Рабы своих господ

Морской бриз освежающе обдувал уставшую команду конкистадоров, возвращавшихся в Испанию после неудачного «похода» на Эльдорадо. После того как они поняли, что дикарь обманул их, решено было вернуться назад на корабль. А про тех двоих воришек Кортес и вовсе позабыл, все, что хотел сейчас — это вернуться в Испанию после столь длительного и утомительного плавания. Дикаря же было решено забрать с собой в Испанию и продать в рабство—раз уж заставил их блуждать по проклятым джунглям, то пусть хоть денег принесет. Цекель-кана заковали в колодки и бросили в трюм, где он сидел, забившись в угол и опустив веки, и мысленно проклинал самозванцев, посмевших выдать себя за богов. «Ничтожества, лжецы, они виноваты в этом! О, Боги, помогите мне!» Цекель-кан дня два торчал в этой дыре, но и это недлительное плавание было для него, вольнолюбивого, свободного дикаря, мучительно. Отсутствие возможности хотя бы прогуляться жутко выматывало и угенетало, отчего в голову лезли безрадостные мысли. Он будет рабом? Скорее всего, да. Если бы его хотели прикончить, то уже прикончили бы. Но бывший жрец предпочел бы смерть унизительной службе какому-то белому уроду. Несмотря на это, он молил о спасении тех, кому преданно служил всю жизнь: он хотел отомстить, он хотел вернуться в родной город, он хотел просто освободиться от этих чертовых оков. Но с каждым днём, с каждым часом, с каждой минутой жрец всё больше уверялся в том, что Боги покинули его. Хотя бы смерть, пожалуйста! Цекель-кан уже был близок к этому — он обессилел, большую часть времени пребывал в отключке, его мучала дикая жажда. Скорей бы сдохнуть, пусть его хоть застрелят, но прекратят эти мучения. Цекель-кан так глубоко ушел в прострацию, что не услышал шаги над собой. После того, когда по палубе корабля громко протопали тяжёлые сапоги, бывший жрец с большим трудом приоткрыл глаза, и поднял взгляд на решетку сверху, где солнечный свет заслонила чья-то тень. — Эй, ты там, — грубый резкий голос нарушает безжизненное безмолвие. Раньше Цекель-кан бы пришел в ярость от подобного хамского тона, но сейчас он слишком обессилел. — Готовься, скоро твои мучения закончатся. Спустя недолгую паузу голос добавил: — И начнутся другие. После слышится туповатый смех и отдаляющиеся шаги. Смешно ему, выродку. А вот Цекель-кану сейчас вообще не до шуток. — Чтобы тебя Кецалькоатль проклял, смертный, — сквозь зубы прошипел он. Заключённый возненавидел этих бледнолицых, которых вновь, ошибившись, посчитал Богами. Он до последнего не верил в то, что его провели ещё раз, но не признать поражения было невозможно — это были просто люди, люди из плоти и крови, которым не нужны жертвы — им нужно золото. Внезапно на палубе послышался какой-то шум: крики матросов, грохот и бег. Цекель-кан сперва не понял, что происходит, но чей-то зычный крик: «Суша! Готовьте якорь!» все прояснил, и мужчина понял, что-то, что он всей душой жаждет отвратить, настало. Они прибыли в Испанию, в родной город конкистадоров. И все, что ему оставалось — это надеяться на божью милость.

