Другая история

      Утром, едва открыв глаза, Меркуцио буквально подскочил на постели и оглядевшись вокруг, порадовался, что обнаружил себя в своей комнате, а не закопанным в глухом лесу, под слоем сырой земли. - Фуууухх, - с облегчением выдохнул он. “Значит, все это мне только приснилось… Grâce à Dieu - это только сон...” - улыбнулся Меркуцио и томно потянулся. На его, вытянутых вверх, руках топорщились мятые рукава рубашки. Он зевнул и, с некоторым непониманием посмотрел на белые, уже несвежие, манжеты. В голове мелькнуло: “Я что, лег спать одетым?”       Вообще, Меркуцио ужасно не любил засыпать в одежде, потому что на утро, ношеные вещи ощущались на коже отвратительным покровом. Поэтому предположение, что он не переоделся перед сном, вызвало у него неприятное удивление.       Он рывком откинул одеяло и сразу же убедился в том, что прав. К тому же, он не только не переоделся, но даже и обувь не снял. Меркуцио брезгливо наморщил нос, сел, свесив ноги с постели и почесал затылок, вспоминая, что вчера помешало ему облачиться в удобную пижаму или хотя бы просто раздеться.       В голове вихрем пронеслась вся цепочка вчерашних событий. “Нет, - недоверчиво покачал он головой, - это же мне только приснилось… Или, - помрачнело его лицо, - взаправду было?” Меркуцио вскочил на ноги и, в тревоге, заметался по комнате, пытаясь разграничить в своей памяти сон и явь.       Осознав наконец, что его постыдное разоблачение, следующая за ним ссора с Ромео и неожиданные откровения Тибальта, никоим образом не принадлежат миру сновидений, Меркуцио, борясь с непреодолимым желанием оторвать самому себе голову, еще быстрее забегал из угла в угол, ощущая, как сердце готово буквально вырваться из его груди.       Внезапно, озаренный какой-то мыслью, он выскочил из комнаты и быстро спустился вниз. Оказавшись в каминном зале, он схватил первого попавшегося слугу и потребовал сегодняшнюю почту. Но получил ответ, что вся корреспонденция уже у Его Светлости в кабинете.       Меркуцио поспешил туда. Стараясь выглядеть совершенно спокойным, он вошел в кабинет, учтиво пожелал герцогу доброго утра и, качнув головой в сторону пачки писем на столе, осведомился, есть ли что-то для него. Эскал утвердительно кивнул и указал ему на стопку конвертов, отложенную на край секретера.       Схватив свою почту, Меркуцио тут же начал ее быстро перебирать. Он очень надеялся получить хоть какую-нибудь записку от Ромео. Он не мог и не хотел верить, что его возлюбленный действительно решил прервать с ним всякие отношения и вычеркнул его из своей жизни. И хоть в то, что за ночь его сентиментальный брюнет успокоился и изменил свое мнение, верилось слабо, он надеялся, что Ромео все же выразит желание продолжить их разговор или, хотя бы, извинится за свою выходку со стражей.       Однако, среди писем от дальних родственников и приятелей, приглашений на бал и нескольких счетов, никакой записки от Монтекки не было. - Мой дорогой племянник, у тебя что-то случилось? - раздался участливый голос герцога, о присутствии которого Меркуцио позабыл и поэтому, совершенно не пытался скрыть расстроенное, разочарованное выражение лица. Обернувшись, он встретился глазами с изучающим взглядом дядюшки. - Нет-нет. Все впорядке. Просто я рассчитывал получить что-нибудь интересное, а тут все - как всегда. Балы, счета и очередной манускрипт, - вытащил он толстый конверт из своей пачки писем, - от бабули Беатриче о ее старческих хворях. Невероятно увлекательное чтиво, должен я заметить, - иронично оскалился Меркуцио. Герцог усмехнулся ему в ответ.       Решив, что раз племянник шутит - значит у него, действительно, все в порядке, Эскал вновь вернулся к длинному свитку, который читал до того, как его прервали.       Меркуцио, прихватив свою почту, уныло поплелся к себе покои.       Войдя в комнату, он небрежно бросил неинтересную ему корреспонденцию на софу и налил себе стакан воды. Однако не сделав даже и глотка, вернул стакан на стол. Ему не хотелось ни пить, ни есть. Внутри него разрасталось беспокойное, тревожное чувство, которое мешало привычному существованию.       