***
Десять минут, что так щедро отмерил для Рамлоу, Баки провел, глядя в стену. Стену, на которой раньше висела картина «Бруклинский мост», Стив рисовал. А теперь к этому месту были прикручены крепления для наручников. Он так долго бежал от Гидры, а теперь сам позвал ее в дом. Но поздно сожалеть об уже содеянном. Он справится и пойдет дальше. Как только отомстит. Брок зашел в комнату и встал у стены, подняв руки в ожидании, пока активируют наручники. Его взгляд был пустой, он старался отрешиться от всего, потому что иначе начал бы орать и материться, огрызаться до последнего, как делал всегда, в какую бы переделку ни попадал. Но в данном случае это не сработает. Если он хочет выжить и сохранить себя, лучше молчать, как это всегда делал Солдат. Так что он отстраненно рассматривал приблизившегося Барнса, отмечая, что тот чуть похудел, став менее мощным, словно что-то сжигало его изнутри, волосы перестали напоминать паклю, обрамляя теперь лицо красивыми прядями. Но этот внешний лоск явно был маскировкой, той уступкой, на которую он шел в попытке доказать, что в порядке, хотя в порядке совсем не был. Баки было странно. Вот сейчас он подойдет и ударит живого человека не потому, что приказали, и не потому, что он представляет угрозу, не в запале или из-за свежей, острой ярости. А потому, что жаждет справедливости. Боль за боль. И он ударил, разом проваливаясь в прошлое. Его хендлер всегда был спокоен. Бил молча, коротко, без замаха. Метя только в корпус или в ноги. Потому что руки для снайпера были слишком важны. Бил размеренно, четко соблюдая ритм, позволяя Солдату подготовиться к каждому удару. Бил сильно, используя все болевые точки, будто ставил своей целью превратить Солдата в дрожащий сгусток боли, затратив минимум усилий. Бил в одиночку, позволяя, однако, части команды смотреть. И, пожалуй, это и обижало, и подкупало. Хендлер с самого первого дня вызывал у Солдата слишком много эмоций. Второй удар был сильнее, и Рамлоу, вознамерившийся выдержать все, не показав слабости, задохнулся от боли. Зимнего учили убивать одним ударом, но и причинять боль, не калеча, его учили тоже. Удар по солнечному сплетению вышиб дух. И тут же серия быстрых, почти точечных ударов по всей длине рук — в сосудисто-нервные пучки метил, сволочь. Боль туманила разум, но пока ее было совсем недостаточно ни для удовлетворения Солдата, ни для спасительного небытия. Словно раззадоренный молчанием, Барнс ударил по внутренним органам, заставив каждый из них внести в свою лепту в симфонию страданий. Точка Мак-Бернея, которая удостоилась внимания последней, отозвалась такой болью, что если бы Броку не удалили аппендикс еще в подростковом возрасте, он бы решил, что у него острый приступ аппендицита. Молниеносное обострение. И выдержка дала сбой. Что у истязателя, что у истязаемого. С губ Рамлоу сорвался первый стон, и от него у Баки снесло крышу. Он перестал выверять и контролировать удары, хаотично и безрассудно избивая своего пленника, перестав беречь лицо и кисти рук, пока тот не потерял сознание, и некоторое время после. Стив уже шагнул к ним, чтобы все прекратить, как Барнс остановился сам. Разгоряченный, тяжело дышащий, с лихорадочно горевшими глазами, он представлял собой зрелище одновременно и жуткое, и соблазнительное. С тихим рыком он стащил бесчувственного Брока ниже, так, чтобы наручники были закреплены у самого пола, не давая подняться, а сам бросился к Роджерсу, без слов накрывая его губы своими. — Баки, Баки, стой, — между поцелуями пытался говорить Стив. — Как же он? Мы должны… Ммм… Барнс толкнул любовника на кровать, явно не собираясь останавливаться. Ему сейчас до одури, до полного сумасшествия нужно было ощутить того рядом, ощутить, что выбрался из Гидры. А еще сбросить то душное, невыносимое напряжение, которое копилось в нем на протяжении всей экзекуции. Внутри него скопилась темная, жаркая сила, толкающая на самые безрассудные действия: крепче прикусить идеальную кожу, оставляя засос на безупречной шее Капитана Америки, рывком завести ему руки за голову, чтобы не мешал пройтись губами и зубами по внутренней стороне плеча до самой подмышки, заставляя скулить и извиваться, а потом беззастенчиво мучить небольшие розовые соски, перекатывая их языком. — Бак, Бак, пожалуйста, не надо, — Роджерс совсем не ожидал такого напора. — Он же увидит, мы не можем… — Заткнись, Стив, — прошипел тот в ответ, безжалостно раздвигая длинные ноги любовника и добираясь до ягодиц. — Он без