***
Морган расстроенно ковыряла свой завтрак уже четверть часа. Кусок не лез в горло, часы на стене тикали слишком громко, а утренний прогноз погоды невероятно раздражал. Раздражала даже сверкающая поверхность белоснежной столешницы, которую роботы-уборщики натирали до зеркального блеска до и после каждой трапезы. Наконец, Пеппер не выдержала и отложила в сторону вилку с ломтиком вкуснейшего омлета, так и не отправив его в рот. — Может быть, ты все-таки поделишься, что тебя грызет, юная леди? — Грызут обычно мыши, — вставил Тор, до этого момента хранивший молчание. Не тревожное, нет — громовержец, одетый в легкомысленную футболку с изображением разноцветных мексиканских черепов, был полностью погружен в процесс поедания завтрака. Пеппер непонимающе уставилась на него. — Мыши?.. Только мышей нам здесь не хватало, и без того зоопарк. Морган, доедай. Иначе дядя Тор попросит добавки, и эта добавка будет из твоей тарелки. — Отменная стряпня, Морган, —он поднял большой палец с набитым ртом и сделал большой глоток кофе из пузатой кружки. — Советую не считать ворон, а приступать, иначе твой омлет с беконом станет объектом бессовестного покушения… — Не хочу, — уныло ответила Морган, откладывая вилку. — Локи в опасности. Все мы в опасности. — Локи всегда в опасности, — отмахнулся Тор. — Сколько я его помню, он всегда был в опасности. Это его свойство характера, впитанное с молоком… А ледяные великаны кормят младенцев молоком? Надо бы спросить у него, когда вернется. — Если вернется, — Морган сделала акцент на первом слове, встала и уперлась ладошками в стол. — Хочешь сказать, тебя это совсем не беспокоит? Ни чуточки? Тор помрачнел. Естественно, его беспокоило состояние брата, если это вообще можно было назвать состоянием. После пробуждения Морган волк остался в ее комнате и никуда не исчез — как скафандр, который Локи всегда оставлял за спиной, уходя в новую реальность через сны девочки в своем подлинном облике. Обычно после таких прогулок обратно в спальню возвращались двое, но сегодня вернулась только она одна. Силуэт зверя вырисовывался в детской спальне монолитной обсидиановой статуей, сосудом, который ждал возвращения своего хозяина назад. Зверь был жив, но неподвижен, и мало отличался от детей, впавших в необъяснимую кому. Возможно, сейчас в башне и Тор, и доктор Беннер, и Тони имели дело с чем-то иным, но волка и этих детей объединяло полное отсутствие реакции на внешние раздражители. «Как будто тела — здесь, а души — неизвестно где», — говорил Брюс Клинту, задумчиво почесывая свежевыбритый подбородок. — «Я — ученый, а не специалист в области мистических знаний. Если даже Стрэндж не знает, как вам помочь, чего вы хотите от меня?» Приезд Клинта Бартона с женой несколько дней назад стал сюрпризом для всех обитателей башни. Сюрприз, впрочем, был тревожным. Радовалась нагрянувшим гостям только Морган — они с Купером облазили весь жилой этаж и в любой момент были готовы приняться за технический, если бы не бдительные сотрудники, предупрежденные о возможном несанкционированном проникновении со стороны малолетних террористов. Радость была недолгой — вскоре Лора подхватила сына под мышку и уехала в соседний штат к родителям, оставив Клинта разбираться со сложившейся ситуацией и заодно контролировать лечение Лайлы. Пеппер мимоходом заметила, что этот шаг был самым разумным из того, что она видела в небоскребе за последние недели. Какая бы чертовщина там ни творилась, в деревне у любящей бабушки мальчишке будет гораздо комфортнее, и она с радостью бы сделала для дочери то же самое. Однако бабушек, дедушек и уютного деревенского домика у Морган не было, и все, что ей оставалось — это и дальше жить в самом сердце не внушающих доверия событий. Кроме того, в башне был Локи, и до недавнего времени Морган рядом с ним была в безопасности. Была ли с ней эта защита до сих пор, никто с уверенностью сказать не мог. Статный черный зверь с потускневшим зеленоватым сиянием в глазах замер в центре комнаты, будто его поставили на паузу. На неподвижную фигуру было жутковато смотреть, и Тор старался лишний раз этого не делать. Однако в конце концов он собрался с силами и предложил Морган переместить брата в свои спальни, чтобы не нервировать девочку. Морган категорически воспротивилась: «А что, если он вернется и не найдет себя?» Тор допускал, что девочка ошибается и вряд ли что-то понимает в загадочной механике переселения душ, но сам он понимал еще меньше, и поэтому спорить не стал. Возможно, в ее словах была доля истины. Что касается Тони, то он сутками скрывался у себя в мастерской, выбираясь оттуда только под вечер. Пеппер