Меркуцио опустился в кресло, но просидеть спокойно хотя бы минуту был не в состоянии, поэтому вскочил на ноги, быстрым шагом вышел на балкон и также стремительно вернулся в комнату. Он не находил себе места. Казалось, будто кто-то невидимый, не прекращая, размешивал в нем огромной ложкой все его мысли, чувства, переживания и эмоции. Нервозность и смятение словно текли по его венам вместе с кровью, а в голове царил полный бардак.       Прекрасно понимая, что сам во всем виноват, Меркуцио ругал себя самыми последними бранными словами, укоряя за безнравственное поведение и эгоизм. Он ненавидел себя, за то, что обидел своего милого Ромео, заставив его страдать.       Он злился на свое бессилие и беспомощность в этой ситуации, на то, что несмотря на свои ум, сообразительность и изобретательность не смог сразу найти нужных слов и доводов чтобы успокоить Ромео и на то, что и по сейчас не мог придумать достойного способа вернуть его доверие себе.       В тоже время он сердился и на самого Ромео, что тот, несмотря на их любовь и столь долгую дружбу, не дал даже надежды на прощение, объявив невозможным продолжение их отношений, да еще и выдворил из своей комнаты под конвоем.       Неприятные воспоминания четкими эпизодами разворачивались в памяти. Меркуцио, будто наяву, снова видел Ромео с гордо поднятой головой и каменным выражением лица, чеканившего ледяным тоном слова: “Здравый смысл велит мне прогнать предателя как можно дальше от себя”. И как бы Меркуцио ни хотелось не верить его словам - его глазам, в которых читались отвращение и неприязнь, ему пришлось поверить. - Предатель… - прошептал Меркуцио. - Значит, вот кто я для него теперь. Просто предатель, от которого нужно держаться подальше...       Он сел на край своей кровати и принялся нервно теребить бахрому на покрывале, продолжая мучить себя тягостными воспоминаниями того вечера. Как все же горько было узнать совсем иного Ромео - разозленного гордеца, заносчивого упрямца, в одночасье возвевшего перед собой ледяную преграду, через которую не достучаться.       Нет, Меркуцио ни в коем разе не умалял своей вины в произошедшем. Он лишь считал, что когда люди любят друг друга по-настоящему, то они должны всеми силами сохранять свои отношения и, во чтобы то ни стало, спасать их от краха, если вдруг кто-то один оступился, совершил ошибку.       Ромео, по видимому, был другого мнения, и это очень задевало Меркуцио. Как будто в ответ на его мысли, в памяти всплыли обрывки весьма красноречивых изречений Тибальта: “Он уехал и даже слушать тебя не стал... отказался от ваших отношений... Он слишком горд! Задето его самолюбие - вот что его волнует... Его гордыня гораздо сильнее любви к тебе…” - звучал в голове голос Капулетти.       Меркуцио бросил перебирать шелковые нити тесьмы и резко встал, почти подпрыгнув на месте. - Значит Тибальт все же был прав…, - сказал сам себе Меркуцио, от волнения снова начиная ходить по комнате все быстрее.       Он на секунду остановился напротив окна и устремил взгляд вдаль. Медленно подойдя ближе, он пристально вглядывался в нечеткую линию горизонта. Где-то там, невидимый ему отсюда, находился замок Монтекки и его дорогой Ромео. - Если бы ты любил по-настоящему, ты бы нашел в себе силы простить меня... Если бы действительно хотел быть со мной, ты бы простил…, - дрогнувшим голосом проговорил Меркуцио и что есть силы ударил ладонью по стене. - Ну почему?! Почему Тибальт, готов простить всё и сразу, лишь бы только быть со мной… Почему он, известный своей спесью и взрывным характером, оказался мудрее и дал возможность любви выйти на первый план, заставив замолчать обиду в себе. Почему он, а не ты... ведь ближе всего мне был ты, а не он…       Тем не менее, несмотря на эмоции, Меркуцио быстро нашел этому вполне логичное объяснение: “Тибальт ведь сам признался, что с самого начала знал о моих отношениях с Ромео, так что ему меня обвинять не в чем. Он все прекрасно знал и понимал, на что идет. А вот для Ромео, моя измена с Тибальтом, явно стала пренеприятнейшим открытием. Да что там открытием… ясно что для него это был большой удар… O, mon Dieu! Чем же я думал, когда ввязывался во все это… Как мог я позволить произойти всему этому… Это не Ромео несправедлив ко мне, это я поступил с ним как последний мерзавец. Все мои благие намерения обернулись подлостью и предательством.”       