***
Коля не спеша брел из столовой в сторону учебных комнат. Саша убежал в сад и, судя по тому, как друг прятал глаза и одергивал форменный пиджачок, бежал он туда не в городки играть. Глядя вслед удаляющемуся другу, Коля с трудом удерживал себя от желания броситься к заветному кабинету или даже к покоям Якова, забыв про гордость и обещание самому себе не быть навязчивым и… Сердце, отогревшееся взаимной любовью и душевной близостью, не желало ждать, а тело словно сошло с ума, заставляя Колю ежечасно пламенеть щеками. Дремлющая где-то очень глубоко чувственность наконец проснулась и смущала жаркими картинами, приводя одновременно в восторг и смятение. Он знал, что в его возрасте многие юноши уже имеют любовный опыт, а в закрытых пансионах вроде этого, где девичьего внимания нет и в помине, этот опыт мальчики получают друг с другом. Но какого рода этот опыт, Коля представлял с трудом, а спросить у единственного друга отчаянно робел. Коля уже миновал крытую галерею, что вела из жилого крыла в учебное, как вдруг его окликнули. — Эй, писарчук! «Ну что ему еще от меня нужно!» Коля остановился и придав своему лицу выражение абсолютного безразличия, обернулся на голос Ванечки. — Что тебе от меня надо? — Поговорить. — Александров распахнул французское окно и в галерею ворвался теплый летний ветерок с ароматами дождя и прелого сена. — Выйдем на балкон или боишься меня? Коля дернул подбородком и последовал за Ванечкой, который сегодня был бледен и взлохмачен, что, впрочем, нисколько не умоляло его воздушной красоты и изящества. Юноши вышли на воздух и остановились у балюстрады. Коля недолюбливал высоту, но вида не подал. — Я тебя слушаю. — И как тебе с ним в постели? Коля вспыхнул и немедленно бы провалился сквозь землю, если бы не огромное желание достойно ответить зарвавшемуся сопернику. — Благородные юноши не рассказывают подобное посторонним. — Это ты-то благородный? — насупился Ванечка.- Ты, который нагло украл у меня мужчину, который меня любит. — Я не крал у тебя Якова Петровича, потому что он тебе не принадлежал, — ответил Коля, сжимая кулаки. — И, насколько я помню, он сам дал тебе понять, что ты ему не интересен. — Якова Петровича? Ты его и в постели так называешь? — Ваня презрительно хмыкнул. — В этом нет ничего дурного. — Погоди… — Ванечка вдруг переменился в лице, всматриваясь в заалевшего Гоголя. — Ты с ним не спал! — Ты… — Я прав! Он брезгует взять тебя в постель, да, Гоголь? Коля не мог выдавить из себя ни слова, борясь со смущением и горечью от обидных слов. — Ты такая ледышка что он тебя не хочет, да? — Хочет… — взял себя в руки Коля. — Он потрясающе целуется. — Целуется? — Ванечка демонстративно облизал свои красивые полные губы. — Ты думаешь, мужчине нужны поцелуи от таких наивных девственников, как ты, писарчук?. — Нужны. — Ха… насчет девственника ты не возмутился, значит я прав. — Он читал мне потрясающие стихи о любви, — вставил Коля, с восторгом наблюдая, как гаснут искорки превосходства в глазах напротив. — И обнимал до самого утра… — Утра? — соперник потрясенно замолчал, глядя сквозь Колю, и тот, поняв, что он на верном пути, воспрял духом. — Да, а потом разбудил поцелуем… — добил Коля, начиная получать удовольствие от этой беседы. — Это никому не нужная романтическая чушь…- зашипел полозом Ваня. — Пока ему не надоест твое худое угловатое тельце… которое, кроме как для объятий больше ни для чего не годится. — А это не тебе решать… — Ты хоть знаешь, как ублажать взрослого мужчину? Как подарить ему наслаждение всего лишь легким прикосновением пальцев к напряженному естеству? Или тебя научить? — последнее предложение Ваня пропел ласково и сделал шаг к Коле. Гоголь отшатнулся и ровно проговорил. — Я знаю, что люблю его. — А я знаю, что он любил меня всю ночь, впервые увидев, а я стонал под ним и называл Яшенькой. — Тебя просто… — Коля снова зарделся от злости и