Исповедь сволочи

И снова я не смог уйти. Покорно пошёл за Мишель, словно зачарованный. И опять она поила меня фруктовым чаем с воздушными сладкими пирожными. Сладкое я с детства не люблю, но мне кажется, из её рук я бы и яд, и те самые конфеты съел. Остатками рассудка я понимал: это ненормально. Но меня тянуло к ней так, что я сам себе казался больным, одержимым. И так оно и было. Даже мелькнула шальная мысль: а не приворожила ли девушка меня? Я быстро её отбросил, как невероятный бред. Во-первых, в подобную сверхъестественную ересь я не верю, во-вторых, такую, как Мишель, невозможно не любить. Она вся словно состоит из света и тепла, и для меня нахождение рядом с ней сравнимо с дозой кайфа. Во всяком случае, мне так кажется. После Вейлы меня трясёт от одного упоминания наркотиков. Потом она утащила меня в гостиную и, усадив на памятный диван, включила какой-то сопливый фильм. Ладно я, меня манит чистота Мишель, но вот ей-то я зачем? Я не понимал. Чего хорошего может взять с меня такая девушка? Как по мне, ничего. — Тебя долго не было, — произнесла Мишель после того, как фильм закончился. — Я скучала и уже начала бояться, что ты не придёшь. — Я и не должен был приходить! — выдохнул в сердцах. — Это моя очередная глупость! — Значит, я хочу быть глупой вместе с тобой, — мягко улыбнулась девушка. И я стал совершать эти глупости регулярно. В какой-то момент просто понял, что сил никаких нет держаться от Мишель на расстоянии. Её общество мне стало необходимо как воздух, как глоток свежего бодрящего кислорода в смраде моей жизни. Я даже решился взять её за руку, как и мечтал. Сам. И это было такое блаженство, что я ощутил себя совершенно конченым. Сладкая, пьянящая эйфория от простого прикосновения к руке? Это уже психическими отклонениями попахивает. Правда, а кто в этом мире до конца нормален? С тех пор я постоянно пользовался случаем, чтобы немного прикоснуться к ней. Якобы случайно, но совершенно невинно. Я болен. Мишель стала вирусом, впитавшимся мне в кровь. Это пугало, но вместе с тем я боялся излечиться. Пугала сама мысль снова вернуться в те дни, где не было её. И всё же, разум я окончательно не утратил и сам себе поставил жёсткие рамки допустимого. Я по-прежнему был твёрдо убеждён, что не имею ни малейшего права на что-то более, нежели общество Мишель. Я не достоин её, и осознавать это мерзко и болезненно, но как есть. Мне не исправить прошлого, и уже поздно думать о будущем. Моя дальнейшая судьба предопределена. Мне не вырваться из болота, где обитаю, и виноват в этом только я сам. Мы даже стали иногда ходить гулять. Это было так странно: просто идти с кем-то по улице и болтать о всяких пустяках. Подобного ещё никогда в моей жизни не было. Я либо в одиночестве бродил, либо шёл всегда к какой-то цели. Мишель не оставляла попыток разузнать что-то обо мне. И чёрт возьми, ей в разведке надо работать! Она умудрилась вытащить из меня про мои отношения с матерью, даже про то, что в моей жизни были Вейла и Патрик заикнулся. Правда, конечно, не рассказывая истинного положения дел. Были, любил-дорожил, погибли. При этом сама девушка была удивительно открытой. Она легко рассказывала о себе, а я ловил себя на мысли, что мне всё мало. Я хочу знать о ней всё. Это было для меня удовольствием: слушать о её такой простой и обычной жизни и воображать, что у меня могла быть подобная… И если о своих знакомых, обучении и увлечениях Мишель говорила с видимым удовольствием, то тему взаимоотношений в семье не любила. Нет, она не отказывалась рассказывать, но я чувствовал, как всякий раз портилось её настроение. И всё-таки я узнал, что пусть с пелёнок девушка не знала ни в чём отказа, ей покупали всё, что только бы она ни захотела, но душевного тепла ей отчаянно не хватало. Мать была и есть женщина холодная и сдержанная, и всю жизнь она пыталась ваять из Мишель идеальную дочь. Постоянные требования и придирки доводили девушку до отчаяния. Словно не мать, а строгая воспитательница, тогда как она так мечтала о ласке. Отцу-скотине и вовсе было мало дела до жены и дочери. Они были ему нужны исключительно для престижа, чтобы общественное мнение о себе создать получше. Вроде как: смотрите, я — примерный семьянин. Мишель было четырнадцать, когда она узнала, что её отец и мать — чужие люди, и у каждого есть своя жизнь, а она… От неё требовали учиться и поддерживать образ благополучной девочки и благодарной дочери. И лишь по исполнении восемнадцати, когда получила приличное наследство покойной бабки, девушка смогла вырваться из-под опеки матери и поселиться отдельно. Мишель была источником неисчерпаемого количества забавных историй, которые заставляли искренне улыбаться, а то и смеяться. — Тебе очень идёт улыбка, — как-то в очередной раз ошарашила меня она, — делай это почаще. Мне же было не по себе от любой её похвалы. Это неправильно. Чего она вообще во мне нашла и почему так стремится доказать мне мою «хорошесть», несмотря на то, что кучу раз прямым текстом сказал — я не гожусь на роль славного парня? Я даже решился привести её на своё место, бетонную площадку на возвышенности, где сквозь ветки деревьев пробивался вид на железнодорожный вокзал. Что это за площадка и каково её назначение есть (или было?), понятия не имею, знаю лишь, что с самого детства бегаю сюда в моменты, когда становится совсем тоскливо и надо подумать. Место уединённое, а воздух словно пропитан каким-то особенным духом странствий и свободы. Не знаю, как иначе объяснить свои ощущения. — Тут красиво, — улыбнулась Мишель. — И так спокойно. Замерев, девушка рассматривала поезда, а я в очередной раз любовался ею. Неожиданно она посмотрела на меня так, что меня пригвоздило к месту. Я не мог отвести глаз от её лица, всё внутри натянулось струной в смутном ожидании чего-то. Шагнув ко мне вплотную, Мишель положила ладошки мне на грудь и коснулась моих губ своими. Я оцепенел, меня пронзило наслаждением, какое не приносил даже самый отвязный секс. Фейверк мультикрасочных эмоций! И на какое-то время я просто перестал осознавать себя, утонув в ощущениях, но неожиданный гудок проходящего мимо поезда резко отрезвил. Буквально отскочив от Мишель, я пытался выровнять дыхание и сердцебиение, испуганный случившимся и собственной реакцией. Этого не должно было случиться! Слишком близко к точке невозврата! — Не делай так больше, — прохрипел я. — Но почему?! — прямо, с нотками обиды спросила Мишель. — Неужели я тебе совсем не нравлюсь? Минуту назад ты так на меня смотрел, и я подумала… Боже, как же глупо! Девушка сжала губы в тонкую полоску, и казалось, ещё чуть-чуть и она расплачется. Внутри от этого всё сжалось. Стало больно. Почувствовал себя распоследней скотиной. Но иначе нельзя. Хуже будет. — Дело не в тебе, Мишель, а во мне, — постарался я как можно спокойнее хоть как-то объясниться. — Я очень, больше всего на свете, хочу быть твоим другом, но не более того. — Ты гей? — после недолгих размышлений выдала она. В тот момент у меня было чувство, словно она видит меня насквозь. Всю грязь моей души и тела. В курсе всех аморальных поступков и противоестественных связей. — Нет, конечно, — отозвался с деланным возмущением, отчаянно призывая на помощь выдержку. — Тогда я ничего не понимаю, — послышалось в ответ бормотание. — Ты женат? — Нет ни жены, ни детей, — ответил честно. — Но что… — снова послышался голос девушки. — Мишель, мы договаривались, что не разговариваем о моей жизни, — поспешил я положить конец допросу вперемешку с догадками. — Я рассказываю только то, что сам считаю нужным. На личике Мишель снова появилось выражение обиды, которое быстро сменилось упрямой решимостью. — Когда-нибудь я узнаю, какие скелеты ты прячешь в своём шкафу, Миш, — пообещала она, насупившись. — Не стоит там копаться, — пробурчал я, ощущая, как выступает на спине холодный пот от мысли, что девушка всё узнает, — такое полезет, оба рады не будем…