О, как бы Меркуцио хотел бы проклясть тот день, когда позволил себе сблизиться с Тибальтом, но!.. почему-то, даже в мыслях не мог этого сделать. Было странно осознавать это. Тут же, в голову, гадкой провокацией, вкрался вопрос, который он предпочел бы никогда себе не задавать. Но теперь, когда он уже появился, игнорировать его было бы сложно. “Что, если бы время можно было повернуть вспять и получить возможность снова вернуться в тот день, когда я решил поиграть в любовь с Капулетти? Если бы при этом я знал, как ситуация будет развиваться дальше и чем все закончиться - как бы я поступил, какое бы решение принял в тот вечер?”       Меркуцио снова несколько раз быстро прошелся по комнате туда-обратно, в размышлениях остановился возле столика и, опять взяв стакан с водой, взволнованно сделал несколько глотков.       Ему бы очень хотелось ответить на возникший вопрос правильно, убедив себя в том, что такой ошибки он бы больше не повторил. Но, где-то в глубине души он знал, что это будет ложью, попыткой обмануть самого себя и понимал что его рисковая, авантюрная натура не дала бы ему пройти мимо такого приключения.       Разозлившись на себя за эти мысли Меркуцио и со всей силы запустил стаканом в стену и, словно обессилев, медленно опустился в кресло, уронив голову в свои ладони. Он понял, что пока не разберется в себе самом, исправить свои ошибки и найти достойный выход из сложившейся ситуации он не сможет.       Его разрывали противоречия: все, что он накопал в себе за это утро, совсем не давало ему какой-то ясности, а наоборот запутало еще больше.       Вчера он хотел лишь одного - помириться с Ромео и был готов сделать для этого все, что было в его силах и даже больше. Сегодня же, он осознал, что его мысли на этот счет не такие уж однозначные. Да, он определенно хотел помириться с Ромео и в этом у него не было ни малейшего сомнения, но, в тоже время, он совершенно не хотел бросать Тибальта. Он не мог понять, отчего так происходит: то ли чувства к Тибальту действительно укоренились в нем настолько глубоко, то ли подобные метания в нем спровоцированы обидой на поведение Ромео.       А где-то, на самом глубоком дне подсознания Меркуцио, старательно заглушаемая всем честным и благородным, что было в нем, пыталась вылезти наружу мысль о том, что было бы очень здорово помириться с Ромео, но при этом оставить бы себе и Тибальта. В качестве любовника, конечно. Но так, чтобы Ромео об этом не знал.       По сути, Меркуцио хотелось того же, что и было до разоблачения. Это было идеально. Но признать это было ему не под силу, прежде всего из-за стыда перед самим собой за такое бесчестное желания и потому он делал вид, что не слышит в себе порочных мыслей.       Да и больше не хотел Меркуцио лжи в своей жизни, даже если бы это и было возможно. Он действительно пытался разобраться и сделать выбор: то ли плюнуть на все и возобновить отношения с Тибальтом, который жаждет быть с ним несмотря ни на что, то ли готовиться к долгой борьбе за чувства и доверие Ромео. Один путь был легкий и сулил немедленный успех, другой же - сложный, не обещающий ничего определенного. “Да нет!, - встрепенулся он, вскочив с кресла. - Что тут думать… здесь даже размышлять не о чем... Естественно, я должен, во чтобы это не стало, вернуть Ромео… Тибальт - что? Так просто… увлечение… Да, яркое и сильное… но, я изначально хотел лишь использовать его, во благо Ромео. Тем более с Ромео мы столько лет вместе… не важно в каком качестве, как друзья или как влюбленные... он изменил себя, ради нашей любви… Так, стоп. А может как раз этого и не должно было произойти… может у Ромео совсем иная судьба, а я заставил его пойти в другом направлении… Что если Тибальт неспроста появился в моей жизни… может это как раз то, что должно было расторгнуть наш союз с Ромео и вернуть все на прежние места… Может Ромео и не предназначался мне и поэтому сейчас я должен осознать это и отпустить его…”       И снова в голову вернулась мысль, которая уже давно преследовала его. Мысль о том, что лучше бы ему остаться с Тибальтом, тем самым позволить Ромео вернуться к прежней жизни и идти своей дорогой. “Да, это провидение…” - подумал он. И тут же рассердился на себя: - Тьфу, ты! Какое там провидение!! Каждый сам творец своей судьбы… и моя зависит только от меня.       