Тёмные омуты

Коля смотрел на лунную дорожку, что мерцала на паркетном полу, неторопливо струясь ручейком через неплотно задернутые гардины. Ночь уже давно вступила в свои права, но ему не спалось. Свернувшись клубком, юноша пытался согреться под тонкой шерстью одеяла и вновь и вновь минута за минутой прокручивал в голове минувший вечер. ..Вот он проходит в заполненную гостями залу, вот видит изысканно украшенную сцену, ловит на себе ледяной взгляд Ванечки. Он очень старается держаться непринужденно и спокойно, как советовал граф, но ему это удается из рук вон плохо. Старинная средневековая баллада, которую он непрестанно прокручивает в голове, вдруг забывается. Поэтому, когда его вызывают на сцену, ноги становятся ватными, а в горле отчетливо ощущается пресловутый ком. Колю охватывает паника — та самая, при которой хочется бежать куда глаза глядят, а руки и губы отчетливо дрожат как в лихорадке. Выступив вперед он начинает читать скованным, хриплым, словно чужим голосом. Лица гостей расплываются перед ним, сливаясь в блёклое шевелящееся пятно, как вдруг, словно спасительный маяк сквозь туман он видит глаза. Серьезные, внимательные, притягательные… в них участие и мягкая поддержка. Они приковывают и удерживают его взгляд. И баллада звучит совсем по иному. Голос легко плывет, возносится к потолку, ровная монотонность сменяется мягкими обертонами. Ему подчиняются и ложатся по местам все ударения и паузы. Старая мелодичная сказка срывается с губ и оживает эмоцией и нервом. Проходит пару минут, а Коле кажется, что минула вечность. Лишь в самом конце он замечает, что удивительные глаза, словно по волшебству придавшие ему сил и прогнавшие мерзкую панику, оказывается удивительно редкого цвета тёмной винной ягоды. Коля кланяется под аплодисменты благодарной публики и покидает сцену, позволив себе обернуться лишь у самой двери. Его незнакомец сидит в первых рядах. Коля вспыхивает, понимая, что за ним продолжают пристально наблюдать и спешно выходит, успев только заметить красивый мужественный профиль и ладонь с крупным приметным перстнем, покоющуюся на навершии изящной трости. Коля пару раз уже посещал музыкальные вечера, тихо сидя среди воспитанников, он уверен — этого гостя он видел впервые. Юноша тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок, подтягивая коленки к груди. Из-за своей глупой стыдливости Коля даже не увидел, аплодировал ли ему он, и сейчас, несколько часов спустя, яростно об этом сожалел. Понравился ли ему вечер и если понравился, то приедет ли он снова? Если утром Коля был уверен, что больше никогда не согласится на публичное выступление, то сейчас он уже сомневался в своём решении… — темные завораживающие глаза манили, не давая уснуть. Хотелось снова в них потеряться. Сон пришел, но лишь с рассветом, и Коля наверняка бы опоздал на завтрак, если бы в его комнате не появился новый постоялец в сопровождении нервного управляющего. — Проходите, молодой человек. — Август провел Бинха к пустой постели. — Гоголь, вставайте немедленно, завтрак через пятнадцать минут. Вас никто ждать не будет. Ничего не понимающий Коля резко сел на постели, ошарашено осматриваясь по сторонам, а увидев рядом растрепанного Сашу, уже успевшего переодеться в форму воспитанника пансиона, застыл древним идолом. — Д-доброе утро, господин Гофман, — хрипло поздоровался он. — Доброе, доброе… Марш умываться и одеваться. И не забудьте, Гоголь, граф сегодня ждет вас на ужин. Я приду за вами в девять. Не будете готовы — пеняйте на себя. Получите взыскание. — Я все помню. — Вот и чудно. Располагайтесь, Бинх, обживайтесь. На этой неделе на занятия ходите с Николаем Васильевичем, а потом разберемся. Управляющий, еще раз внимательно осмотрев молодых людей, скрылся за дверью, продолжая что-то ворчать себе под нос. Коля соскочил с кровати, шагнул к обретенному наконец другу, крепко коротко обнял и тут же полыхнул ушами от неловкой тишины, что повисла между ними. — Прости! Просто я так долго ждал, когда тебя выпустят… — Ага, и потому так растерялся, как только это произошло, — усмехнулся Бинх, рассматривая комнату. — А ты был прав, тут совсем неплохо. Но все равно тюрьма. — Ну