Когда рассеется дым

Джастин знает, чего хочет… а ты? У меня не было ответа на этот вопрос, да и вряд ли она его ждала. Закурив, я сажусь на скамейку в больничном дворе. Тело нежит прохлада летнего утра. Может быть, я и не знаю, чего хочу. И не знаю, чего от меня хочет Джастин. Дом, гребаную семью? Я должен изменить собственную жизнь, и тем самым сделать его счастливым? Лично мне бы не хотелось, чтобы он шел на подобные жертвы ради меня. Я глубоко затягиваюсь, пропуская дым через легкие, и резко выдыхаю. Разве Джастин не ломал себя только для того, чтобы урвать себе маленький уголок моей жизни? Меня тошнит от одной мысли о том, что мне бы пришлось проделать нечто подобное. Думаю, Святая Джоан права — в конце концов, я просто эгоистичный засранец. Я слышу приближающиеся шаги. Еще раз затянувшись, поднимаю глаза. — Что ты здесь делаешь? — Я подумал… тебе сейчас нужен друг. Усмехнувшись, я отворачиваюсь от него, не отрицая и не подтверждая правоту этого комментария. — Как он? — Без изменений. — Карл говорит, что это была бомба. — Ну, а что, черт возьми, это еще могло быть? — В новостях только что сообщили, что гей-организации планируют использовать взрыв в «Вавилоне» для борьбы с четырнадцатой поправкой. Я качаю головой. Не прошло и двадцати четырех часов, а это снова на повестке дня. — Сколько? — Восемь погибших. Шестьдесят шесть раненых. Пятеро в критическом состоянии, — с усилием выговаривает он. — Пиздец, — я кладу тлеющий окурок в пепельницу. Слышу, как он мучительно сглатывает. — Джастин… был в баре, когда это случилось, собирался выпить… — он замолкает на секунду, которая кажется вечностью. — Бен нашел его… под… — он смотрит на меня, но не продолжает. Не то чтобы мне это было нужно. Я и так уже зачем-то представил себе Джастина, погребенного под каким-то объектом. 3акуриваю еще одну сигарету и пытаюсь приструнить свое слишком богатое воображение. — Я могу чем-нибудь помочь? — Да. Поднимись наверх и скажи пизденышу, чтобы открыл глаза. Он качает головой и грустно смеется. — Если бы я был богом… Джен там одна? — Нет, с Такером, — я наблюдаю, как медсестра катит пациента на коляске. — Хорошо, что у нее есть кто-то. — Ну, ей необходим кто-то, чтобы сказать, что Джастин будет в порядке. — Джастин будет в порядке. Я щелчком отбрасываю сигарету и встаю. — Как-то я в этом сомневаюсь, Теодор. * * * Я наклоняюсь вперед и провожу подушечкой большого пальца по его потрескавшейся верхней губе. Видеть Джастина таким, лежащим неподвижно, невыносимо. Я думал, что с каждым разом мне будет все легче сюда приходить. Но легче не становится. И не станет, наверное. — Джастин… Это все, что я могу из себя выдавить. А что еще сказать? Взять его за руку и пообещать, что сделаю все, лишь бы он был счастлив? Причитать, как сильно я его люблю? Ведь так принято вести себя в подобных ситуациях? Это не для меня. Я не такой. — А то мы все не знаем! Пошел ты на хуй, Майкл! Я смотрю на Джастина. Иногда по утрам я просыпался рано и наблюдал за тем, как он спит. Я не думал ни о чем особенном в тот момент. Я не думал, что он красив — хотя он красив. Я не думал о том, как сильно его люблю, хотя это так. Я запрещал себе думать о том, что означало его присутствие, хотя давно знал. Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь щекой к его плечу. Все занимаются самоанализом, это известный факт. Каждый может притвориться, что не знает себя, но большинство людей знают, и очень хорошо. Я умею притворяться как никто другой, но по факту тоже знаю о себе все. Свои секреты, темные мысли. Знаю, почему я такой, какой есть. Когда-то я был уверен, что знаю, как хочу прожить свою жизнь. A потом появился Джастин. Он изменил меня. Благодаря ему я понял, что все это время занимался самообманом; что у меня есть возможность стать… кем-то другим. И это охрененно пугает. Мы позволяем боли прошлого формировать из нас тех, кем мы являемся сейчас. Шрамы, которые мы скрываем — как физические, так и моральные, становятся основой, на которой мы строим свою жизнь. Не то чтобы у нас не было возможности прыгнуть выше головы. Если человек обладает достаточной силой воли и гребаным желанием, он может выбить любые двери и выйти за рамки. Некоторые находят в себе силы и выходят. Некоторые поддаются слабости, и выбирают боль. Некоторые застревают в дверях, как в духовном чистилище. Когда Джастину было семнадцать, он остановился перед моей дверью на полсекунды, а затем закрыл ее и прыгнул вперед. Он споткнулся, упал, но потом встал и пошел, продолжая стучать в двери раз за разом. К своим двадцати двум он выбил бесчисленное количество дверей, а я все еще за одной этой и страшусь сделать выбор. Я мысленно перемещаюсь в то утро после его возвращения из Лос-Анджелеса. Я проснулся раньше Джастина и повернулся к нему. Убрал прядь волос с его лба и четко осознал три вещи: я хотел его, я любил его, и рядом с ним я не чувствовал себя одиноким. Я мог быть в кругу своей названной семьи, с бесчисленными безымянными трахами в «Вавилоне», и все равно ощущать одиночество. С Джастином такого не было никогда. Всю свою жизнь я пытался заполнить пустоту и придумал для этого уйму способов: я окружаю себя друзьями, которые меня любят, несмотря ни на что; я пью и принимаю наркотики, чтобы забыться и ничего не чувствовать; я трахаю кого хочу, как хочу и сколько хочу, потому что сливаясь с ними на несколько мгновений можно притвориться, что я не одинок, что со мной все в порядке. И вот появляется он — светлые волосы и голубые глаза, мягкие губы и сильные руки, его гребаная решимость и любовь. Неосознанно он заполнил пустоту внутри меня, а я отказывался это признавать, пока он не ушел… в первый раз, во второй и множество раз после. Да, возможно, я не знаю, чего хочу. Возможно, не желаю признавать, что Джастин — мой единственный шанс быть охуенно счастливым. Я сам все испортил и прикрываюсь своими демонами, потому что слишком боюсь всего этого. — Мистер Кинни… Брайан? Медсестра кладет руку на мое плечо и я поднимаю голову: — У него губы пересохли. Она кивает, берет с тумбочки пузырек «Кармекса», открывает его и покрывает бальзамом губы Джастина — Мэри… — произносит она. — Ночная медсестра. Не в ее компетенции позволять вам с Дженнифер оставаться здесь лишнюю минуту без разрешения доктора. Не усложняй ей жизнь, когда она говорит, что время посещения закончилось. — Не буду. Подняв бровь, она смотрит на часы. — Хотела бы я тебе поверить, но… — она пожимает плечами и улыбается мне. — Не верю. — Она делает паузу. — Ты сказал ему? Я выпускаю руку Джастина и заставляю себя встать. — О чем? — Что любишь его, — ее лицо заливает краска. — Ты думаешь, он ничего не слышит, но это не должно тебя останавливать. Я снова смотрю на Джастина. — Он и так знает, — говорю я мягко. — Возможно. Но это не означает, что ты не должен ему это говорить. * * * После того, как Дебби прочитала нам с Дженнифер лекцию о том, как мы измучены и что толку от нас сейчас все равно никакого, она буквально силой заставила нас покинуть больницу хотя бы на пару часов, требуя, чтобы мы отправились домой поспать. Это последнее, что нам хотелось, но мы слишком устали, чтобы с ней спорить. — Как жаль твоего друга. — Что? — я смотрю сверху вниз на старика в грязно-белой футболке и полувыцветших штанах цвета хаки. — Я