mindless

      — Что ты опять берёшь? Зачем это?       Мирон закатил глаза и взял в руки пакет с чем-то быстрозамороженным. Прочитал название и со взглядом «положи где взял» протянул это обратно Глебу.       — Молоко бы взял лучше. Зачем тебе картофель фри? Итак его заказываешь постоянно.       — Ну, а тут сам готовишь, — воспротивился Глеб, едва надувшись.       — Тут сам открываешь пачку и высыпаешь содержимое на сковородку, а не готовишь. Неси назад. Либо выбираешь что-то нормальное, либо я тебя перестану брать в магазин.       Глеб цокнул с каким-то гортанным полушипением и пошёл класть найденное на место. Вернулся обратно он с кругетсами.       — Это между прочим первое, что я у тебя ел, — сказал он прежде того, как Мирон начал своё словесное возмущение.       — Так. Лимит в какую-то хуйню, что ты приносишь, — одна вещь. Понял?       — Тогда пойду за нагетсами.       Мирон тяжко вздохнул и проводил Глеба покровительным взглядом. Со стороны можно было подумать, а большинство так и думало (разумеется более старшие люди по большей части, ибо молодые, кто пробовал что-то запрещённое, не могли не узнать Мирона хотя бы по его тату на шее, которая стала его отличительным знаком среди всех. Ты мог никогда не встречаться с ним, но по татуировке всегда понимал, кто это), что Глеб это либо младший брат Мирона, либо вообще его ребёнок. Ну, а что? Дети нынче выглядят весьма взросло, а у Мирона лицо такое необычное, что толком не поймёшь сколько ему лет. Не старый, но и не подросток. Морщины есть, да и вообще не свежая у него кожа, усталая. Так что вполне можно было подумать, что он отец.       По правде, сам Мирон так порой думал. Глеб был ещё слишком молод, амбициозен, часто не умел фильтровать базар. Да, по характеру жизнь его заставила быстро вырасти, но он всё равно оставался ещё слишком молодым. Мирон в некотором плане тоже. Он порой мог вести себя как какой-то пятилетний ребёнок и быть довольным. Тогда уже Глеб смотрел на него как старший. Комичное на самом деле зрелище.       На кассе, пока к ним подходила очередь, Глеб набрал ещё мармелада и быстрозаваримого кофе с карамелью. Первое понятно, а второе откроется читателю позже.       Охранник меж тем пытался выгнать из магазина какого-то неопрятного в чёрной испачканной куртке мужика лет пятидесяти. Глеб сперва подумал, что это его отец, но тот просто был на него похож. Такое же опухшее лицо, мелкие глаза с отсутсвующим взглядом, щетина везде и маслянистые спутанные патлы вместо волос.       Человек определённо был под веществами. Или в состоянии ломки. На него обернулся, наверное, весь магазин. Глеб и Мирон в том числе, но Мирон вскоре вернулся к выкладыванию продуктов на ленту. Ничего интересного или нового он там не видел. Глеб в принципе тоже, поэтому также весьма спешно обернулся и поймал пробитый продавщицей мармелад.       — Между прочим это твоя вина.       — С какого? — нейтрально поинтересовался Мирон. — Я лишь предоставляю товар, а никого не заставляю что-либо брать. Люди сами виноваты, что доводят себя до такого, — ответил он, доставая кошелёк.       Продавщица слушала это с некоторым недоумением, а человек, стоявший позади Мирона в очереди, с интересом. Он его узнал.       — Малой, клади вещи в пакет, а не мармелад лопай. Можно сигареты?       — Да, Вам какие?       — Парламент. Аква Блю. Оплата картой.       Глеб смотрел на пачку, что достала продавщица с тоской и завистью. Зависимость от курения слишком сильно на нём сказалась. Несмотря на то, что Мирон всячески старался огородить Глеба от курения, тот иногда отыскивал где-то сигаретку. У прохожих на улице не стыришь, потому что он на улице один не ходит. В школе никто не даст, так как слух про то, что Мирон запрещает Глебу курить дошёл уже и туда. Так что курить хотелось, а практически единственный способ — воровать у Мирона. Это работало плохо, но всё же хоть какой-то результат тоже результат.       По дороге к машине Глеб поинтересовался:       — У тебя вроде раньше другие были. Без запаха.       — Да, были. Но те пока что закончились, это во-первых. А во-вторых так я сразу пойму, если ты у меня их попробуешь спиздить.       И нельзя же конечно думать, что Мирон не замечал порой, что у него что-то пропадало. Глеб, конечно, карманник хороший, но следы заметать не умеет. Так что ответить на это ничем, кроме как раздражённым вздохом Глеб не смог.       Пока Мирон укладывал пакеты в багажник, Глеб сидел надутый в машине, безостановочно жуя мармелад.       — У нас каникулы скоро.       — Гуд.       — Может в семнашку?                     В семнашке опять был Олег. Влившийся в обстановку Глеб быстро поздоровался со всеми и пошёл к своему новому другу. Тот уже был не чист, но трезв.       За всё время их общения Олег несколько раз выражал опасение, касаемо Мирона. Он и слышал и видел последствия порой неуравневешенного состояния этого человека, поэтому, успев прикипеть к Глебу, очень боялся, как бы с малым ничего не случилось.       Один раз даже, как бы между делом, спросил, не хочет ли Глеб ретироваться из этой жизни, начать новую. Он спросил ещё более завуалированно и шёпотом. Глеб не смутился тогда толком, но всё же немного нахмурился. Мысли были, а вот желания какого-то особенного нет.       Ко всему привыкаешь, и к этому тоже. К этому в основном, потому что, если судить здраво, Глеб уже потерял какую-никакую эмпатичность и растерял куда-то своё чувство самосохранения. Ему порой даже доставляет та роль, в которую он попал.       Но он не до конца сошёл с ума, поэтому над словами Олега иногда думал.       Надо валить. Когда-то лафа закончится. Когда-то Мирон может ударить не до сломанного ребра, а до месячной реабилитации в больнице или хуже. Когда-то он может запереть дома и больше не выпустить. Когда-то он может потерять свою доброту, которая сейчас всё ещё есть.       Этого когда-то лучше не дожидаться.       Олег отворачивается и что-то кому-то говорит. Его уже несёт, поэтому говорит медленно с очень активной, но заторможенной жестикуляцией.       Глеб бросает взгляд на стол, где Мирон о чём-то разговаривает с Дарио, и решается немного отпить у Олега. Сок с какими-то таблетками явно. Или не с таблетками, а с каким-то порошком. Не важно. Важно то, что он нарушил правило. К наркоте его Мирон не пускал ни в каком виде. К сигаретам тоже не пускал, однако кальян мог дать. К алкоголю порой пускал. Если Глеб своровал бы немного спиртного, то получил бы только подзатыльник. Если бы сигарету, то как минимум по рукам, а там уже смотря на обстоятельства, но вот наркотическое.       Глеб никогда ничего подобного не делал, но знал, что здесь обычным подзатыльником не отделается, потому что наркота стоит в одном табу с выходом одному на улицу, а в прошлые разы он физически почувствовал, что так делать нельзя. Как минимум сломанное ребро ему о чём-то, да сказало.       Олег повернулся обратно, улыбаясь широченной улыбкой. Разговор продолжился.       Глеб вообще к наркотикам приспособлен не был. Пробовал один раз, когда Тёма приносил, но то было другое. Совсем другое. Наркотики у него слишком сильно ассоциировались с отцом, а доходить до такого же состояния он даже в полном упадке своих сил не хотел.       Но когда на этот вид релакса поступил запрет, то внутренний бунтарь сказал, что это надо обязательно попробовать.       Адреналин от того, что Глеб это делал на виду у других, недалеко от Мирона, который мог в любой момент повернуться, смешался с этим магическим соком, усилив его эффект.       Глеба развезло несильно, но было видно по нему, что что-то в нём не то. Возможно немного выпил. И если бы Глеб у кого-то отпил немного алкоголя, что бы хотя бы запах появился, то скорее всего обошёлся бы недолгим запретом ходить в семнашку. Но эффект алкоголя был, а запаха не было.       Мирон подошёл в середине разговора и, как обычно, сказал подниматься и переть в машину. А Глеб как обычно выразил недовольство, только сделал это каким-то длинным и невнятным рычащим звуком. Это было мило и забавно, но Мирона напрягло.       