---
На речке Леви пробыл около часа, сначала помыл одежду (или то, что от неё осталось), а затем сполоснулся сам, перевязав живот лоскутками из рубашки. Лук также был помыт и оставлен сохнуть у дерева, туда же он положил вымытый нож. Ветер был тёплый, так что юноша по-турецки сел на небольшой пригорок подле речки и начал сохнуть, но мысли лезли в голову непроизвольно. Юноша вздохнул, прикрыл глаза и начал обмозговывать всю эту ситуацию. Он был на охоте, и на его оленя покусился волк, какой чёрт дёрнул его продолжить эту погоню — неизвестно, но закончилось всё херово. А ещё он говорил с волком. Какого хера, блин? Леви мог бы ещё долго материться про себя и проклинать долбаную магию, но прервался из-за ощущения чего-то круглого и холодного прямо посередине лопаток. Мышцы напряглись, и он попытался максимально плавно и медленно повернуть голову. То, что он там увидел, нисколько не обрадовало его. Чёрный волк смотрел прямо в его лицо проникновенными зелёными глазами. На секунду брюнет вспомнил зелёные глазища идиота-Йегера, но быстро выбросил эти глупости из головы. Волк, как ни странно, выглядел мирно и не подавал ни одного признака агрессии. Нос от лопаток он убрал, не рычал и в стойку не вставал, а когда мохнатый повернул голову на бок и смешно пошевелил ушками, у Леви в голове что-то сломалось. Волк перепрыгнул через ногу юноши и сел прямо перед ним. Так они просидели около 10 минут, просто смотря друг другу в глаза. «Ты говорящий?» Леви раздражённо вздохнул и негодующе посмотрел на волка. С его стороны это может показаться странным и нелогичным, но когда к тебе подходит эдакий пушок на лапках и заводит с тобой беседу второй раз на дню, о логичности можно забыть. Волк же, увидев этот взгляд, как-то стушевался и прижал уши к голове, тихо скуля. Только тогда Леви заметил, что мохнатый был меньше обычной особи примерно вдвое. Щенок значит? — Что надо? Щенок засуетился, переминаясь с лапы на лапу, еле слышно рыкнул: «Я хочу есть...» — Чё? — в прострации ответил брюнет. Волк, просящий у него еду — это нонсенс, учитывая, что недавно его же сородич пытался его убить. Всё это сумасшествие начинало надоедать, и даже тёплый, свежий ветер не успокаивал начавшуюся боль в висках. Леви кряхтя поднялся с земли, следя за тем, чтобы образовавшаяся корочка на ранах не потрескалась, и направился к портфелю, который положил под отдельное дерево в тень. Волк всё это время наблюдал за человеком с немым вопросом и неуверенностью, но, увидев в руках кусок мяса, приободрился и начал активно махать хвостом. Леви же в очередной раз вздохнул и бросил два сырых куска на землю. — Ешь. Волк с радостью подскочил к мясу и начал трапезу. Зачем Леви это сделал? А чёрт его знает, захотелось, да и лучше дать ему кусок несчастного мяса, чем самому стать обедом, кто знает, насколько близко он к стае? Раны неприятно защипали, и белые лоскутки начали медленно краснеть. Аккерман чертыхнулся и, подхватив остаток от своей рубахи, направился к речке. Снимать бинты было практически не больно, кровь ещё не успела к ним присохнуть, а вот промывать раны по второму кругу было больновато. Особо крупных порезов было всего два, остальные были мелкие или средние и больше чесались, чем болели. Решив, что стоять на берегу не очень удобно в его положении, Леви зашёл в воду по колено и там продолжил процедуры. На берег он вернулся с мокрыми прополощенными бинтами и новой перевязкой, не такой большой, как предыдущая, но сгодится. Мяса на земле не было, как, собственно, и волка. Леви даже успел порадоваться этому, пока не увидел радостно бегущую к нему мохнатую морду. Волчонок держал в зубах какое-то большое растение с белыми цветами, когда Леви понял что это, брови на пару мгновений поднялись вверх. Щенок с блеском в глазах положил растение подле ног человека и сел рядом, радостно махая хвостом. — Ты зачем борщевик мне притащил? — поинтересовался Леви, отпихивая растение ногой подальше. «Это тысячелистник, глупый человек! Он поможет тебе с ранами!» — заявил волк, гордо выпятив грудь вперёд. — Бестолочь, — цокнул Леви. — У тысячелистника маленькие листья и цветы растут вплотную, а то, что ты мне притащил, что-то не подходит под