сказал, как жаль твоего друга. Мы идем по коридору. Я рассматриваю облезшие обои, щелястый пол и густо исписанные стены. Дженнифер права, это местечко — настоящая дыра. — Он казался хорошим парнем. — Он, блядь, не умер еще, — срываюсь я. — Я ничего такого и не имел в виду. Мы подходим к двери в конце коридора и он вытаскивает ключи. — Это здесь, — объявляет старик, вставляет ключ в замок и открывает дверь. Запах масляной краски и скипидара ударяет мне в нос. Вот чем должен пахнуть Джастин, а вовсе не медицинским спиртом и простынями, которые выстираны в дешевом стиральном порошке. Я достаю бумажник и вручаю ему две банкноты по пятьдесят баксов. Он кладет деньги в карман, беззубо улыбается, поворачивается и удаляется, насвистывая что-то похожее на: «Ты — мое солнышко»*. Я ничего такого не планировал. Я собирался в лофт, чтобы принять душ и переодеться, но когда сел в такси, мне вдруг захотелось поехать сюда. Я знал, где находится его квартира, но никогда здесь не был. Сняв пальто, я вешаю его на единственный крючок в комнате. Мебели маловато, но каждый уголок этого места будто кричит: «Здесь живет Джастин». Я помню, как он рассказал мне о квартире. Это было в пятницу, поздно вечером. Я как раз выходил из закусочной, и когда поднял глаза, он стоял рядом. — Привет, — я кладу руки в карманы, с трудом подавляя желание прикоснуться к нему. — Привет. — Ты в порядке? — Да, а ты? — Все отлично. Он кивает. Напряжение между нами такое густое, что его можно ложкой есть. Он рассматривает улицу, а затем переводит взгляд на меня. — Идешь в «Вавилон»? — Нет. — А-а, — знаю, что Джастин мне не верит, и его можно понять. — Он лезет в карман пальто, вытаскивает клочок бумаги и протягивает мне. — У меня теперь есть собственное жилье. Я беру у него листок и задерживаю дыхание, когда наши пальцы соприкасаются. — Да ну? — Ага. Моей маме там не нравится, — он смеется, и боже мой, как же я скучаю по его смеху. Прочитав адрес, я нахмуриваюсь. — Господи, Джастин, неудивительно, что ей там не нравится. — Да, это не лучший район, но зато мое собственное… жилье. Я кладу листок в карман и смотрю на него. Не знаю, что и сказать. Поздравляю? Хватит валять дурака и возвращайся… домой? — Ну… — я смотрю на проезжающую мимо машину. — Береги себя. — Ты тоже, Брайан, — он уже не улыбается, открывает дверь в закусочную и заходит внутрь. Я на секунду закрываю глаза. Блядь, как же я ненавижу подобные разговоры и всю эту хрень, что говорится между строк. Я поворачиваюсь и ухожу, а что мне еще остается? Я отбрасываю воспоминания и брожу по его квартире, рассматривая картины. Некоторые из них мне знакомы, некоторые — нет. Судя по всему, наше расставание никак не повлияло на его музу. Эту картину я уже видел на выставке подающих надежды художников. Джастин все же охуенно талантлив. Иду дальше и останавливаюсь у прикроватной тумбочки. Хм, по крайней мере, смазку он использует неплохую. Я принимаюсь разбирать бумаги, грудой лежащие на тумбочке. Знаю, что не должен этого делать, но мне плевать. Беру в руки последний выпуск «Арт-форума» и замечаю закладку. Недолго думая, перелистываю журнал на заложенную страницу и морщу лоб, когда вижу статью о Джастине и фото его картин. Я пробегаю глазами по статье. Нет, это не просто статья — это блестящее ревью его таланта. Какого хрена он никому об этом не рассказал? Отложив «Арт- форум» в сторону, я продолжаю бегло просматривать бумаги, и мой живот затягивается в тугой узел. Квартиры в Нью-Йорке? Заявление о приеме в школу изобразительных искусств? Список галерей в Сохо и Челси? Он планирует… Уперевшись локтями в колени, я хватаюсь за голову. Блядь… Блядь!