Однако творить свою собственную судьбу оказалось делом совсем нелегким, но еще сложнее было побороть страх, что возложенную на себя же ответственность за свои принятые решения придется нести всю свою жизнь.       Сейчас, как никогда раньше, Меркуцио жалел, что у него нет никого, кому бы он мог доверить свою проблему и кто помог бы ему разобраться в ситуации, дать мудрый совет и прежде всего, помочь разграничить эмоции и истинные чувства. Его лучшим и единственным другом, которому он доверял как самому себе, всегда был Ромео. Когда же они стали ближе чем друзья, то Монтекки получил звание возлюбленного плюсом к званию лучшего друга. Так что получалось, что единственным близким человеком, которому Меркуцио мог доверить свои сердечные переживания, как был, так и оставался Ромео. - М-да… пойти к Ромео, чтобы попросить у него совета в моих отношениях с ним же и Тибальтом... Весьма забавная идея... Заявись я к нему с подобной просьбой и он не стражу, а лекарей во главе с экзорцистом вызовет.       В конце-концов, Меркуцио решил пока не принимать скоропалительных решений и, прежде всего, дать время Ромео остудить свой гнев, чтобы он был готов к нормальному диалогу.       Однако уже на следующий день, его решение ждать, начало стремительно терпеть поражение в схватке с его нетерпением. “Поехать ли к нему?” - задавался он вопросом и тут же сам себе отвечал: “Нет. Слишком рано. Вряд ли он готов к разговору...” “Так может написать? Будет ли в этом толк?” - сомневался он.       Полутра ушло у Меркуцио на борьбу с самим собой, после чего он, ощущая огромную потребность поговорить с Ромео хотя бы с помощью переписки, все-таки сдался и, схватив пергамент, начал писать тому письмо.       Но, это оказалось не так просто - слов в голове вертелось много, а эмоций накопилось еще больше и, всё вместе, это выливалось на бумагу несвязным потоком фраз. Когда же Меркуцио пытался привести текст в порядок, выбрасывая целые абзацы, пропитанные излишней сентиментальностью, сокращая слишком длинные предложения и вычеркивая 37 по счету “люблю”, то получался почти официально-деловой документ на манер “мои предложения и пожелания по перемирию и дальнейшему развитию наших отношений и их и улучшению в целом”. Как ни старался Меркуцио, всякий раз ему что-то не нравилось и он снова и снова отправлял в мусор очередное недописанное послание.       Наконец к вечеру, идеальное во всех смыслах, письмо было написано. Не мешкая больше ни секунды, боясь, что вновь передумает и возьмется заново переписывать текст послания, Меркуцио быстро запечатал конверт и сразу же позвал своего личного слугу, чтобы тот доставил письмо адресату.       Едва за слугой закрылась дверь, как его охватило сильнейшее волнение. Меркуцио понял, что сглупил, отправив письмо вечером, поскольку было очевидно, что в ожидании ответа он проведет бессонную ночь.       Он и правда уснул лишь под утро да и то, на несколько часов. Проснувшись, он сразу же бросился выяснять - нет ли какой-нибудь почты для него. Ответ был отрицательный.       Решив не сдаваться, в этот же вечер Меркуцио написал Ромео еще одно письмо. Но и на свое второе письмо ответа он не получил. Затем было третье, четвертое, пятое и шестое.       Постепенно, Меркуцио начал терять веру в то, что получит хоть какой-то ответ от Ромео. Казалось, что все это бессмысленно и не принесет никакого результата.       Седьмое письмо было написано им скорее уже по привычке. Это словно стало чем-то вроде традиции - каждый вечер писать Ромео о своих чувствах, переживаниях, красноречиво просить прощения и, снова и снова, умолять перестать молчать.       Как и следовало ожидать, ответом и на это письмо, как и на предыдущие была тишина, ничего, ноль… Восьмое… Девятое… Десятое… Одиннадцатое… Двенадцатое...       