почему же. Ты еще не пробовал, как тут вкусно готовят, — проговорил Коля и направился в уголок, где стояли принадлежности для умывания. Пока он мылся, одевался и приводил себя в порядок, Саша, удобно устроившись на мягкой кровати, рассказывал последние новости: — Ты знаешь, этот Август передо мной даже извинился и за карцер, и за синяки, и за этого долговязого. Коля недоверчиво хмыкнул. И Бинх продолжил. — Конечно, не по доброте душевной. Он предложил мне стучать на других учеников. — Что? — Коля так и застыл с шейным платком в руке. — То! Доносить. Видите ли я решительный, шустрый и сообразительный. Особенно их интересуешь ты. — И ты… ты согласился? — Ты что, с ума сошел??? Ты мне еду носил, а я… Ну знаешь! — обиделся не на шутку Бинх. — Прости, Саш. Просто… — Вот и запомни: Бинх своих не сдаёт. Коля улыбнулся, завидев, как друг, — теперь уже точно друг! — гордо вздернул подбородок. — И что он хотел обо мне знать? — С кем общаешься, о чем говоришь, что думаешь о хозяине. — Но зачем ему это? — Вот этого господин управляющий мне не сказали. Но, думаю, что я такой не первый… Есть и другие доносчики. И приказы определенно отдает его светлость. — Не может быть… А когда ты отказался… почему тебя обратно в карцер не отправили? — резонно спросил Коля. — А кто тебе сказал, что я отказался? Коля недоуменно хлопнул глазами и уставился на друга, прекратив мучить несчастный платок. — Я согласился. Но то, что я буду доносить, будет очень приукрашенной правдой. — Они тебя накажут… Бинх поднялся с кровати и поправил помявшийся сюртук. — Это если узнают. А пока у меня будет в этой тюрьме мягкая постель и вкусная еда, а возможно — и другие привилегии.Ты ведь этим меня соблазнял в первый день? Коля растеряно улыбнулся, а Саша протянул ему руку ладонью вверх. — Друзья. — Подмигнул Бинх. — Друзья, — подтвердил Коля, пожимая теплую ладонь. Даже тревога за предстоящий ужин отступила. Коля впервые за долгое время почувствовал себя спокойным и нужным.

***

Вечер наступил слишком быстро. И как не хотелось бы Коле оттянуть неизбежное, неприятная встреча должна была состояться. Юноши вместе поднялись в свою комнату и Коля принялся готовится к ужину с графом. День прошел на удивление спокойно. Душу грело надежное плечо рядом. Даже ненавистный Ванечка был сегодня непривычно тихим и словно не заметил ни Колю, ни его нового друга. Не произнес ни единого язвительного замечания, ни насмешливого приветствия, которыми всегда задирал новичков. Коля удивился, но потом решил списать такое поведение на широкие плечи и внушительные кулаки Саши. — Слушай, а почему он зовет тебя на ужин так поздно? Поговорить можно и после занятий. Ну, а если хочет тебя накормить, пригласил бы на обед, — усмехнулся Бинх, лениво перелистывая страницы приключенческого романа, что нашел у друга на тумбочке. — Я не знаю. Ребята говорят, что это что-то вроде привилегии. Ужин с Его светлостью. — Вот еще, зачем нужны привилегии в этой тюрьме? Если бы не ты, меня бы тут уже не было. — Это как? — в который раз за день ошарашенно проговорил Коля. — Сбежал бы. Нашел бы способ. А ты хороший слишком, словно ангел небесный, пропадешь же здесь без меня. Коля ловил губами воздух, не в силах осмыслить сказанное другом. — Из-за меня?.. Но зачем бежать? — Не нравится мне жить, как в тюрьме. Я лучше на военном корабле матросом уйду, чем здесь песенки петь буду. — Тебя поймают. Но если… если решишь бежать — возьми меня с собой. — Поглядим… — ответил Саша серьёзно. Коля придирчиво осмотрел себя в зеркало, поправил ладно сидящий сюртук, в который раз расчесал непослушные темные пряди. — Ты меня не жди, ложись. — Я почитаю. Больно интересная книга. — Хорошо. Я тебе еще принесу из библиотеки, если захочешь. — Угу. В дверь постучали. Управляющий прошел в комнату; посмотрев на Колю, чуть поморщился, обошел вокруг, пронизывая странным взглядом и постановил: — Ступайте за мной, Николай Васильевич. А вы, Александр Христофорович, не забудьте что в десять у нас намечен отход ко сну. — У вас забудешь, — буркнул Бинх, но столкнувшись с злым пронизывавшим взглядом, нехотя исправился. — Я всё понял, господин Гофман. Буду в постели ровно в десять.