Встал Глеб без особой эстетики и скорости, хотя это было не особо заметно. Просто Мирон уже очень хорошо заучил то, каким должен быть Глеб и какой должна быть его реакция на разные вещи.       — Дыхни, — сказал он, когда Глеб подошёл к нему. Мимолётный страх прошёлся по лицу Глеба. Уже хорошо знающий подобные эмоции, потому что страх — основа наркобизнеса, Мирон это заметил.       Глеб дыхнул без особого интереса. От него не пахло. А состояние его было другое, не нормальное. Немного плавающее. А рядом Олег, который был где-то в своём мире. Олег бы не дал, потому что ему было сказано, как и другим, ничего малому не давать.       Глеб чуть не упал, когда Мирон ударил его ладонью по щеке. Сильная пощёчина. Мирон бить умеет. К тому же координация у Глеба немного нарушилась. Все невольно обернулись на них. Глеб уже держался рукой за лицо, челюсть горела, скула тоже.       Олег очнулся и с опаской посмотрел на сгорбившегося Глеба. Он испугался. Даже немного освежился. А картина и звук, раздавшийся рядом с ним при ударе, отпечатались у него в голове.       — В машину.       Глеб пошёл, задев Мирона плечом по дороге. Но пошёл молча. Всё так же держась за щеку. Почему он не упал от того удара было ему сперва непонятно. Но потом до него дошло, что одной рукой он держался за стул, на котором сидел Олег, как-то интуитивно схватился, а Мирон его вовремя поймал за край одежды, однако быстро отпустил. Всё произошло слишком быстро.              — Иди на хуй, — сказал Глеб, когда Мирон сел на водительское сиденье, то бишь рядом с ним.       Мирон скучающим и не выражающим никаких тёплых чувств взглядом посмотрел на Глеба. Это был ужасный взгляд, какой-то безразличный, какой-то… Глебу не понравился этот взгляд куда больше, чем-то, что сам Мирон взял его за волосы и что-то сказал. Тянул больно, да. Но без какого-то задора и без страсти, а так, словно Глеб ему надоел.       Такое чувство было… хотелось пропасть. Провалиться куда-нибудь или ещё что. Утопиться, уйти из жизни. Пропасть. Да, просто пропасть нахуй. Чувство, что ты лишний, что ты обуза, что ты мешаешь, что ты всем надоел… Это чувство начало душить, захотелось плакать.       — Иди на… — сказал Глеб так тихо, что последние буквы даже расслышать было нельзя. Сказал, отворачиваясь к окну. Он обиделся. Вот ну и как это работает? Настроение скачет на батуте, пока Глеба изнутри раздирает от эмоций, которые то преувеличиваются наркотиком, то наоборот уходят на задний план.       — Один ты больше не останешься, и в бар хуй поедешь.       И похуй. Просто похуй. Нахуй. Похуй. Просто да. Тоска пришла слишком быстро. Вроде бы депрессия это побочка, но почему-то она наступила слишком быстро. Или нет… сколько он в семнашке сидел? Кто его знает?                     Глеб проснулся весьма рано. Мирон спал рядом. Его даже душить не хотелось, потому что несмотря на то, что руки упирались в кровать и весьма хорошо держали, морально они были опущены и из них всё выпадало.       Ни злобы, ни похуизма теперь не было. А с ними было так прекрасно…       Глеб был уязвим, ему нужна была поддержка. Мирон — практически последний человек, от которого эту поддержку хотелось получить. Тем более, что он же и является основной причиной такого состояния. Но всё же эмоции выше рационализма. По крайней мере есть такие люди, и их не мало, для которых это выражение истинно.       Доверчиво Глеб пододвинулся к Мирону, вскоре уткнувшись носом в его грудь. Безмятежное дыхание сбилось, сердце в один момент пропустило очень сильный удар, и через время Глеб ощутил у себя на спине мягкие поглаживания.       Спасибо, что у Мирона с утра пораньше было хорошее настроение.       — Опять в шесть утра будишь? — кротко спросил Мирон.       Глеб пропустил слезу, даже не зная, это слеза боли, горя или счастья, потому что это всё настолько перемешалось и стало единым, что точно и не понять, что на самом деле означала эта слеза, которую Мирон даже не заметил. Какая на неё вообще разница, правда?