Меркуцио за все эти дни совсем извелся и стал походить на человека с серьезными психическими расстройствами. Во всяком случае, в глазах окружающих, он выглядел именно так, когда, едва заслышав с улицы топот копыт, несся, сломя голову во двор - посмотреть кто приехал. А увидев, что это не Ромео, как он продолжал надеяться изо дня в день, Меркуцио горестно вздыхал, а иногда пугал присутствующих истеричными смешками отчаявшегося человека.       Он, также, дергался и вскакивал с места, стоило ему только услышать голоса, доносившиеся из гостевого зала. Расспрашивая слуг об очередном посетителе, он не мог подавить свою нервозность, поэтому голос его дрожал, а жесты и движения были порывистыми и резкими.       Странное поведение Меркуцио дополнял его весьма усталый вид, вызванный бессонницей. Он плохо спал, потому что каждый раз, когда он засыпал, его мозг, постоянно озадаченный поиском решения его проблемы, генерировал такие же тревожные сны, на эту тему. Как правило, сны были еще хуже, чем реальность, поэтому он всякий раз просыпался в нервном ознобе и подолгу не мог успокоиться, после очередного шедевра его измученного сознания.       К тому же, Меркуцио, ужасно нервировало неведение относительно состояния Ромео. Он несколько раз посылал своего слугу посплетничать с прислугой дома Монтекки, чтобы разузнать хоть что-нибудь о возлюбленном, но ничего интересного так ни разу и не услышал.       Тем не менее, когда однажды у него появилась реальная возможность расспросить о Ромео приближенного к нему человека - он ею не воспользовался.       В тот день слуга доложил Меркуцио, что к нему приехал синьор Монтекки. Меркуцио, услышав фамилию любимого, от неожиданности упал со стула и попросил слугу повторить, что он только что сказал. Тот повторил, но с уточнением - приехал Бенволио Монтекки. Меркуцио сразу же расстроился и велел сказать визитеру, что его нет дома. Когда Бенволио приехал к нему во второй раз, Меркуцио опять не пожелал с ним разговаривать и так же попросил сказать, что он отбыл по делам.       И если в первый раз, его нежелание видеться с Бенволио было чисто эмоциональным решением, принятым в расстроенных чувствах от того, что пришедший Монтекки совсем не тот Монтекки, которого он ждал, то во второй раз, Меркуцио просто побоялся разговора с Бенволио, так как понимал, что тот обязательно будет расспрашивать его о том самом ночном визите к Ромео, который закончился вызовом стражи.       Конечно Меркуцио легко мог придумать, как объяснить это происшествие любопытному блондину. Но! Что если тот уже успел расспросить об этом Ромео и услышать его версию событий... Ясно же, что как бы Меркуцио и Ромео не были близки, одинаково врать, предварительно не сговорившись, они не могли.       Поэтому, опасаясь попасть в глупую ситуацию, Меркуцио решил пока избегать встреч с Бенволио, тем самым лишая себя единственного варианта быть в курсе событий, происходящих в доме Монтекки. Ведь если бы он хоть что-то знал о том, как чувствует себя Ромео сейчас, как ведет себя, разговаривает ли с близкими или замкнулся в себе, ему было бы гораздо проще сориентироваться и придумать, что делать дальше. Он все чаще подумывал о том, что пора прекратить забрасывать Ромео письмами, и лучше нанести возлюбленному личный визит. Но вот это “лучше” было слишком хрупким и потому Меркуцио никак не мог прийти к согласию с самим собой в этом вопросе.       Итогом его сомнений и колебаний стало тринадцатое письмо.       Прошло почти две недели с первого письма и было грустно осознавать насколько изменилось его настроение. Если первое послание он писал с надеждой на успех, верил, что его слова заденут Ромео и заставят взглянуть на ситуацию под иным углом, то это письмо Меркуцио написал совершенно ничего не ожидая. Он, с обреченным видом, вручил послание слуге, абсолютно не надеясь, что тот вернется с ответом.       Однако, вопреки его же пессимистичным прогнозам, всего через несколько часов раздался тихий стук в дверь. Его слуга принес письмо от Ромео.       Меркуцио сразу даже не поверил, что такое возможно. Он был невероятно взволнован. На секунду в его голову закралась мысль, что письмо от кого-нибудь другого. Но почерк на конверте не оставлял сомнений, что письмо действительно от Ромео.       