***

Управляющий проводил его по бесконечным переходам и галереям в другое крыло особняка, где находились апартаменты хозяина. Миновав уютную приемную, Коля оказался в зале-столовой, где весело и ярко горели свечи на накрытом на двоих столе. — Теперь я вас оставлю, Николай Васильевич. Его светлость скоро будет, а пока осмотритесь. Коля не успел сказать и слова, как Гофман исчез, плотно прикрыв за собою дверь. Гоголь остался один. Прежний страх поселился в груди. По спине пробежал неприятный холодок. Коля находился на неизведанной чужой территории и это угнетало. День был не простым и организм, привыкший по часам отходить ко сну, во всю сигнализировал хозяину, что пора бы прилечь, а вот есть совсем не хотелось. Празднично накрытый стол вызывал странное чувство неправильности происходящего. Зачем он здесь? Еще мгновение и Коля бы сбежал, но в это время в дверях появился Данишевский. — Добрый вечер, Николай. Спасибо, что пришли. Коля пожал плечами, давая понять тем самым, что просто выполнял приказ, завуалированный под просьбу. — Присаживайтесь к столу, — граф отодвинул для него стул, чем ввёл юношу в ступор. — Знаю, что вы едите крайне мало и предпочитаете овощи, поэтому позволил себе предложить вам чудесное рагу из утки с зеленым горошком. Коля заставил себя уложить на колени белоснежную салфетку и не посмел протестовать, когда рубиновое вино полилось в переливающиеся хрустальными боками в свете свечей бокалы. — Предлагаю, Николай Васильевич, выпить за ваш талант, который был по достоинству оценен прошлым вечером и, я думаю, будет и дальше раскрываться. И читать вы нам будете уже свои произведения. — Благодарю, Ваше сиятельство. — Коля чувствовал пронзительный обжигающий взгляд, но боялся поднять глаза. — Я не думаю, что в моей интерпретации баллады было что-то новое или особенное. Коля сделал пару глотков приятно-сладкого вина, в аромате которого явно чувствовались нотки переспевшей смородины и горьковатая пряность вишневой косточки. Ранее вино он пробовал только на рождественских банкетах для воспитанников, но оно и близко не походило на то, чья бархатистая густота сейчас красиво играла в бокале. Не к месту вспомнились глаза глубокого темного цвета. — Вы не правы, Коля. Господин Пушицкий был весьма впечатлен, — проговорил граф мягко, но уверенно. — Уж вы поверьте, ему есть с чем сравнить. Он признанный профессионал в своём деле. — А могу я в следующий раз поговорить с ним лично? — набрался смелости Коля. — Конечно же. Я уже дал ему понять, что на следующем поэтическом вечере вы прочтете нам что-то из своих собственных сочинений. Коля чуть не закашлялся, услышав такое щедрое предложение. — Не думаю что мои… эм… наброски придутся кому-то по вкусу. — Не скромничайте, Николай Васильевич. Это уже будут решать слушатели и критики. Подберите пару-тройку вещей и мы с вами вместе выберем самую достойную. — Хорошо, Ваша светлость, — обреченно произнес Николай, понимая, что отказаться нет никакой возможности. — Ну, а теперь попробуйте наконец утку. Она получилась очень сочной. — Спасибо… А кто из учеников еще удостоился внимания критиков? — Интересуетесь успехами друзей? Похвально, Николай Васильевич. Коля подивился своей болтливости и поспешил скрыться за темными прядями волос. — Я не хотел… любопытствовать. — Напротив… Вот Иван Сергеевич, например. Как я слышал, вы с ним не очень ладите, а зря. Он великолепно спел французский романс и удостоился внимания одного из моих друзей из Петербурга. Он вчера