ревности, повторяя чужие грязные слова, — под-подложили под него. — Даааа, подложили… — сладко протянул Ванечка, ничуть не смутившись. — Но он не отказался, а ласкал меня до утра и брал не силой, а шепча всякие нежности. Хочешь, спроси у него сам. — Я верю ему, а все остальное не важно. — Да посмотри на себя в зеркало, Гоголь! — сорвался на крик Александров. — Ты же страшный, бедный, малообразованный, зачем ты ему? — А зачем ты? Красивый, умный и… развратный… — Ах ты!!! — изящная ванечкина ладонь стремительно взлетела, но прямо в воздухе была перехвачена сильной мужской. — Не сметь… Мальчишки в пылу ссоры даже не заметили, как на балконе появилось новое лицо. — Что здесь п-происходит? — жестко спросил Фандорин. — Уже ничего. Ванечка высвободил руку и стремительно умчался, напоследок громко шваркнув хрупким французским окном. — Коля, с вами все хорошо? — доверительно обратился к юноше Эраст. — Д-да, не беспокойтесь Эраст Петрович. А как вы нас нашли? — П-проводил Александра на занятия и услышал взволнованные голоса, п-проходя по галерее. — Простите… — Вам не за что извиняться и… — Эраст коснулся плеча понурившегося мальчишки. — Коля, так получилось что я слышал конец вашей беседы. Не верьте тому, что наговорил вам этот юноша, слушайте своё сердце. Коля кивнул. Эраст Петрович повторил Андрюшины слова. — Вы шли на занятия, но, я думаю, что не будет ничего страшного в том, что вы п-посетите Якова П-петровича в его покоях. Он работал всю ночь, теперь отдыхает и хотел бы вас видеть. Эраст с облегчением заметил, как на бледное лицо мальчишки возвращаются краски, ссутуленные плечи распрямляются, а тонкие губы сами растягиваются в несмелую улыбку. — Он правда меня ждет? — и столько было в этом вопросе боли и сокровенной надежды что Фандорин понял. У юноши к его брату тоже всё очень серьёзно. — К-конечно. И очень сожалеет, что вчера не смог уделить вам время. — Тогда я пойду… — Бегите, Николай Васильевич. Саша предупредит господина Шварца, что вы сегодня п-приболели, — сказал Эраст, подмигнув светящемуся Коле.***
Гуро успел принять ванну, обсушиться и облачиться в бархатный шлафрок поверх мягкой домашней рубашки и кюлотов, когда в дверь постучали. — Войдите, — откликнулся Яков. Мгновение спустя в комнате появилась Оксана с подносом, полным ароматно пахнущей снеди. — Вы пропустили обед, господин Гуро. — Заработался. Спасибо что не даёте умереть с голоду. Оксана поставила поднос на стол у мягкого диванчика и замерла рядом. — Вы что-то хотели мне сказать? — обратился к девушке Гуро. — Да. Спасибо вам, Яков Петрович. Я не знаю, как мне отблагодарить вас. — Не стоит. Я сделал все так, как посчитал нужным. К тому же ваши мотивы мне понятны. Я верю в вашу искреннюю привязанность к госпоже и восхищаюсь вашим самопожертвованием, а потому не позволю никому омрачить подозрениями вашу дальнейшую жизнь. Повинуясь чувству глубокой признательности, Оксана поклонилась. — Полно. Я тоже довольно давно хотел поблагодарить вас за ваше участие в судьбе Николая Васильевича и впредь прошу присматривать за ним, когда меня не будет рядом. О нашей общей тайне Коля ничего не должен знать. Оксана блеснула глазами, полными благодарных слёз и понятливо кивнула. — Коля очень хороший человек, Яков Петрович, и мой друг. Я продолжу присматривать за ним. Гуро был убежден, что вызов в её словах ему не померещился и окончательно убедился, насколько умна и предана эта девушка, которая прямо дала ему, лучшему дознавателю Петербурга, понять, что готова защищать друга и от него самого, если понадобится. Определённо, эту Оксану лучше иметь в стане своих друзей, а не врагов. Иначе, в один прекрасный день, можно кончить, как господин Данишевский. — Я в вас не сомневаюсь, — ответил Гуро, взглядом показывая, что посыл понял и принял. — Приятного аппетита, господин Гуро. Оксана неслышно удалилась, а Гуро с энтузиазмом принялся за