Поспешно выхватив послание из рук слуги, Меркуцио наградил его несколькими серебряниками и быстро выпроводил из своей комнаты.       Письмо было неожиданно толстым, как небольшая книжка и из-за этого оно не было запечатано в обычном конверте - оно было завернуто в большой лист пергамента и заклеено несколькими сургучовыми печатями.       Меркуцио с нетерпением сломал сразу две печати, разорвав при этом обертку. Содержимое тут же выпало на пол, к его ногам. Опустив взгляд вниз, он лишь разочарованно вздохнул и расстроенно опустился на тахту.       Меркуцио ожидал всего чего угодно, но только не этого. Он был бы рад любому ответу, с любым содержанием. Пусть, это было бы всего лишь несколько строк или лист полностью исписанный оскорблениями и ругательствами в его адрес… Чтобы не написал Ромео, в любом случае, это было бы хоть какое-то начало диалога, обещающее продолжение разговора.       Послание же, которое сейчас получил Меркуцио, красноречиво свидетельствовало о том, что Монтекки всеми силами пытается оградить себя от любого общения с бывшим другом.       В куске пергамента, свернутого на манер конверта и подписанного рукой Ромео, не было ничего от самого Ромео. Там были те самые письма, которое Меркуцио писал и отправлял ему все эти дни. Все они были совершенно нетронутыми, с целыми печатями и по всему было видно, что Ромео даже и не думал их вскрывать. “Ну и что теперь? Зачем я все это писал? Для чего? Лучше бы я вообще ничего не делал. Вот как чувствовал, что после шестого письма надо остановиться. Видимо он был еще не готов услышать меня… Нужно было еще выждать, дать ему время, набраться терпения… А что теперь? Только расстроился еще больше… сам себе хуже сделал…”, - он сел на край кровати и согнувшись, уткнулся лицом в ладони. “Но, Ромео тоже хорош… мог бы и прочитать... хотя бы из вежливости… ну или из любопытства… Неужели ему совсем неинтересно, что я чувствую… Да, я виноват, но я ведь признал свою ошибку… Мог бы проявить хотя бы мизерный интерес к моим письмам. Что за упрямство такое? Что за непоколебимая непреклонность? Куда девался мой милый, нежный Ромео?” - размышлял он, вспоминая каким чужим и незнакомым вдруг стал Ромео в день их ссоры.       В эту ночь Меркуцио даже не пытался лечь спать, понимая, что чувства, будоражащие его сознание, явно не дадут ему уснуть.       К утру, его отчаяние, его обида на упрямца Монтекки, разбушевались в нем до предела.       Меркуцио чувствовал острую необходимость найти какой-нибудь способ донести Ромео, что ему тоже плохо, сделать что-то такое, что было бы сложно проигнорировать.       Он выскочил из своей комнаты, быстро спустился по лестнице и почти бегом пронесся по замку к выходу. На улице он кликнул своего слугу и уже вместе с ним, быстрым шагом, направился к конюшне.       Влетев в помещение, он подбежал к стойлу, где был привязан его конь Ромео, тот самый, что подарил ему Ромео и распахнул дверцу. Ухвативши лошадь за поводья, он рывком вывел ее на середину конюшни и, внезапно, выхватив кинжал из ножен, резким движением занес руку, с поблескивающей сталью, над животным. - Господин…, - испуганно вскрикнул слуга, инстинктивно сделав шаг вперед. Он понял, что задумал хозяин, но препятствовать намерениям племянника герцога ему было непозволительно. Конюх также замер в нерешительности. Впрочем, ни от кого, никакое противодействие и не потребовалось. Меркуцио не смог нанести коню роковой удар и позволил руке безвольно опуститься вниз. Несколько секунд он просто стоял молча, а потом обернулся к своему слуге. - Уведи его! - скомандовал Меркуцио и сунул тому поводья в руки. - Отведи обратно на конюшню Монтекки. И скажи их конюхам, пусть обязательно доложат сыну хозяина, что его конь вернулся к нему.       