорит, что само так бы не загорелось. Да и с чего вдруг? Я склонен согласиться. Говорит, пук соломы в окно сунули – и понеслось. Дочь в сенях спала, она на дым и выскочила, а мать не проснулась. - Ты, Никита Иваныч, не кори себя. Ты и так нам помогаешь, как уже давно никто не помогал. Не смогли бы вы бабу ту вытащить, так ещё и сами бы сгинули. - Я всё понимаю. Просто… вам не кажется, отче, что последнее время похоронные службы у вас тут идут одна за одной? Он задумчиво пожевал губами. - Кажется. Сколько я здесь? Ну недели две, может, даже меньше. Я давно потерял счёт дням. В деле о болоте семь жертв, сейчас пока трое – и я уверен, что это ещё не конец. В среднем по одной смерти в день. Для маленького повета, включающего пять деревень, это очень много. Пугающе много. - Знаете, отче, я не так чтобы суеверен. Но последнее время мне кажется, что болота, родники и что там ещё будет… - мне подсознательно захотелось сплюнуть через левое плечо, - так вот, всё это – ветви одного дерева. До ствола мы так и не добрались. И пока мы мечемся от одного случая к другому, общая картина продолжает от нас ускользать. - Тут тебе виднее, я сыскному делу не обучен, - священник усмехнулся в усы, но тут же посерьёзнел. – Я тебе, Никита Иваныч, так скажу. Ты делай, что должен, а Господь тебе поможет. Ну и мы, смертные, по мере сил. А теперь пошли, час службу начинать. Народу в церковь в воскресенье набивалось, что сельдей в бочку. Я протискивался между нарядных селян и понемногу осматривался. Многих я уже знал, мы кивали друг другу. Приехали тётка Марыся с дядькой Ничипором, родители Хрысти с бабкой и детьми, я заметил даже Петра из Капцевичей – старика, который выловил из реки Михася. Я поймал себя на том, что население пяти деревень перестаёт быть для меня безликой массой. Я пробирался вдоль стены, высматривая семейство Касько. Не сразу, но нашёл: они стояли неподалёку от входа – Ирина с плетёной люлькой в руке и невысокая пожилая женщина чуть в стороне. Это, видимо, свекровь. Я подобрался поближе. Здесь на церковную службу принято наряжаться – праздник. Обе женщины были в пёстрых платках, на шее у Ирины я даже заметил бусы. Она улыбалась каким-то своим мыслям. Свекровь, наоборот, стояла с поджатыми губами. Так, минуточку, а где Явхим? Я поискал глазами вокруг, не нашёл и озадаченно потёр подбородок. Местные крайне религиозны, не прийти в воскресенье в церковь можно только в одном случае – если ты лежишь при смерти. Явхим ещё недавно был вполне здоров. Какая же, интересно, нужда оказалась для него важнее воскресной службы? Мои подозрения в его сторону как-то незаметно усилились. У Ирины захныкал ребёнок. Она поставила люльку на пол, взяла мальчика на руки и принялась баюкать, что-то негромко напевая. Глядя на неё, никогда бы не подумал, что вокруг умиротворённой молодой матери кипят такие страсти. Отец Варфоломей вышел к народу, и служба началась. Неожиданно мне пришла в голову странная и на первый взгляд бесполезная мысль. Всё население Копаткевичей, за исключением, наверно, совсем уж немощных стариков, сейчас здесь. А осмотрю-ка я дом. Зачем? Не знаю. Что я надеюсь там найти? Тоже не знаю. Но меня туда тянуло милицейское чутьё. Я незаметно выбрался из церкви. На улице действительно не было ни души, лошади и собаки не в счёт. У меня, надо полагать, примерно полчаса. Забор вокруг дома был низкий, из переплетённых между собой стволов молодых деревьев. Почему-то мне подумалось, что это временная мера – ну не вязался он с общим обликом дома. Я открыл калитку и зашёл. По двору бродили куры, в хлеву мычала корова. Навстречу мне откуда-то с заднего двора вышел пёс. Ему, по-видимому, предполагалось быть сторожевым, но он лишь лениво помахал хвостом и вернулся обратно. Зато на крыльце обнаружился кот – при моём приближении зашипел и выпустил когти. Ну спасибо, сторожевых котов-то мне и не хватало. Ладно, оставим пока кота, вдруг уйдёт. Я обошёл двор, заглянул в огород, последовательно сунул нос в хлев, амбар и сарай, выполнявший роль конюшни. Корова, куры, две свиньи, рабочий конь. Нет, я понимаю, что при строительстве этого дома Ирина особо не ограничивала свои траты, но… Есть такие люди, которым сколько ни дай – всё как в прорву. У неё было совсем иначе. Животные ухоженные, во дворе ни пылинки лишней. Сторожевой кот выглядел так, что хоть сейчас на выставку. Плюсом ко всему у неё маленький ребёнок. Такое чувство, что у этой женщины в сутках часов сорок, не меньше. Я пока сам не знал, как мне к ней относиться, но её умение вести хозяйство поражало. Я даже себе не мог толком объяснить, что я ищу. Вероятнее всего, какой-то тайник или иное указание на то, что клад нашёл именно Явхим. Хотя, с другой стороны, если бы он опередил всех остальных и выкопал из родника остаток клада, маловероятно, что понёс бы его сюда. А ну как жена найдёт? Нет, если он там что и нашёл, то искать это нужно у матери, а я не знаю, где она живёт. Молодец, Никита Иваныч. Сторожевой кот никуда уходить не собирался. Более