***

«Неужели моя жизнь закончится так бесславно — вдали от дома и храмов, в рабстве, униженный и подавленный? О, Боже, почему я не утонул в Шибальбе! » — проклинал свою долю Цекель-кан, стоя на помосте на каком-то рынке или базаре. Солнце успело достигнуть зенита и теперь плавно двигалось на запад, а бывший жрец все стоял под его палящими лучами и бесстрастно наблюдал с высоты помоста за людьми: собралась целая толпа, жаждущая посмотреть на диковинных чужеземцев. Кто-то шел их покупать, кто просто глазел, кто просто проходил мимо. Рядом с индейцем стояло с десяток мужчин — кто-то из них был незагорел и тощ, кто-то черен и курчав, кто-то поджар и смугл, как и сам Цекель-кан. Но, несмотря на внешние различия, все они были товарищами по несчастью. Еще один человек сходит с помоста, его лицо смиренно и отчаянно, ведь он осознает, что все, что его ждет — это безвольное прислуживание какому-то богатею. «Да я скорее сдохну, чем опущусь до такого!» — яростно прошипел Цекель-кан про себя, раздраженно осматривал толпу, собравшихся на продажу рабов. Здесь собрались самые разные люди: и молодые, и старые, и разодетые в роскошные платья, и в скромных обносках — всем было интересно увидеть кого-то такого непохожего на них. — Ну же, — кричал торговец, размахивая руками перед самым лицом Цекель-кана. Тот, в свою очередь, пылко желал ему эти руки сломать. — Всего десять золотых! Этот чужеземец был привезен из дальних островов за тысячи миль от Испании! В помоста сходит ещё двое парней — плечистых и черных, как сажа, но торговцу больше всего хотелось продать именно смуглого индейца, которого, как назло, никто не желал брать. Стоило лишь Цекель-кану подумать, что сегодня удача на его стороне и Боги благоволят ему, как сквозь гам толпы прозвучал звонкий высокий голос. — Я покупаю его, — тонкий палец был направлен бывшему жрецу прямо в лицо, и тот с немой яростью воззрился на наглеца, посмевшего так дерзить ему. — Я беру этого раба себе. «Баба? — изумленный мужчина даже сделал шаг назад. — Мною будет потакать БАБА? О, Боги, дожил!» Все стоящие на помосте мужчины, торговец рабами, толпа и сам Цекель-кан воззрились на девушку лет шестнадцати, беззаботно скачущую по ступенькам по направлению к бывшему жрецу Эльдорадо. Мужчина злобно сузил темные глаза, всем своим видом показывая свою неприязнь к ней, но девчушка, как ни в чем не бывало, подошла к нему и бросила на его лицо беглый взгляд. В ее зеленоватых глазах на секунду промелькнуло удивление вперемешку с радостью, а после она внезапно подмигнула опешившему мужчине. — Могу ли я его осмотреть? — добродушно поинтересовалась девушка у продавца. — Конечно, — кивнул мужчина, жадно протирая ладони и предвкушая наживу — молодая испанка была одета явно не бедно. Девушка незамедлительно завертелась вокруг индейца, явно демонстрируя всем увлеченность процессом: то своей худой ручкой ему по груди проведет, то по мышцам спины заскользит тонкими пальцами, совершенно не стесняясь того, что он был почти обнажен. Бывший жрец попытался отстраниться, но девушка нагло взяла его за плечо и поднялась на цыпочки так, чтобы ее лицо оказалось на уровне его — испанка сильно уступала индейцу в росте—а после приблизилась к его уху и, почти не разжимая губ, прошептала: — Если хотите вернуться в Эльдорадо, то вам стоит мне довериться, — Цекель-кан не показал своего изумления, хотя ему и захотелось расспросить девушку поподробнее. Откуда? Как? Почему? —тысяча вопросов сейчас возникла у него, но испанка резко опускается и отходит от мужчины, поворачиваясь к продавцу. — Сколько стоит, вы говорите? — она с нарочито-важным видом откидывает длинные волосы на спину. — Пятнадцать золотых, — продавец радостно потёр руки, надеясь поживиться на столь юной покупательнице. Она, внезапно посерьёзнев, достает мешочек, туго набитый деньгами, и демонстративно высыпает их наземь. — Думаю, здесь достаточно, — она горделиво посмотрела на удивленного Цекель-кана. — Ты стоишь куда больше чем, — она вновь взглянула на торговца, что спешно собирал деньги с земли. — Пятнадцать монет. Бывший жрец вздернул бровь, будто требуя от девушки объяснений, но она словно не заметила его выражения лица. — Уходим, — испанка подхватила мужчину под локоть и решительно повела сквозь толпу. — И побыстрее! — она накинула на голову капюшон и резко свернула в ближайший переулок, скрываясь от толпы. Цекель-кан был очень недоволен таким раскладом — ему даже не сняли чертовы колодки! Тем более, у него скопилось множество вопросов к девушке, но, поразмыслив, он решил, что сейчас не самое удачное время для того,