Это решение, конечно, не было и вполовину таким эффектным, как та сумасшедшая мысль, с которой он примчался на конюшню. В тот момент, он был преисполнен решимости убить коня и оправить его отрезанную голову Ромео, чтобы тот наконец вышел из своего анабиоза и понял, что вокруг него происходит что-то, что требует его непосредственного и активного участия. Однако лишить жизни животное, только для того, чтобы устроить Ромео встряску - было бы совсем по-варварски. - Что-нибудь еще передать, мой господин? - осведомился слуга. - Нет. Это все. Иди! - скомандовал Меркуцио и все-таки пустил кинжал в дело, отковыряв, с его помощью, позолоченную табличку на дверце стойла. Бросив ее на пол, он зло наступил на позолоченные буквы “Ромео”. - Посмотрим, что ты на это скажешь…, - еле слышно прошептал он, а после резко развернулся и выскочил из конюшни.       Меркуцио был уверен, что Ромео уж точно отреагирует на возврат его подарка. Однако прошел день, потом еще два, а за ними и еще несколько, но ничего так и не произошло.       Моральное истощение сказывалось, день ото дня, все больше и больше и Меркуцио все сильнее ощущал, что ему просто необходимо расслабиться, снять с себя напряжение последних недель.       В голову не пришло ничего лучше, как отправиться в тот самый трактир на окраине Вероны, в котором, по сути, и началась вся эта история, приведшая к таким печальным последствиям.       Тем не менее, Меркуцио собирался именно там унять свои нервы, прибегнув к помощи крепкого алкоголя. Он готов был влить его в себя столько, сколько потребуется для полного и безоговорочного успокоения.       Однако первые четыре порции обжигающего, ядреного напитка хоть и опьянили его, но не опустошили голову от терзающих мыслей. Меркуцио в который раз возмутился, про себя, молчанием Ромео. “Ну, как он так может? Как он не понимает, что я переживаю из-за нашей ссоры!? Неужели ему совсем неинтересно: что со мной и как я… Такое странное поведение… как будто он в один миг разлюбил меня… Но разве это возможно? Неужели можно в несколько секунд вычеркнуть любимого человека из своей жизни… Он несправедлив ко мне...:” - горестно думал Меркуцио. “Вот я бы…” - задумался он, как бы сам отреагировал, если бы узнал, что Ромео ему изменил. “Хмм… а чтобы я сделал?” - задал он сам себе вопрос и попытался представить ситуацию, в которой он обнаруживает Ромео в постели с другим мужчиной.       В голове его, сразу же нарисовалась картина, в которой он, увидев своего стройного брюнета, с нежностью целующего чужие губы, ни секунды не раздумывая, тут же хватал его за ноги и грубо стаскивал с чужого тела на пол, после чего начинал нещадно бить изменника, остервенело хлестая его по лицу, вначале своими перчатками, а потом и голыми руками.       В общем-то, уже на этом этапе Меркуцио была совершенно ясна его собственная реакция на измену Ромео. “Я бы даже разбираться не стал, что к чему… набросился бы него и для начала отлупил бы по губам до крови, чтобы больше нечем было целовать кого попало…” - зло проговорил он про себя. Опомнившись, что это лишь его воображение он помотал головой, прогоняя видение и задумался. “Да уж… мое собственное поведение, в подобной ситуации, совсем не предполагает желания вести беседы и слушать объяснения. Хотя с другой стороны, скорее всего я бы таким способом выпустил пар и успокоившись, простил бы его… Да, несомненно, так бы и было. Вот и он, лучше бы сразу надавал мне хороших затрещин, а после - принял бы мои извинения и помирился со мной. Я бы гораздо проще пережил подобное физическое наказание, чем эту моральную пытку игнорированием…”       Наполнив свой стакан до краев горячительным напитком, который, по словам хозяина заведения, имел свойство отключать мыслительный процесс и этим помогал всем желающим забыться, Меркуцио в несколько глотков ополовинил его и уставился на посетителей таверны.       Среди разношерстной толпы виднелось лишь несколько человек, которые производили нормальное впечатление. Видимо они, как и Меркуцио, искали здесь возможность спокойно, вдали от осуждающих глаз знакомых, залить свои печали алкоголем.       В большинстве же своем, окружающие его здесь люди, выглядели не просто сомнительным обществом, а жутким сборищем совершеннейших отбросов человечества. “Вот интересно, если бы Ромео узнал, что из-за него, я сейчас в таком месте, среди таких людей, заливаю в себя спиртное, надеясь упиться до мертвецкого состояния, он бы примчался меня спасать? Или наплевал бы на это и продолжил разглядывать лепнину на потолке своей комнаты?” - возник стандартный пьяный вопрос в его голове.       