того, не был намерен впускать в дом чужака. Ну нет, дружище, это уже дело принципа. Немного подумав, я вызвал по тарелке Ягу. - Гдей-то ты, Никитушка? - Да так, во дворе у одного подозреваемого. Бабуль, тут кот… - Какой кот? - Этот, - я повернул тарелку так, чтобы бабке было видно. - В дом не пускает? – хохотнула Яга. – Грозный участковый – укротитель кошек! Васенька, подь сюды. На всю тарелку появилось изображение толстой усатой морды кота Василия. Он мяукнул. Иринин кот заинтересованно повернул голову в нашу сторону. - То не кот, сокол ясный. Кошка это. Ты тарелочку-то на землю поставь, пущай поговорят. Эвона ты какую красавицу сыскал! Может, заберёшь по-тихому, а? Мне показалось, или бабуля надо мной потешается? Я к этой кошке подойти-то не могу, а она – «заберёшь»! - Да ну вас, - буркнул я. – Меня этот зверь в дом не пускает. - А тебе чай сильно надо? Я кивнул, поставил тарелку на землю, Яга снова подозвала Ваську. Сторожевой кот – то есть, простите, кошка – короче, этот суровый зверь стёк с крыльца и направился к неожиданно появившемуся собеседнику. Путь был свободен. Я ещё раз на всякий случай оглянулся, убедился, что за мной никто не наблюдает, и вошёл в дом. Первое, что бросилось мне в глаза, - здесь было непривычно светло. Как я уже упоминал, окна в деревенских хатах – одно название: маленькие, мутные, толку от них никакого. И не высунешься, и свет почти не пропускают. Из-за этого в хатах даже в самый солнечный день царил полумрак. Я поражённо покачал головой. Слюда – это вам не бычий пузырь. У меня на миг даже возникло ощущение, что я снова в Лукошкине. Следующие минут двадцать я осматривался. Внутри дом был устроен совершенно обычно. Очевидно, Ирина копировала убранство известных ей хат – родительской, соседских, они тут все одинаковые. Бросалась в глаза разве что печь с дымоходом и, как следствие, отсутствие копоти на стенах. Да, это вам не дыра в потолке… Брёвна были светлые, пол чисто подметён. К потолку на крюке была подвешена детская колыбель. Зачем я вообще сюда пришёл? Я сел на табуретку и крепко задумался. Не рассчитывал ничего найти – ну так ничего и не нашёл. Следствие под руководством столичного воеводы движется вперёд просто-таки семимильными шагами. Я ещё раз убедился, что не оставил никаких следов своего пребывания в доме, и вышел на крыльцо. Зачем приходил и что искал – а поди знай. Отобрал у кошки тарелку, сунул в сумку. Кошка смерила меня снизу вверх уничтожающим взглядом. Ладно, я переживу. Пора возвращаться в церковь. Отец Варфоломей вдохновенно проповедовал. Я постоял минут пятнадцать в толпе, потом вышел во двор и сел на лавку у забора. Вопросов на повестке дня у меня три. Почему на рубахе Янки следы непонятно чьей крови? Хотя… это выглядит глупостью, но я, кажется, догадываюсь, чьей. Почему у Михася при колотых ранах почти не осталось крови? Связанные, кстати, вопросы. И третье – куда девался Явхим? Я не спал всю ночь, а утром два часа тащился верхом. Сейчас, сидя на лавке, я незаметно для себя задремал. Снилось Лукошкино: Горох, бабуля и почему-то Никольский собор, его вызывающе блестящие золотые купола. Я зажмурился и тут же проснулся. Солнечный луч щекотал мне нос. Служба закончилась, народ выходил во двор. Многие тут же разувались: обувь в деревне (ну если не лапти, конечно) – ценность, мало кто может себе позволить носить её постоянно. До церкви идут босиком, обуваются при входе. Разбирали свой транспорт и постепенно разъезжались. Надзея Касько вышла первой, и я на всякий случай проследил, куда она направится. Не исключено, что её мне тоже придётся допрашивать. Ирина появилась спустя несколько минут. Она несла в одной руке люльку. - Вам помочь? – окликнул я. Она оглянулась, узнала меня. - А… пане следчы. Вітаю. [12] Я ей не говорил, что я следователь, - представился другом семьи. Откуда она это знает? Ладно, потом. - Я бы хотел задать вам ещё несколько вопросов. Женщина постояла, немного подумала. - То хай васпан будзе госцем, [13] - и она зашагала по улице, очевидно, полагая, что я последую за ней. Мы подошли к уже знакомому мне дому, она толкнула калитку. Вошла в дом, переложила ребёнка в колыбель. Следом подтянулась уже знакомая мне кошка. Уселась на сундук и протяжно замяукала. Ирина, занятая сыном, казалось, не обращала внимания ни на меня, ни на неё. Но когда она подняла голову, когда чем-то странным полыхнули в мою сторону её глаза, меня охватила неясная тревога. Пушистая зараза, которую я надеялся отвлечь Васькиным обаянием, сдала меня с потрохами. 1. Вярэнька – лыковая коробка. А я уж думаю, куда вы исчезли. Откуда у вас коробка? 2. Конечно, а тебе зачем? 3. Туда на телеге не проедете, лучше верхом. 4. Огонёк. 5. Ребята, как поздно! А ужин? Марыська, не тараторь. Отче им важные новости принёс, пусть сначала выслушают. 6. Надежда. 7. Совет 8. В декабре 9. Февраля 10. Воскресенье 11. Это чтобы все успели утренние дела сделать, прежде чем в церковь ехать. 12. Пан следователь, приветствую. 13. Тогда сударь пусть будет гостем.