впервые посетил наш вечер. Коля сам потянулся к бокалу, чтобы вновь спрятаться за ним. С языка просился вопрос о новом госте. Возможно, это у него красивые седоватые волосы, бездонные теплые глаза и дорогая трость с серебряной ручкой. Граф словно прочел его мысли, но лучше бы он этого не делал… — Яков Петрович известный знаток искусств, высокий сановник и мой хороший друг. «Он… Он ничего не сказал обо мне?» — хотелось спросить Коле, но он только кивнул. — Я думаю, что он будет покровительствовать Ивану и даже ходатайствовать о его направлении в Императорское училище искусств. Коля почувствовал, как в его груди вдруг стало холодно и пусто, а потом эта глухая пустота вдруг сменилась злостью. — Я очень рад за него. — Коля сам не узнал своего голоса, настолько резко и язвительно он прозвучал. — В самом деле? — самодовольная усмешка в голосе графа ему конечно же послышалась. — К тому же Ваня у нас юноша благородных кровей, с его воспитанием, образованием и редкой красотой он станет прекрасным компаньоном Якову Петровичу. — Вы абсолютно правы, граф. — Коля осушил бокал до дна, не понимая, что с ним происходит. Почему вдруг стало очень жарко снаружи и холодно внутри?.. А темные глаза из того самого воспоминания, что согревало холодной ночью и длинным тревожным днем уже смотрели на него не с теплым одобрением, а с презрением. — А вы, Коленька, ничуть не хуже… Даже лучше, много лучше. — Что вы такое говорите, граф? — Ваша кротость и покладистость мне очень импонируют, как и ваша невинная красота. Коля испуганно дернулся, когда Данишевский произнес: — Будьте рядом со мной, прислушивайтесь к моим просьбам и желаниям. И у вас будет все то же, что и у Ивана. — Но… — Неужели вы еще не поняли, Коленька, что за все в этой жизни надо платить… И Ванечка платит. Коля почувствовал, что картинка перед глазами расплывается, а сердце стучит где-то в висках. — Нет.

***

Это был самый красивый парусник, который Саше приходилось видеть. Трехмачтовый красавец летел к горизонту, а он стоял на корме и наконец чувствовал себя свободным. Кровь в жилах бурлила, сердце билось от восторга, а на его плечах лежали теплые руки в мягких перчатках. От них шло тепло и так хотелось накрыть их своими, потянуть на себя, провалившись в надежные объятия… — Саша… Саша, проснитесь! Бинх резко распахнул глаза. Он все-таки заснул и, судя по огарку свечи на тумбе, довольно давно. Книга лежала на груди. Соседняя кровать пустовала. Гоголь еще не вернулся. — Саша. От неожиданности Бинх чуть не свалился с кровати. Дверь комнаты неслышно распахнулась, и Саша увидел высокого стройного юношу, который застыл на пороге. Светлые кудри сказочным нимбом обрамляли его лицо. — Вы кто? — Пойдемте, Коле нужна ваша помощь, — прозвучало повелительно. — Вы уверены? — Саша недоверчиво смотрел на не званного гостя. — Он сейчас должен кушать пирожные и запивать их чаем. — Не медлите. Ему угрожает опасность. Путаясь в ногах и радуясь, что он так и не переоделся ко сну, Саша натянул обувь и, прихватив сюртук со стула, последовал за странным златокудрым юношей, которого раньше не видел. — Ты мне скажешь, куда мы направляемся? — прошептал Бинх, нагоняя светлый, точно светящийся силуэт. — Вы должны ему помочь, Саша. — Я уже это понял. И если я всё правильно понял, вместе с тобой. Незнакомец не ответил. Он хорошо ориентировался в поместье и двигался очень быстро. Саша даже запыхался. Миновав несколько коридоров и пустынных в столь поздний час галерей, они оказались у незнакомой двери. Юноша пропустил Сашу вперед. Бинх только успел рассмотреть золотистые кудри, светлые глаза и белую рубашку провожатого. — Идите… Он в опасности.