Здравствуй, папка!

Странно. Я получила возможность делать все, что захочу, и оказалось, что не так уж много мне и нужно — только чувствовать себя правой. Но как раз этого-то у меня и нет. Будто после бегства из Цитадели — будет честным назвать это именно так — из меня выпал какой-то важный кусочек. Сперва несколько дней бессмысленно бродила по пустоши. А потом решила, что с этим нужно что-то делать, и попыталась найти ГЭКК. И себя саму заодно. Думала, мне полегчает, если я справлюсь со сложной задачей, а потом брошу свой успех всем им в лицо — и отцу, и доктору Ли, и Братству Стали. И Варгасу. Наверное, ему в первую очередь. Я стараюсь о нем не думать, слишком уж больно и горько. Получается не всегда. Но я поняла одну вещь — Мойра права. Я навоображала о незнакомом человеке черте-что, придумала какую-то там связь — а ничего такого и не было. И на самом-то деле, ничего обидного он мне не сказал. Всего лишь правду: я и есть чужачка, чего уж там. Но легче почему-то не становится. Даже сейчас. А тогда в груди так и ломило от желания доказать всему свету неведомо что. Знаю, глупо. Про отца тоже до сих пор думать не хочу. Неправильно это, но обиды во мне все еще больше, чем горя. От обиды не мысли, а мусор — гадкий, несправедливый. Но, опять же, велеть себе не обижаться не получается. Вот и тлеет в голове не пойми что, и травит. И ведь не перетрясешь мозги, не выполощешь, как рюкзак с протухшим мясом. Поэтому не думать — самый верный выбор. Бегать, стрелять, уставать до полусмерти — а потом спать без снов. Вот я и бегала. Искала наобум, но все-таки нашла два Убежища. И оба были пустышками. Одно оказалось настоящей ловушкой, полной отравленного воздуха и буйных безумцев. Пришлось стрелять в больных людей. Но убивать тех, кто на меня нападает, — уже просто часть жизни. Совесть почти не мучает. Самым неприятным из всего стали галлюцинации и жуткая головная боль. А еще я умудрилась там заблудиться, и даже разок расплакалась от злости и усталости, когда прошлась три раза по одному и тому же кругу. А может, из-за того, что в наркотическом бреду увидела отца и, как дурочка, побежала ему навстречу. «Туннельных змей» тоже увидела, и поняла, что скучаю по ним. Дурочка и есть. Сентиментальная, к тому же. В другом Убежище я нашла только старую скрипку для старой женщины. Сперва думала продать, раз она такая ценная, но потом решила послушать, как Агата играет. Так красиво! Не пожалела, что отдала. Красоты вокруг остро не хватает. Видеть ее радость тоже было приятно, но я почему-то из-за этого почувствовала себя очень глупо и неловко — будто нарушила данное себе слово. Будто опять вляпалась во что-то лицемерное. Потом заглянула в Подземелье — пополнить запасы и выспаться в тепле. Харон был там, кивнул, как ни в чем не бывало, и мне стало ужасно стыдно, что накричала на него. Но я просто кивнула в ответ, ушла к стойке и от огорчения выхлебала две рюмки водки подряд. Там на меня снова набросился мистер Краули. Плевался ядом, обвинял в гулененавистничестве. И я подумала: раз мне стало так неуютно после скрипки и Агаты, может, мое призвание в другом? Может, я все-таки обычная наемница и убийца, и мой потерянный кусочек найдется именно в этом заказе? Мысль не доставила радости. Но мне хотелось думать о себе плохо, это объясняло, почему люди, которых я любила, так со мной поступили. А потом я услышала имена жертв и поняла, что Краули врет. Дуков на гулененавистника не тянул. Пока я искала Ривет-Сити, набрела на его берлогу и выяснила, что этот тип — скорее похотливый лгун, чем злодей. И уж точно гулененавистник не стал бы рассказывать, будто не прочь переспать с девушкой-гулем. Тед Стрэйер под описание Краули тоже не подходил. Всего лишь хамоватый мальчишка, лентяй и недотепа. А как загорелись у него глаза, когда мистер Лопес пообещал научить его читать! В общем, не был он бездушным расистом, это точно. И мне стало любопытно — зачем Краули врать? Я согласилась принести ему эти дурацкие ключи. Ох, любопытство когда-нибудь сведет меня в могилу. Один только Тед оказался лапушкой и отдал свой ключ за пригоршню крышек. Ради других пришлось изрядно попотеть — сфальсифицировать выборы президента, помочь сбежать наложнице и уладить конфликт между гулями и людьми. И я поняла, что наглоталась этого дерьма с лихвой. Что дико устала и от людей, и от гулей, и от необходимости копаться в грязном белье и решать чужие проблемы. И от себя самой тоже устала. Если кругом только ложь и мерзость, к чему вообще пытаться поступать по совести? Я ничего не могла изменить, сколько бы ни старалась! Гнусность не убавлялась, а только множилась. Только сама во всем этом вывалялась. Но я даже довела дело до конца. И выяснила-таки, что Краули хотел за мой счет отомстить своим обидчикам, но утешился добычей из бункера. Ужасно хотелось его пристрелить. И сына Дэйва. И тех, в Тенпенни-Тауэр — что людей, что гулей. Поняла ведь, что ничем хорошим ни