Однако развернуть очередную полемику с самим собой на эту тему он не успел, поскольку наткнулся взглядом на Тибальта. Тот стоял у прилавка и о чем-то оживленно переговаривался с хозяином. Меркуцио не видел, когда именно Капулетти появился в заведении и не знал, давно ли он здесь.       Первой его мыслью было незаметно сбежать, пока Тибальт его не увидел. Он был совсем не готов с ним разговаривать, тем более что в этом месте он хотел уйти от проблемы, а никак не встретиться с одной из ее составляющих лицом к лицу.       Меркуцио быстро встал из-за стола, но тут же сел обратно, подумав, что бежать от Тибальта, значило бы проявить трусость. А быть трусом даже в своих глазах, он совсем не хотел. “Будь, что будет…” - подумал он, но снова, также быстро, передумал. “Это совсем не трусость. Это просто мудрое поведение. Встреча с Тибальтом мне сейчас ни к чему…” Меркуцио опять вскочил на ноги, но спустя пару секунд, снова сел. Так он колебался, остаться ему или уйти, пока Капулетти все же заметил его и подошел. - Меркуцио, рад приветствовать тебя. Никак не надеялся тебя здесь увидеть… - Как ни странно, но это единственное место в Вероне, где я могу позволить себе напиться до состояния овоща и никому до этого не будет дела. Здесь никто не подойдет ко мне и не скажет: “ай-яй-яй, как негоже племяннику герцога употреблять такое количество алкоголя”. - Понятно, - кивнул Тибальт. Он бросил взгляд на почти пустой штоф и с пониманием спросил: - Плохо тебе? - Да, - вздохнул Меркуцио. - Что ж, - развел руками Капулетти, - ясно, что выбирать кого вычеркнуть из своей жизни - нелегкая задача. Меркуцио натужно улыбнулся и, бросив на стол несколько золотых монет - оплату за выпитое, встал. - Рад был повидать тебя, - сказал он и взял свою шляпу. - Уже уходишь? - удивился Тибальт. - Да, уже поздно…, - неуверенно проговорил Меркуцио. - Поздно? Да, на улице едва начало вечереть. Оставайся, - Тибальт взял его за запястье. - Мы давно не виделись… Я, между прочим, соскучился…, - почему-то смущенно, добавил он. - Даже не знаю…, - замялся Меркуцио. - Просто сейчас все так сложно для меня... - Да брось ты, что с того, что мы просто посидим поболтаем? Обещаю, я не буду касаться сложной темы наших отношений, - заверил возлюбленного Капулетти. - Ладно. У меня есть еще немного времени, - согласился Меркуцио и сел обратно за стол.       Что-то противно щекотало Меркуцио нос. “Насекомое?” - он открыл один глаз и поморщился - от окна, от зазора меж двух потертых занавесок, тянулась длинная полоска солнечного света, которая четко ложилась, как раз на этот самый открытый глаз. Меркуцио почесал нос и вдруг понял, что его щекочет совсем не насекомое, а волосы Тибальта, который мирно спал у него на плече. - Проклятье! Что за…??! - тихо, сквозь зубы выругался Меркуцио и приложив ладонь к гудящей голове, постарался припомнить события минувшего вечера.       Воспоминания урывками возникали в его памяти: вот они с Тибальтом сидят с довольно серьезными лицами и беседуют на отвлеченные темы; а вот они уже в более веселом настроении, что-то пьют и хохочут над шутками друг друга; следующим воспоминанием были их страстные поцелуи в темном коридоре второго этажа; а затем последовали смутные картинки проведенной вместе ночи. “Ну, как такое могло произойти?! Как я мог позволить себе это, черт возьми! - думал Меркуцио, потихоньку сползая с постели. Встав, он собрал свои вещи по комнате и начал одеваться. “А может, это судьба?” - пришло ему вдруг в голову и он замер, спиной ощутив в этот момент пророческое дуновение вышестоящих сил. “Может все-таки так и должно быть…, - посмотрел он на спящего любовника, - я и Тибальт вместе...” Однако он тут же одернул себя: “Хорошая попытка, Меркуцио, оправдать свое пьяное, бесконтрольное поведение, деянием фатума”, - и продолжил одеваться.       От окна снова потянуло сквозняком - “пророческое дуновение” порождала совсем не сверхъестественная сила, а обычная щель в оконной раме.       Аккуратно ступая по скрипучим доскам комнатки, Меркуцио тихо прокрался к двери, еще раз бросил взгляд на спящего Тибальта, а потом осторожно открыл дверь и вышел.