- шепнули в спину. — Может ты перестанешь?.. Саша обернулся, с ужасом понимая что незнакомец исчез, словно сквозь землю провалился. Был и нет. Только сейчас Бинх осознал, что они проделали весь этот не близкий путь без единой свечи. Свет исходил от самого провожатого, и теперь всё вокруг снова погрузилось во тьму. Мурашки побежали по спине, паника подняла голову, но Саша взял себя в руки и решительно толкнул дверь. Она легко поддалась, и он сразу же понял, что его здесь действительно ждали, когда услышал: — Ну что же ты, Коленька, тебе только стоит сказать «да» и я исполню все твои желания. — Ваша светлость… вы… — Для тебя Алексей… Как же ты пахнешь, Коля, ты сводишь меня с ума. — Я не хочу… пожалуйста… Саша прошел через небольшую комнату и застыл у приоткрытой двери в богато обставленный салон. Сцена, которая разыгрывалась на его глазах, была отвратительна. В одном из кресел у накрытого стола сидел, сжавшись, его новый друг, а перед ним на коленях, вполоборота к двери стоял всесильный хозяин поместья граф Данишевский. Только сейчас он походил на похотливого фавна. Его руки лежали на бедрах сидящего мальчишки, грубо сжимая тонкую ткань кюлот, а губы находились в опасной близости от губ дрожащего как осиновый лист Коли. — Ну же! — граф взял одну из безвольно покоящихся на подлокотниках рук юноши и притянул её к своей щеке. — Тебе нечего бояться, мой мальчик. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. — Я не хочу. — Выдохнул в который раз Гоголь и нашел в себе силы отодвинуться вместе с креслом. — Прошу вас… — Ну что же ты ломаешься? Я хотел с тобой по-хорошему… — срывающийся голос графа и злая усмешка дали Саше понять, что тот на грани срыва. — Отпустите меня, я закричу. — Снова взмолился Коля, но даже не попытался подняться с кресла, застыв обреченным зверьком. — Думаешь, тебя захочет кто-то другой? Бинх напрягся, уловив перемену в интонациях с ласково-просительной на требовательно-злую. — Все вы шлюхи одинаковы. Одна рука графа рванула Колю на себя, ухватив за лацкан сюртука, а другая оттянула за волосы, в то время, как губы уже вгрызались поцелуем в беззащитную шею. Коля ахнул и дернулся, стараясь освободится от жесткой хватки. Бинх скрипнул зубами и, быстро сориентировавшись, рванул к бюро, на котором стояла какая-та загогулина — то ли статуэтка, то ли ваза, — и, не дав себе времени на раздумья, со всей силы опустил её на макушку насильника. Граф как-то странно всхлипнул, потерял равновесие и повалился на колени онемевшего от ужаса Коли. Саша подскочил и с трудом оттащил грузное тело на ковер. — Ну давай, вставай же! — зыркнул он требовательно на застывшего Колю. — Надо делать ноги. — Он м-мёртв? — прохрипел Коля, неосознанно прикрывая шейным платком укус, что пульсировал болью. — Да нет. Шипит вон вроде. Только когда он очнется, нас с тобой тут быть не должно. — Х-хорошо. Коля поднялся на ноги и, ухватившись за протянутую другом руку, вслед за ним покинул комнату. Бинх, крепко держа друга за руку, быстро шагал обратно тем же путем, которым они сюда пришли с странным провожатым, и размышлял о том, откуда тот юноша узнал, что Коле требуется помощь. Коля же не думал ни о чем. У него пред глазами стояли горящие вожделением глаза графа, а в ушах звенело: «Ванечке с ним было хорошо. Очень хорошо. Так же, как тебе будет со мною».