утверждала, что его и раньше было непросто выманить из царства железа и микросхем, но теперь даже ее фирменный кофе срабатывал через раз. Рассказ Морган о существах, напавших на них во сне, не столько озадачил его, сколько вогнал в тошнотворную тоску. Тони с лихвой хватило того, что он увидел во время последнего визита к близнецу. Впечатления от расправы над несчастной куницей были незабываемы… Теперь твари появились еще и в сновидениях Морган, а Локи — невыносимый самовлюбленный бог с манией величия, который, несмотря ни на что, был ее единственной защитой от этого безумия, исчез неизвестно куда. Признаться честно, Тони крепко сомневался в том, что тот вообще все еще жив. Если это действительно так, и Локи сгинул в иных мирах, от волка в башне толку будет не больше, чем от садовой скульптуры на благообразной лужайке какого-нибудь американского семейства. Если верить Тору, этот прохвост пробовал умирать и бесследно исчезать столько раз, что заслужил свое достойное место в книге рекордов Гиннесса. «Я пробовал умереть много раз самыми разнообразными способами, но до сих пор жив». Определенно, стоит предложить комитету по регистрации рекордов ввести в каталог новое достижение… Однако после впечатляющего представления у двойника, когда ему удалось увидеть птичек в действии, Тони не был уверен, что на этот раз Локи по своему обыкновению сможет выкрутиться. Подобное развитие событий было не только самым вероятным, но и самым нежелательным, потому что в таком случае Тони понятия не имел, что делать со зверем. Если бы можно было с уверенностью сказать, жив он или мертв, принять решение было бы легче легкого, но сейчас Локи вполне мог заткнуть за пояс знаменитого кота Шредингера. На то, чтобы с этим разобраться, не хватало даже могучего интеллекта Тони Старка. Ни живой ни мертвый. Что он чувствует? Чувствует ли вообще хоть что-нибудь? Ответов на эти вопросы у Тони не было, и наверняка не было ни у кого. И все же, он не мог не отдать Локи должное — даже после собственного исчезновения он оставался весомой занозой в заднице. Невыносим, как и прежде. И черт побери, Тони мог поклясться, что не отказался бы вернуть этого скользкого типа в небоскреб. Принять это было сложно. Еще несколько месяцев назад Старк вздохнул бы с облегчением и даже вспомнил, как его учили креститься в далеком детстве, если бы странное зеленоглазое существо покинуло башню и перестало нарушать привычный ход вещей. Теперь он постоянно ловил себя на странном ощущении неловкости — словно в башне недоставало чего-то привычного, важного куска большой головоломки, без которого ее невозможно собрать целиком. Тони Старку в собственной башне не хватает Локи. Кажется, у него окончательно поехала крыша, и это было бы в крайней степени абсурдно, если бы не было правдой.***
По вторникам над мостовой Воздушный шар летал пустой. Он тихо в воздухе парил; В нем кто-то трубочку курил, Смотрел на площади, сады, Смотрел спокойно до среды, А в среду, лампу потушив, Он говорил: Ну город жив.
Д.Хармс
В городке осталось совсем немного от прежнего уюта. Теперь безмолвные переулки дышали запустением, и эта пустота больше не казалась ни загадочной, ни привлекательной. Нарядные, словно с иголочки, фасады зданий стремительно подурнели. Замершее время сдвинулось с мертвой точки и наверстывало свое с усиленным рвением. Раньше это место неизменно наводило на мысли о каких-то невидимых уборщиках, дворниках и рабочих, которые неустанно поддерживают порядок в домах и на улицах, не упуская из виду ни единой мелочи. Порой Лайла была почти уверена в том, что за ней наблюдают крошечные невидимые феи, работающие без устали. Каждый угол, каждая пылинка, каждый камень на мощеной площади — все выглядело опрятным, свежим и прибранным, и благодаря этому, город не выглядел пустым. Все изменилось после того, как ловушка захлопнулась, и Лайла провела несколько дней в доме, невольно превратившимся в ее тюрьму. Город по-прежнему кормил ее, однако мамиными домашними завтраками больше не баловал. Еда стала простой и незатейливой, порой даже безвкусной. Посуда, которая раньше исчезала по мановению волшебной палочки, тоскливо копилась на столике в углу, напоминая о ленивых летних уик-эндах в Маунт-Роуз. Папа придумывал для них развлечения — всегда разные, и после завтрака грязная посуда шумно сбрасывалась в мойку, а брат забывал выбросить в мусорное ведро опустевшие коробки от сухих завтраков. Они неслись на улицу сломя голову под возмущенные мамины окрики, напрочь забывая о хаосе, который оставили на кухне… Лайла с радостью променяла бы это гнетущее безмолвие на пару-тройку упреков