описание. В лучшем случае я мог получить ожог кожи, воспользовавшись твоей добротой. Щенок растерянно посмотрел на цветок. Выпяченную грудь сменила сгорбленная спина и поникшие уши. Волчонок начал что-то невнятно скулить, а затем мотать головой в разные стороны. Леви перевёл взгляд на борщевик, и догадка пришла сама собой. В очередной раз проклиная судьбу, парень, чертыхаясь, начал собирать ветки, в процессе говоря волку: — Иди к реке, там будешь полоскать рот водой, пока не позову. Волк быстро кивнул и побежал к речке. Леви тем временем достал из рюкзака небольшую железную кружку, сетуя на то, что не взял в этот раз котелок, и, быстро набрав туда воды, поставил на костёр, который только что развёл. Дальше пришлось поднапрячься — нож, хоть и был острым, кору с дуба срезал с большой неохотой, а раны на животе дёргало каждый раз, как юноша пытался напрячь мышцы. Небольшую горсть удалось наскрести, этого должно хватить. Вода закипела, и Леви без раздумий бросил в неё кору, отсчитывая пару минут до готовности. Снимать стакан пришлось с помощью двух палочек. Через пару минут кружка подостыла, и Леви подозвал к себе щенка. Тот, всё ещё поскуливая, подбежал к человеку, вопросительно на него смотря. Аккерман переместился в тень и аккуратно сел, одной рукой он держал отвар, а другой легонько похлопал себя по бедру, подзывая мохнатого. — Открой пасть, я налью туда немного отвара, прополоскаешь, половину выплюнешь, половину выпьешь, ты понял? Волк в ответ только покорно открыл рот. На языке были видны красные волдыри, а стенки горла заметно покраснели, видимо, сок борщевика ещё не успел подействовать в полной мере, и это было хорошо. Первые два раза волк хотел выплюнуть всю жидкость, из-за коры, которая неприятно резала горло, но после жёсткого взгляда и хлестких слов человека волчонок передумал и сделал, как было велено. Через 20 минут они закончили процедуру, и четвероногому полегчало. Увидев бесконечную благодарность в глазах волка, Леви вздохнул и потрепал того за ухом. — Вот бестолочь... — говорил Леви, продолжая гладить довольного щенка. Домой юноша отправился поздно вечером, волк до последнего не хотел отпускать своего спасителя, но тот пригрозил, что больше не придёт вообще, и щенок, взяв с Леви обещание видеться хотя бы раз в неделю, отпустил человека. Мясо, к сожалению, пришлось оставить в лесу, за день на такой жаре оно успело стухнуть и теперь было непригодным ни для чего. Ая, увидев раны своего внука, засуетилась и быстро уложила его на кровать, расспрашивая как он так и замазывая длинные полоски каким-то кремом. Ханджи тогда посмотрела на Леви очень странным взглядом и сказала, что ничего не скажет бабушке. И откуда только узнала? Хотя, зная её, можно предположить, что это чистой воды блеф и попытка шантажа. Прошло 2 дня после случая с волком Аясу долго думала и в итоге приняла решение. Дети не могут быть ничейными, но если она захочет официально их усыновить, понадобится множество бумаг, которых у неё попросту нет. Если делать их с самого начала, то у людей возникнут вопросы, ведь не может не быть у ребёнка хотя бы свидетельства о рождении. Если сказать правду о их обнаружении в лесу, то ей их так просто не отдадут. Начнутся многочисленные проверки, поиск родителей, для детей это будет большим стрессом, да и держать их скорее всего будут в приюте, пока не придут к окончательному решению, принятие которого может растянуться на год, а то и больше. Этого она не хотела. Тогда на помощь пришла магия, никто ведь не может помешать ей провести ритуал принятия детей в род? Ну, рода у неё, конечно, нет, но должен же быть альтернативный способ ввода человека в семью и скрепления их магическими узами? Как оказалось, да, он есть. Бабушке пришлось прибегнуть к крайним мерам и влезть в своё прошлое, но метод она нашла. Довольно простой ритуал на первый взгляд: один ряд рун и заклинание всего в два небольших абзаца. Но вся трудность заключалась в другом: если хотя бы один человек сомневается в своих намерениях, ритуал отменяется и не может быть проведен больше никогда. В себе Аясу была уверена, она любила этих детей и готова была стать их семьёй, но согласятся ли они?---