вкуснейший суп из потрашков, как вдруг в дверь снова постучали. — Войдите, — произнес Гуро раздосадованно, но вся его злость испарилась, когда он увидел, кто именно нарушил его покой. Наскоро вытерев руки и губы салфеткой, Яков поднялся навстречу застывшему у двери мальчишке, а в следующее мгновения желанный гость уже крепко обнимал его за плечи, прижавшись всем телом, как изголодавшийся по ласке ребенок. Впрочем, так оно и было. — Коленька, душа моя, скучали? — прошептал Гуро, позволяя жадным ладошкам оглаживать свою спину. Ответом ему был лишь кивок лохматой макушки, что уткнулась ему в плечо. — Простите, что не предупредил вас, что буду слишком занят в минувшие сутки. — Я понимаю, — наконец подал голос Коля, поднимая голову и очень провокационно приоткрывая покусанные губы, сладость которых Яков запечатлел навсегда в сокровенных уголках своей памяти. Гуро не мог отказать прильнувшему мальчишке и невесомо коснулся его губ своими. Коля ответил жадно и торопливо, словно боялся не успеть. Яков отстранился. — Коленька, я тоже очень рад вас видеть, но позвольте сначала мне угостить вас обедом… — Ахм…- Коля прошептал что-то неразборчивое, уставившись на поднос полный еды. — Простите, Яков Петрович…я помешал вам. — Вовсе нет. Садитесь, составите мне компанию. — Гуро притянул юношу к себе на диванчик. — Суп не предлагаю, слишком жирен, а вот прекрасный жульен и свежая выпечка вполне пойдет вам на пользу. Коля недоверчиво поглядывал на еду. — Что-то не так? — не разгадал его нерешительности Яков. — Просто… просто это так необычно… есть с вами вместе словно…- юноша опустил глаза, а у Гуро в груди потеплело от этой милой неловкости. — Словно мы близкие люди? — мягко уточнил Яков, придвинув к юноше тарелку с жульеном и вилку. — Вы это хотели сказать, мой хороший? — Д-да. — Привыкайте. Теперь это станет для вас обыденностью. — Что? — Кушайте, Коленька. А потом мы с вами все обсудим. Гоголь не стал спорить и приступил к трапезе, лишь изредка с обожанием поглядывая на Якова Петровича и примечая, все что видел. Как тот держит осанку даже сидя на мягком диванчике, как изящно управляется со столовыми приборами, подносит к губам бокал, как, не спеша и с видимым удовольствием пережевывает пищу, как словно невзначай мягко касается его ладони. Когда с едой было покончено, поднос с грязной посудой был отставлен прочь, а на столике остались лишь бокалы и графин с вином, Гуро снова присел рядом с Колей, завладев его ладонью, как тогда у озера. — Я понимаю, Коленька, что вас беспокоит неопределенность, но сегодня я могу вам сказать, что преступление раскрыто, все тревоги позади и скоро вы будете свободны, если, конечно, захотите покинуть эти стены. — Вы поймали преступника? — Он сам себя поймал. — Я не совсем понимаю, Яков Петрович. — Преступник, душа моя, был здесь всего один — граф Данишевский. И как это не прискорбно, он сам вынес себе смертный приговор, не сумев смириться с тем, что разорен. — Он сам себя отравил? — недоверчиво спросил Коля. — Мы с Эрастом Петровичем склоняемся к этой версии. — Но как же… — Так будет лучше для всех, Коленька. Голубые глаза моргнули, а потом Коля участливо сжал теплую мужскую ладонь. — Я понимаю. Коля верил всему, что говорил этот удивительный мужчина, а сейчас, сидя практически в его объятиях, готов был подтвердить, что граф самолично закололся на его, колиных, глазах. — Я никогда не сомневался, что вы умный и здравомыслящий юноша, потому предлагаю вам подумать о своём будущем, — перевел разговор на безопасную тему Гуро. — Вы хотите, чтобы я остался здесь? — Коля прижался ближе и заглянул в обсидиановые усталые глаза. — С чего вы взяли? Я спрашиваю чего хотите вы сами. — Но…мне ничего не нужно… Я только хочу быть рядом с вами. Сильные ласковые пальцы огладили по-мальчишески гладкую скулу, заставив Колю задохнуться от нежности. — Я тоже этого хочу, хороший