одна из историй не закончится. Но решила, что сделала уже достаточно — больше, чем собиралась, хотела и могла. Так что, просто села на «Герцогиню Гамбит» и уплыла в Пойнт-Лукаут. Мне о нем много рассказывали: неизведанные земли, сокровища, много вкусной еды, бла-бла-бла. Обычные байки для идиотов. Но мне стало так тесно и так противно в Столичной пустоши, что захотелось сбежать от нее куда подальше. Я думала — уплываю навсегда. Снова ошиблась. А когда я не ошибалась, а? Нет, жить там можно. Климат помягче, вода почище, и панга на самом деле — штука очень вкусная. Особенно окультуренная. А дикари и поехавшие психи, видимо, водятся везде. Но был там и кое-кто особенный. Десмонд Локхард. Бессердечный ублюдок, который все-таки научил кое-чему одну одаренную убийцу. То есть меня. Я уже решила, что больше никому не буду верить на слово. Но Десмонд меня удивил. Он ничего не рассказывал и ничего не обещал — кроме собственного опыта. И мне показалось, что это хорошая плата. Я впилась в него, как яо-гай в добычу. Сказала, что не сдвинусь с места, если он не начнет обучать меня прямо сейчас. Он поругался, попугал, поязвил, но все-таки согласился. Я провела в Пойнт-Лукауте почти всю зиму. Десмонд вел себя со мной, как настоящий мудак. Насмехался, унижал, бил по больным местам. Но он не обещал стать мне другом, он обещал стать моим учителем — и стал им. Именно это в нем и подкупало — абсолютная безжалостность, равнодушие и острая, как нож, честность. Я боялась верить, но ему верить и не требовалось. Интересно, кем он был до Войны? Каким-нибудь шпионом, наверное. Как те давно мертвые китайцы из мотеля «Гомстед». Или элитным наемным убийцей. Я действительно многому у него научилась. И очень много читала. Ох, что за библиотека хранилась в поместье Кэлверт! Настоящая сокровищница. Десмонд так и пичкал меня художественной литературой — по книге в день. Точнее, в ночь. Говорил, что у меня слишком примитивный язык, и его это бесит. А потом заставлял пересказывать прочитанное и жестоко высмеивал, если я ошибалась или как-то не так строила фразы. Должно быть, его это забавляло. Даже не знаю, что стало для меня более ценным — приобщение к мировой классике, хакерские секреты, навыки взрывных работ или приемы ближнего боя? Но мне снова было интересно жить — все три месяца. Плата за обучение оказалась высокой. Я была вынуждена не просто врать тем дикарям, мне пришлось пройти их жуткую проверку, испытать на себе очередное отравление наркотиком и даже лоботомию. А потом подружиться с ними для того, чтобы их предать. Не знаю, как мне удалось пережить операцию, сделанную коновалом буквально на коленке, но все остальное я смогла преодолеть, потому что у меня была цель. И мне стало понятно — что за кусочек выпал из меня тогда, в Цитадели. Я потеряла ориентир и смысл. Мечтала подарить Столичной пустоши чистую воду — и предала свою мечту. Из-за обиды, как глупый эгоистичный ребенок. Спасибо Десмонду. Это он вскрыл этот нарыв. Да еще и попрыгал потом сверху. Но я смогла увидеть себя со стороны. И то, что увидела, мне не понравилось. Я всегда презирала чужую безответственность, но сама поступила именно так. Я еще раз задумалась об этом в подземной лаборатории под маяком, глядя то на профессора Кэлверта, то на Десмонда. Два бессмертных существа, отравленных жаждой реванша и местью. Холодных, жестоких и слишком умных. Кэлверт уже поработил целое племя и чужими руками вживил какую-то штуку в мой мозг. А Десмонд... Десмонд просто шел по головам, ни с кем и ни с чем не считаясь. Я расстреляла робомозг и его протектронов гатлинг-лазером. А потом спросила своего учителя — что он собирается делать дальше? Он сказал, что найдет, как использовать эту технику. Что у него еще хватает дел. Велел мне забрать добычу и проваливать, потому что наш уговор исполнен. Мы снова друг другу никто. И мне стало страшно. Я даже примерно не представляла, на что способна эта лаборатория. Если бы в ней были только технологии по пересадке живого мозга в банку, вряд ли глаза Десмонда горели бы так алчно. И я его застрелила. Как какой-нибудь хладнокровный палач. Я вспомнила страшилки Братства Стали о безумных ученых, которые рассказывала мне писец Йерлинг, и они показались очень даже реальными. Представила армию одурманенных безумцев и Десмонда, который что-то нашептывает им через передатчики в мозгах. И просто нажала на спусковой крючок гатлинга. Как бы ни был хорош мой учитель, но лазерная очередь в упор уложила его за секунду. Я постояла там немного, а потом все-таки собрала кое-какие трофеи, и отправилась на пирс. Об этой лаборатории должно узнать Братство Стали. Я уверена, это лучше, чем если о ней прознает Анклав. Когда мы доплывем, первым делом схожу в Подземелье и извинюсь перед Хароном. Потом отправлюсь к Вэнсу на станцию «Мерешти». Мне нужно о многом с ним поговорить. А потом вернусь в Цитадель. К черту все обиды. Начатые дела надо доводить до конца.