— То есть этот ритуал позволит нам быть как настоящая семья? — с блеском в глазах переспросила Ханджи в сотый раз. — Да, я стану вашей опекуншей, а вы моими подопечными, — с тёплой улыбкой ответила бабушка. — Круууть! Девушка не могла усидеть на месте и сейчас ходила по всей комнате, махая руками и нетерпеливо улыбаясь — был бы день, она бы выбежала на улицу с радостными криками, но уже стемнело и Ая будет ругаться, если она пойдёт на улицу. — Жду не дождусь начала ритуала! Эй, Леви, ты чего такой хмурый? Мальчик и вправду сидел на диване уставившись в пол, руки были скрещены, а длинные волосы прикрывали большую часть лица. — Я не буду участвовать в ритуале, — тихо сказал он, всё ещё смотря в пол. На секунду бабушка почувствовала укол обиды, но быстро подавила это и сказала: — Леви, милый, я не заставляю вас это делать, если ты не хочешь, то ничего страшного в эт... — договорить бабушка не успела. — Да как ты можешь?! — взревела Ханджи, подскакивая к дивану. — Она ведь растит нас уже полтора года! Ты сам говорил, что она хорошая, а теперь отказываешься?! Лицемер, никогда не думала, что внутри ты такой гнилой... — уже тише добавила девочка, с обидой смотря на, как она думала, друга. — Ханджи, успокойся, — попыталась остановить её Ая, но та только шмыгнула носом и заявила: — А вообще, твоё право, что хочешь, то и делай, а мы с бабушкой проведём ритуал и станем настоящей семьёй, да, бабушка? — Ханджи, — твёрдый голос бабушки немного сбил девочку с толка, но сдавать позиции она пока не собиралась, — не говори тако... — Я. Не буду. Участвовать. В ритуале. — Уже твёрдо повторил Леви, вставая с дивана и направляясь к двери. — Как ты и говорила, — острый взгляд в сторону Ханджи, — что хочу, то и делаю, в вашу семью я лезть не буду. Дверь тихо закрылась, послышалось шуршание одежды, и свет в соседней комнате погас. Pov Levi Когда я услышал о ритуале, меня охватили разные противоречивые чувства. Я был счастлив, эта женщина и вправду любит нас, раз решила пойти на такое, дать свою фамилию, дом и связать нас нерушимой нитью магии. Она и вправду оказалась довольно доброй, в меру строгой, воспитывала нас в силу своих возможностей, учила — в общем, да, она неплохая. Я стал уважать её и мне хотелось защищать её. Это не было похоже на то, как я хотел спасти очкастую, тогда мной двигал страх остаться здесь одному и потерять хоть кого-то близкого; я хотел защищать Аясу, как когда-то защищал свою мать. Защитник, конечно, из меня был никакой, максимум что я мог, так это притащить ей зачерствевший кусок хлеба да стакан грязной воды, но даже это радовало её, она улыбалась. Только через несколько десятков лет я понял, что улыбалась она не этому чёрствому хлебу, а мне, чтобы я чувствовал себя лучше. Так глупо и так по-матерински. И Аясу улыбалась точно так же. Не нашим поступкам, а нам. Я хотел бы стать её сыном, внуком, кем угодно, но. Я Леви Аккерман, сын Кушель Аккерман, и я не хочу забывать кто я есть. Какая бы улыбка ни была у Аясу, у неё не такие тонкие и нежные руки, она не смотрит на меня с таким же тихим счастьем и умиротворением, её голос не такой же ласковый и добрый. Моя мать — это моя мать, и я не хочу забывать или заменять её. Я не хочу обижать эту женщину, она хорошая, правда, но она не моя мать. Думаю, просто отказа и объяснений хватит, она поймёт, я знаю это. Хах, очкастая в своём репертуаре, не даёт и слова сказать... Лицемер, значит? Гнилой? Возможно, хотя я бы поправил и назвал это эгоизмом, но не думаю, что Зоэ оценит, она высоко ценит только мои внутренние «черты». Их спор не имеет смысла, я не собираюсь менять что-то в своих корнях, так что стоит наконец прекратить это. Я хотел просто уйти спать, но почему-то слова Ханджи засели в мозгу, и ядовитые предложения сами по себе стали рождаться в моей голове. Плохо. Я быстро переоделся, разложил кресло и постелил себе там. Не думаю, что Зоэ захочет спать со мной в одной кровати, комната у нас одна, и как бы я сейчас ни хотел выбить ей глаз, бессонная ночь может сказаться на детском теле. Закутываюсь в плед поплотнее. Чёрт, холодно, но носки уже надевать поздно, так что просто гашу свечи и пытаюсь выровнять дыхание. Когда оно только сбилось?