сознания. Да даже если бы и был… Договаривать Барнс не стал, потому что как раз нащупал нужную точку внутри и с затаенным восторгом, щедро приправленным нетерпением, смотрел, как распростертое под ним тело вздрагивает от удовольствия. Стив сдался, позволяя Баки все, что он хочет. Потому что тот в первый раз был таким настойчивым, таким страстным, таким живым. До войны Стив был слишком хрупким, постоянно заставляя Баки волноваться о том, не повредят ли их занятия любовью его здоровью. На войне им приходилось скрываться, поэтому они не могли позволить отпустить себя. После реабилитации Баки редко был инициатором близости, словно ему не хватало эмоций и желания быть ближе. И теперь они оба как с цепи сорвались, подаваясь навстречу друг другу, стараясь поймать их общее наслаждение. — Еще, еще, — выстанывал Стив, которого странно заводило присутствие третьего в их спальне. — Люблю тебя, Баки, как же я тебя люблю. — Стиви, — прошептал тот в ответ, утыкаясь носом в шею любовника, распадаясь на части от невероятно острого удовольствия, на этот раз будучи точно уверенным, что оно было обоюдным.***
Стив некоторое время расслабленно лежал, прислушиваясь к размеренному дыханию отключившегося прямо на нем Баки. Он был почти счастлив. Но его разморенное негой сознание царапала какая-то мысль. Что он не доделал что-то, забыл о чем-то, за что нес ответственность. Тихий шорох, донесшийся с пола, заставил его встрепенуться. Рамлоу. Нужно было помочь ему, оказать первую помощь, как бы ему ни хотелось не выползать из-под уютно устроившегося на нем любовника. Брок явно пришел в себя и осторожно ворочался на полу, пытаясь устроиться хоть немного удобнее и не потревожить поврежденные участки. Прикованные руки ограничивали его подвижность, а твердость поверхности, на которой он лежал, мешала забыться сном хоть ненадолго. Зажав пленнику рот рукой, чтобы ни в коем случае не потревожить Баки, впервые с момента возвращения уснувшего так спокойно и крепко, Роджерс деактивировал наручники и, подхватив на руки, вынес его из комнаты. — Святой Роджерс, — прохрипел Рамлоу, устраиваясь на полу в ванной и с трудом откидывая голову на ее бортик, — не оставит без помощи даже страшного гидровца. Тебе нимб шлем носить не мешает? — Нет у меня никакого нимба. — Нет? Ну, конечно, нет. Для носителя нимба ты выглядишь слишком затраханным. И весьма довольным этим фактом. — Рамлоу, молчи! — постарался внушительно произнести Стив, намекая, что пленнику лучше не злить добровольного помощника и заткнуться. Он рылся в аптечке, ища эластичные бинты и мазь от ушибов. Они никак не находились, потому что оказались под грудой обычных бинтов и ваты. Почему-то он был уверен, что Баки воспользуется любимыми ножами для удовлетворения своей жажды мести. — Ты, Рамлоу, всегда был неугомонным. Даже осколочное в бедро, помнится, не смогло тебя заткнуть. По крайней мере, не сразу. — Надо же, — прицокнул языком Брок, морщась от боли, проверка целостности ребер сразу после того, как профессионал поработал по болевым точкам, была тем еще удовольствием, — великолепный Капитан Америка снисходит до простых смертных, интересуется их состоянием. — Я всегда… — Роджерс даже перестал бинтовать от обиды, — переживал за своих людей. За тех, с кем… Кому доверял спину. Уж ты-то должен быть в курсе. — Тогда ты должен быть в курсе, что и я делал то же самое, — устало и горько прозвучало в ответ. — Тогда почему ты..?! — яростно начал Стив, но осекся. Он не станет ничего слушать, ему нужно сохранять нейтралитет, чтобы хотя бы не допустить смертоубийства. Не позволить Баки взять еще один грех на душу. — Оказалось, я совершенно ничего о тебе не знал, — он выглядел расстроенным. Предательство Брока задело его лично, как предательство Пирса задело Фьюри, потому что командир группы огневой поддержки когда-то вызывал у него слишком сильные чувства. — Ничего ты в жизни не понимаешь, Роджерс, — прошептал Рамлоу и пополз на свое место на полу, четко давая понять, что в помощи не нуждается.***