мой, — прошептал Гуро, глядя в морозные озера, что так доверчиво распахнулись ему навстречу. — А потому вы должны решить, готовы ли вы доверить мне свою жизнь и судьбу. — Я уже решил. — Коля отчаянно покраснел, но глаз не отвел и голос его звучал решительно. — И сказал вам, что… — Шшшш, голубчик, — указательный палец с кроваво-красным александритом коснулся тонких дрожащих губ. Коля перехватил руку мужчины и поцеловал костяшки пальцев, чтобы хоть немного выплеснуть то, что бурлило внутри не давая связно мыслить. Якова словно кипятком окатило от этого простого, но удивительно интимного жеста. Хотелось схватить мальчишку в объятия, вытряхнуть из форменных одежд, что скрывали хрупкую фигурку и поглотить целиком. Впитать в себя эту целомудренную страсть, этот пожар в холодных глазах, это ощутимое желание на кончиках тонких, испачканных чернилами пальцев. Но нельзя, нельзя сейчас напугать излишней настойчивостью, но и отпустить от себя нет никаких сил. Странное, тревожное, ранее не испытанное чувство… Оберегать и боготворить этого удивительного юношу, пленить не только его тонкое нескладное тело, но и чистую трепетную душу. Подарить этому потерянному запуганному мальчику все самое прекрасное. От места в лучшей академии столицы, до уютного домика где-нибудь в Тоскане. Колю разрывало от желания и страха. Хотелось показать себя красивым, умелым и страстным любовником, таким как Ванечка, но движения казались лишенными грации, руки неумелыми, а поцелуи — детскими. Он мог бы довериться этому мужчине полностью, как никому и никогда, но тот отчего-то медлил, лишь покрывал невесомыми поцелуями его виски, скулы и губы, мягко держа его лицо в своих ладонях. — Яков Петрович… — Что, хороший мой? — Почему вы медлите? Вы же хотите сделать со мной то, что делали с Ваней… Коля с ужасом понял, что поцелуи прекратились и распахнул прикрытые от неги глаза. Гуро смотрел предельно серьезно, но совсем не зло. — С чего ты это взял?.. — Но как же…он… — Ах он… Гуро скрипнул зубами, понимая, что развязному мальчишке порка пошла бы на пользу. Яков поцеловал влажный висок и осторожно начал: — Запомни, душа моя, то что мы делали с Ваней, не имеет никакого отношения к тому, что я испытываю к тебе. Голубые глаза смотрели недоуменно, а тонкие губы сжались в скорбную полоску и это было так удивительно. Гуро еле сдержал счастливый смех. Коля так потрясающе трогательно и смело просил доказательств любви в виде немедленного и страстного совокупления, что с трудом сдерживаемое желание вновь охватило Якова. Его мальчик хочет страсти? Он её получит. Пусть Гуро еще долго не собирался заходить дальше поцелуев, придется немного скорректировать планы, чтобы показать Коле всю серьезность своих намерений. — Сейчас я покажу тебе, Николенька, как ты мне дорог. Только не бойся. Коля отчаянно замотал головой, показывая, что рядом с Яковом ничего не боится. Одна ладонь мужчины зарылась в длинные темные пряди на затылке, в то время как другая проворно, но осторожно начала растягивать грубый сюртук, а губы прильнули к нежному местечку за ухом. Коля задохнулся и испуганно распахнул хрустальные глаза, услышав собственный протяжный стон, что вырвался у него в ответ на нежный укус в основание шеи. Он и не заметил, как Гуро уже освободил его от сюртука, шейного платка и только когда его груди коснулись горячие ладони, ахнул. — Коленька, душа моя, какой же ты чувствительный. .