из-за немытой посуды. Увы, это не представлялось возможным. Грязной посуды здесь становилось все больше, а вот мамы не было. Лайла вздохнула. Отсюда необходимо было выбираться — не тем способом, так иным. Прежняя дверь закрылась перед ее носом, издевательски клацнув невидимым замком, но наверняка где-то были другие, и их следовало поискать. Это место становилось все более тоскливым. Подоконники неизбежно покрывались пылью, а треснувшая штукатурка на потолке грозила в любой момент осыпаться прямо на мягкий узорчатый ковер, который никто никогда не будет чистить. Капля джема, случайно упавшая на обивку дивана, застыла неопрятным липким пятном. Не хватало только мух, лениво кружащих над горкой немытых тарелок, но других живых существ Лайла здесь еще не видела. Что ж, наверное, это было к лучшему. Меньше всего ей хотелось встречаться с типичными обитателями заброшенных городов — крысами, мышами, пауками, тараканами и прочим ползучим сбродом. Вряд ли в их присутствии ей бы удалось проспать хотя бы одну ночь. Единственным местом, до которого еще не дотянулось безжалостное запустение, была маленькая железнодорожная станция на границе города и пустоши. Станция всегда притягивала внимание девочки узорчатой резьбой и пестрой остроконечной крышей, и изменения будто не касались ее — здание было таким же чистым и аккуратным, как и прежде. Проводить там время было гораздо приятнее, чем в гнетущих пустых комнатах, неумолимо зарастающих грязью. Лайла поднялась по ступенькам и села на поскрипывающие деревянные мостки. Город со всех сторон окружали бескрайние пустыри, теряющиеся в розоватой дымке на горизонте, и идти было некуда. Она могла пойти в любую сторону, но интуиция подсказывала, что прогулка будет столь же однообразной, сколь и бесконечной. Единственной дорогой через пустыри, которая хоть как-то задавала направление, было железнодорожное полотно. Кто проложил его в этом забытом всеми богами месте, Лайла не знала, но она была умным ребенком. Вряд ли таинственный архитектор этого места поместил здесь рельсы и станцию для украшения ландшафта. Все чаще она бесцельно слонялась по станции или сидела на перроне, обняв колени и вглядываясь вдаль в надежде наконец услышать долгожданный шум локомотива. Девочка знала, что рано или поздно она чего-то дождется, и в один прекрасный день терпение было вознаграждено, пусть и совершенно неожиданным путем. Солнце садилось, и пустошь постепенно окрашивалась в теплый розовато-коричневый. Лайла уже собиралась возвращаться назад — так или иначе, спать под крышей было все-таки приятнее, чем здесь, да и вода в умывальниках пока никуда не девалась. В доме было комфортно — насколько могло быть вообще комфортно в подобном месте. Выбирать было не из чего. Лайла привычно спрыгнула с перрона прямо на пыльный грунт, не утруждая себя спуском по лестнице, и вдруг, повинуясь какому-то непонятному импульсу, повернула голову. Ей хватило всего пары секунд, чтобы выхватить боковым зрением из закатных сумерек темную фигуру, возникшую неподалеку от станции. Движение было очень явным, и точно не было галлюцинацией. Темнело быстро, и разглядеть издалека, что происходит, было невозможно. Идти навстречу неизвестности — страшно. Лайла постучала по губам костяшками пальцев и решительно зашагала вперед, обходя станцию по кругу — туда, где заметила незнакомые силуэты. Ей так осточертели одинаковые дни, тянущиеся друг за другом подобно дешевой фруктовой жвачке, что она уже была готова встретиться и со злом, и с добром, и с самим чертом. Подумав, Лайла пришла к выводу, что ее устроят любые перемены, и лучше встретиться с ними лицом к лицу, чем сидеть в четырех стенах и ждать, когда они придут за ней сами. Наконец она остановилась и оглянулась назад. Силуэт станции казался размытым, хотя она не могла уйти настолько далеко за такое короткое время. Впереди, сзади, вокруг — везде, куда мог дотянуться взгляд, расстилалась пустошь, а под ногами… Лайла наклонилась и подобрала кусок странной тяжелой материи, на ощупь напоминающей холодную кожу. Она положила черный лоскут на ладонь и только поднесла поближе к глазам, чтобы рассмотреть, как вдруг находка рассыпалась на глазах, оставляя на пальцах мелкую металлическую пыль. — Будешь трогать все, что падает под ноги — долго не проживешь. От неожиданности Лайла вздрогнула и отпрыгнула назад, едва не потеряв равновесие. Стальная пыль оставляла на пальцах неприятные жирные следы, а обладатель голоса сидел на земле напротив нее и насмешливо щурился, пряча за спиной окровавленные ладони. Горстка пепла, оставшаяся от одной из ночных птиц, постепенно растворялась в песке.