Пробуждение всегда сопровождалось мгновением чистого, животного ужаса, что ему все приснилось, что он все еще в Гидре, что он не смог вырваться, и его мучительное существование будет продолжаться бесконечно. Но все органы чувств говорили об обратном. Чистая, мягкая постель вместо бетонного пола. Теплый приглушенный свет вместо режущей глаза белизны. Вкусные запахи готовящейся еды и звуки большого города, доносящиеся из приоткрытого окна, и, конечно, свежий воздух. Пусть и со смогом большого города, но не спертый и затхлый, прогнанный через многочисленные фильтры, а потому мертвый, воздух глубоких подвалов. Баки потянулся. Во всем теле бродили отголоски приятной усталости, как после хорошей тренировки и отличного секса. Если он еще немного полежит, то эта чувственная нега переплавится в заряд энергии, которой ему так не хватало. Он прислушался к себе, надеясь, что та неправильность, сводящее с ума беспокойство притихли. Ведь вчерашний вечер был очень многообещающим. Страдающий Рамлоу и распростертый под Баки Стив с сияющими от счастья и страсти глазами. Но острое чувство незавершенности и какой-то странной жажды не оставляло его. Нужно было еще. Еще раз избить Рамлоу? Нет. Еще раз совершить возмездие, доказать себе, что больше не боится. Положительный опыт, как говорил Брюс. С этими приятными мыслями он вышел на кухню, где застал Стива и Брока готовящими завтрак. Роджерс жарил огромную яичницу с беконом, Рамлоу, неловко скособочившись и прижимая левую руку к телу, намазывал тосты джемом. Они смотрелись странно, но гармонично, и в какой-то момент Баки показалось, что именно этого ему и не хватало, чтобы успокоиться уже и быть счастливым. Но наваждение тут же прошло. — Доброе утро, — улыбнувшись, сказал Стив, заглядывая в глаза и по выработавшейся привычке пытаясь угадать, что ждет их сегодня. — Как тебе спалось? — Хорошо, — отмахнулся тот, сверля взглядом невозмутимого Рамлоу. Хотелось ударить того еще раз, чтобы добиться эмоций, чтобы стереть с лица это скорбное, смиренное выражение и вызвать настоящего Командира, способного и зубы показать, и успокоить лишь одним словом. Но не все здесь были суперсолдатами с ускоренной регенерацией. — Тебе нужна аптечка? — Я уже позаботился о его ранах, — нейтрально заметил Роджерс, совершенно не представляя, как они теперь будут обсуждать совместное существование. — Хорошо. Стив ведь уже говорил тебе, что ты не имеешь права покидать эту квартиру без сопровождения? Прекрасно. Думаю, что тебе стоит взять на себя часть домашних дел, раз уж ты тут живешь. Понятно? — Зимнего не использовали в качестве уборщицы. Почему меня будут? — А ты не снайпер, способный поразить цель в любых условиях с вдвое большего расстояния, чем любой другой. Тебя хотя бы не будут обнулять и замораживать! — Резонно, — растянул губы в неприятной усмешке Рамлоу. — Что еще? — А что тебе нужно? — Ого! Можно просить? Тогда возможность тренироваться и хорошую библиотеку и фильмотеку. Что? С моей… С нашей, — поправился он, — работой все время откладываешь на потом. Вы сами не замечали? — Тебе здесь не курорт! — Почему бывший хендлер так легко рушил его контроль? Почему так часто хотелось придушить его? Заставить корчиться и умолять. О чем? О прощении? — Это твое наказание! — Да? А я думал, это твоя месть, Зимний. — Я не Солдат! Брок и не подумал увернуться. Впрочем, все равно бы не смог. На этот раз лицо все-таки пострадало, как и рука, заломленная под неправильным углом, вот-вот раздастся хруст. — Хватит! Баки, пожалуйста, хватит! — Стив стоял рядом и смотрел обеспокоенно, из его глаз исчезла вся радость, которая появилась вчера, и Барнс опустил руки, понимая, что достичь баланса будет очень непросто.***
Спустя месяц После того как Баки чуть не сломал Броку руку, между ними установилось хрупкое перемирие. Рамлоу стал чаще отмалчиваться, а Барнс лучше контролировал желание причинить боль. Создавалось впечатление, что они всего лишь соседи по квартире. Не очень терпящие друг друга, но и особых претензий не имеющие. Казалось, только Стив видел, что проблема от их перемирия становится только глубже. Но он не знал, как помочь. К тому же, как ни стыдно ему было в этом признаваться, у него был собственный интерес: ему хотелось повторения того вечера, хотелось, чтобы Баки снова творил с ним все те непристойные, но такие сладкие вещи, и чтобы Брок был рядом. Но его желания не имели значения, потому что главным сейчас было другое — сумеет ли Барнс встретиться лицом к лицу со своими демонами и побороть их. Конечно, такое затишье время от времени прерывалось. Избиения с каждым разом становились все сильнее и изощреннее (Рамлоу все дольше оставался в сознании), а Барнс все смотрел на него, словно ожидая одной лишь ему известной реакции, но не дожидался и зверел все больше. И в один из дней сужающиеся круги, которые наворачивал Баки вокруг их пленника, снова сошлись в одной точке. И они оказались в спальне в привычных положениях: Брок у стены, Баки — перед ним и Стив, затаившийся до поры в тени. — Ненавижу тебя! — В этот раз удушение, крепкая хватка на горле и удары в корпус, от которых еще больше замирало дыхание. — Зачем ты это делал? Не было тебе приятно, не заводило оно тебя. Я бы увидел! — Перед глазами уже плывут круги, но ответить нет никакой возможности. — Почему ты бил сам? Почему?! Почему не доверил кому-то? Так помешан на контроле? Может, мне было бы легче! Барнс, прижавшись ближе, вдавливая в стену всем собой, больше не кричал, почти интимно шептал на ухо, разжав руку на горле. Получались почти объятия, крепкие до хруста костей. И от запаха пота, капельками собравшегося на смуглой коже, от вида распахнутых в стоне губ, расширившихся от боли зрачков, почти затопивших карие радужки, его повело. Тело будто взбесилось и потребовало своего. Почему бы и нет? Так даже будет лучше. Получится наглядно продемонстрировать, кто здесь хозяин. Он отошел, деактивировав наручники, и подхватил не удержавшегося на ногах Рамлоу, сразу перебросив его на кровать и рванув штаны. — Баки? Что ты делаешь? — Только сейчас он вспомнил о Стиве, но остановиться уже не мог. — Дай смазку, Стив. — Еще чуть-чуть — и он взорвался бы от возбуждения, от желания обладать, и Брок, будто почувствовав, лежал смирно и не провоцировал сверх меры. — Нет! Баки, послушай… Он делал это с тобой? — осторожно уточнил Роджерс, боясь узнать самое страшное. — Баки! — Не делал. — Тогда и ты не должен, потому что одно дело, когда ты… — Дай смазку, Стив, или я сделаю это прямо так! Мне нужно! — В глазах у Барнса сверкнула такая дикая страсть, что Роджерс беспрекословно предоставил требуемое. С ним не церемонились, все-таки не нежно любимый Роджерс, точно определить, сколько пальцев в него сразу сунули, не удалось, но точно не один. Брок постарался расслабиться, чтобы избежать лишних травм, в конце концов у него было много опыта, попадались и нетерпеливые, и не слишком умелые любовники. Тогда за собственное удовольствие нужно было отвечать самому. И, конечно, у слетевшего с катушек Баки терпения не было ни на грош. Зато было сильное горячее тело, которое так правильно прижималось сзади, острые зубы, чувствительно впившиеся в кожу шеи и пославшие волны мурашек, надежные руки, которые крепко держали поперек груди и за бедро, и нужно было только немного прогнуться, чтобы обеспечить удовольствием и себе. Стив во все глаза смотрел на любовника, который сейчас занимался сексом с другим мужчиной. Касался его, прижимался всем телом, входил именно под тем самым, нужным, углом, от которого все тело пело, держал его так же надежно, как держал самого Стива. Но почему-то эта картина не вызывала ревности. Они были прекрасны. Оба. Вдвоем. И безумно были нужны. Больше всего ему хотелось оказаться рядом с ними, разделить сумасшествие и жажду. То, что он возбужден, Роджерс понял, только поймав взгляд Барнса, направленный на его пах. Было стыдно. И жарко. И сладко до безумия, потому что взгляд серых глаз манил и держал. Стив шагнул к ним как под гипнозом. — Отсоси ему, давай, — Баки опрокинул Брока на четвереньки, сместив руку с груди на затылок, не давая пошевелиться и воспротивиться. — Ну же! — Баки… — Роджерс задохнулся. Желание туманило голову, смешало нравственные ориентиры. — Я не буду… — Он посмотрел на Рамлоу, и это было ошибкой, потому что при одной только мысли о том, как хорошо может быть, если… — Стив. Иди. Сюда. Безумием было надеяться, что приход Брока в их дом поможет бывшему Зимнему Солдату прийти в себя и останется без последствий. Безумием было надеяться, что сейчас удастся отказаться от предложенного. Безумием было так поддаться удовольствию, что положить руку на черноволосую голову, лаская и направляя. Они были обычными бруклинскими парнями и мало знали о чувственной стороне жизни. Конечно, слухами земля полнится, но нужно было еще найти в себе силы попробовать. Поэтому Баки не баловал Стива такими ласками. И то, что делал Брок, его рот, стало откровением: было так горячо, так нежно, так туго. И язык… Не было слов, чтобы передать то, что вытворял этот язык! Хотелось толкнуться глубже, сильнее и раствориться в ощущениях. — Брок, — почти беззвучно выдохнул он, выплескиваясь глубоко в глотку. — Брок, — рычал Баки, яростно поддавая бедрами и кусая свободное от шрамов плечо, не замечая, что укусы приходятся прямо на свежие синяки. Стыдно им станет завтра, а сейчас слишком хорошо, чтобы они отпустили пленника из общей кровати.