- Гуро с трудом оторвался от чистой юной кожи, что пахла дешевым мылом и совсем немного — пряным сеном. — Пойдем в спальню, там нам будет удобнее. Ответом Якову был неразборчивый шепот. Мальчик потерялся в наслаждении от пары незатейливых ласк, и это было прекрасно. Легко подняв своё хрупкое сокровище, которое вновь доверчиво прильнуло к нему, Гуро переместился на кровать, где избавил Колю от рубашки и ослабил завязки кюлотов. Коля тянул к нему руки, отчаянно стараясь пробраться под плотный бархат шлафрока, пахнущего горечью пряных трав и совсем немного табаком, и снова длинно застонал. Яков спустился поцелуями к напряженным соскам, ярко выделяющимся на фоне белоснежной кожи, угадывая под тонкими кюлотами очертания напряженного юношеского естества. Гуро невесомо целовал выступающие ребра, плоский мальчишечий живот, не спеша спускаясь вниз. Коля, отчаянно нуждающийся в родных уже объятиях, вплел свои пальцы в жесткие темные пряди, которых так давно хотел коснуться. Яков нежил чувствительные бока юноши, трогательный прогиб поясницы, аккуратно проникая ладонями под пояс кюлотов. — Я-яков П-петрович… — Да, хороший мой, я с тобою. — Поцелуйте меня или я сейчас умру. — Не умрете… я вам обещаю. Яков вернулся неспешными поцелуями к лицу и уже довольно грубо взял в плен припухшие губы мальчика, толкаясь языком в сладость, пахнущую карамелью и немножко — мятой. Коля впустил его с восторгом, переживая новые ощущения и инстинктивно вжался в крепкое тело еще полностью одетого мужчины. Дождавшись очередного длинного стона, Гуро одним движением освободил естество мальчика от последней преграды и накрыл его своей горячей ладонью. Коля распахнул глаза и ощутимо напрягся, чтобы уже через мгновение расслабится и снова застонать в поцелуй. Яков оторвался от сладких губ, чтобы видеть, как его мальчик впервые получит наслаждение от его руки. Пару уверенных четко выверенных движений — и Коля выгнулся в крепких объятиях, забившись пойманной рыбкой, пачкая ласкающую руку. — ЯковПетрович… Гуро жадно всмотрелся в искаженные первой, (он в этом не сомневается), разделенной страстью черты, а затем, глухо зарычав, больно прикусил мальчишечью ключицу, не удержав в себе первобытные инстинкты. Коля громко зашипел, потерявшись в болезненном наслаждении. — Николенька, сладкий мой… Яков ликвидировал нескромные следы, используя теплый хлопок простыни, пока Коля выравнивал дыхание, прикрыв пылающее лицо согнутой в локте рукой. Гуро мягко убрал эту руку и замер, увидев ощутимое смятение там, где должно было светиться счастье, или как минимум удовольствие. — Родной мой, что не так?.. — Всё хорошо, даже очень… — Никогда не лги мне. — Просто… — Коля снова залился румянцем. — Я хочу, чтобы вам было так же хорошо… И… И не умею. — Николенька… Гуро навис над напряженным как струна юношей и выдохнул в приоткрытые губы. — Я покажу… И больше никогда не пугай меня так. Коля кивнул и улыбнулся, наконец успокоившись. А Яков, подарив долгий нежный и вдумчивый поцелуй жадно отвечающему мальчику, устроился на боку, требуя совсем по-иному — властно и жарко: — Смотри на меня. Не отводи глаз. Точно завороженный, Коля смотрел, как Гуро неспешно и грациозно скидывает шлафрок, стягивает через голову рубашку, ослабляет шнурки исподнего, а затем берет Колину руку в свою и длинно лижет прохладную ладонь. Голубые глаза потемнели до глубокой грозовой синевы, когда его, ведомая крепкой мужской, ладонь скользнула по приоткрытым губам Якова, по его сильной шее, широкой рельефной груди и спустилась к поджарому животу. Яков тяжело задышал от чувственной, невинной ласки прохладной ладони, наблюдая за затаенным восторгом в мальчишеских глазах. Стягивать последнюю преграду с восставшего в полный рост естества уже было не нужно. Оно само стремилось навстречу с робкими, но любопытными чуткими пальцами, что опасливо замерли в районе пупка. Боясь спугнуть, Гуро не настаивал, ожидая от Коли самостоятельных действий, и тот, оправдывая самые смелые ожидания провел по жесткой волосяной дорожке и кончиками пальцев коснулся нежного навершия. Гуро содрогнулся от остро-чувственной ласки, и длинно выдохнул, накрывая Колину ладонь своею. Даже его железной воли не хватило, чтобы долго выдержать эту волшебную пытку. Юноша, продолжающий бой со своей природной стыдливостью, вновь утонул в глазах Гуро. Яков переплел их пальцы и сжал их на своей напряженной горячей плоти, что так жаждала разрядки. Коля, растрепанный, потный, практически не дышащий, был так прекрасен своей податливостью и искренним желание дарить наслаждение, что Гуро сорвался с медленного и неторопливого на грубый жесткий темп, и позорно быстро излился, до крови прикусывая губу, чтобы не закричать в голос. Коля, как и приказали, не отводил глаз, с восторгом и упоением наблюдая за тем, как его рука властвует над телом любимого мужчины и только потом понял, что жемчужные разводы на его животе это не сон, а еще одно доказательство того, как хорошо ему рядом с Яковом. Под ошарашенным взглядом Яков сцеловал горьковатую влагу с подрагивающего шелковистого живота любимого мальчишки, шепча: — Нежный мой, сладкий, ты у меня умница. Коля потянулся за поцелуем, расслабленный и счастливый. — Теперь я точно знаю, что Ванечка все врал. Гуро кивнул, сдаваясь под юношеским напором, а потом уложил Колю под одеяло. — Я знаю, что еще день, душа моя, но нам нужно немного отдохнуть. Коля уткнулся носом в плечо своему мужчине и послушно затих. — Спите, я посторожу ваш сон.***
Когда Гуро проснулся, за окном уже стемнело, а прикорнувший на его плече юноша будто и не шевелился, но как только Яков попытался осторожно отодвинутся, Коля открыл ясные глаза давно бодрствующего человека. — Ну что же вы, так и не отдохнули, душа моя? — сокрушенно вздохнул Яков. — Отдохнул. — Коля приподнялся на подушках, растирая затекшее от долгого лежания на боку плечо. Гуро хмурился и молчал, и Коля поспешил оправдаться. — Простите, не приучен спать днём. — Как вы себя чувствуете? — спросил Гуро, любуясь трогательно-беззащитным лохматым мальчишкой. Коля опять порозовел самую малость, но уверенно ответил: — Очень хорошо… Повисшую в воздухе неловкость Яков ощутил всем существом, потому поспешил от неё избавиться. — Ну скажите же наконец то, что так и рвется с языка, хороший мой. И Коля прошептал: — Я так… так счастлив… — Я тоже, радость моя. Коля, не в силах совладать с эмоциями, обнял улыбающегося Якова и рассмеялся. Громко, открыто и счастливо. Это зрелище настолько заворожило Гуро, что он просто перестал дышать, а очнувшись, поцеловал лучащиеся счастьем соленые глаза. Всегда мерзнущий Коля с комфортом устроился в горячих руках Якова и почти сразу задремал в уютной тишине, когда услышал неожиданный вопрос: — Скажи, золотой мой, а тот погибший юноша, которому ты носил ландыши… Между вами были чувства? Коля прижался еще ближе, хотя казалось бы, это было невозможно и поцеловал смуглое плечо. — Значит, это вы тогда были на кладбище. Нет, он был моим единственным другом и ангелом-хранителем. — Ты считаешь, что граф был виновен в его смерти?.. — Нет… не знаю… Андрюша был влюблён, а его бросили, — по спине Коли пробежала дрожь и Гуро поспешил укрыть его обнаженные плечи одеялом. — Он не смог пережить. — Несчастный юноша. — Гуро чувствительно сомкнул свои руки на поясе своего мальчика. — А ведь его продолжают любить. — Вы… вы знаете того господина? — с тревогой спросил Коля. — Шапошно, хороший мой. Знаю только, что он по-прежнему чувствует вину. — И это правильно, что чувствует, — со свойственной юности безаппеляционностью заявил Коля. — Я бы тоже не пережил, если бы пришлось делить вас с невестой… да с кем угодно. — Успокойся, Николенька. Мне нужен только ты, но и измен я не потерплю. — Вы ревнуете?.. И про Андрюшу потому спросили… — Коля повернулся к Якову и прошептал в губы. — Вы моя первая любовь… — А вы моя, Николенька. Коля застыл. Ведь ему не послышалось? Ему вот прямо здесь и сейчас этот великолепный мужчина признался в любви, а это значит… — Яков Петрович… — Яков. — Что? — Назови меня по имени. — Но… — Назови. — Яков… я могу остаться на ночь? — Теперь, счастье моё, вы останетесь со мною не только на ночь. Жаркий, смелый и бесконечно сладкий поцелуй выбил из легких Гуро весь воздух.