***

Этот нечаянный поцелуй стал лучшим показателем, что последнее время я совсем расслабился и перестал чувствовать опасность. Иначе никогда бы не позволил этому случиться. Или я себе вру и подсознательные желания начинают брать верх над разумом? Чёрт, это слишком сложно. Одно знаю точно: я так и не нашёл в себе сил прекратить наше общение, всё глубже увязая в этой одержимости. И всё сильнее я ненавидел свою работу. Чем больше я проводил времени с Мишель, тем отвратительнее мне было всё, чем я жил все последние годы. Но и как выбраться из этой выгребной ямы, не знал. Говорить со Стивом не имеет смысла. И даже если бы мне удалось как-то разрешить дело с ним, то в этом дерьме повязано слишком много народу. Кто же захочет просто так отпускать «курицу, несущую золотые яйца»? А откупиться мне нечем. Деньги? Зачем им мои гроши, когда, используя меня привычным образом, можно поиметь гораздо больше? Грёбаный замкнутый круг, из которого вырваться можно, походу, только на кладбище, а жить, как ни странно, мне сейчас хотелось больше, чем когда-либо. И всё это Мишель. Она привнесла в мою жизнь неизвестные мне ранее краски. Словно разбудила от долгого кошмарного сна. Увы, минуты блаженства чередовались с мгновениями чёрного отчаяния и бесконечного отвращения к себе же. Эти эмоциональные качели очень изматывали, но я бы ни за что не хотел вернуться к былому безразличию. Хотя, пожалуй, я вру, и в минуты, когда приходилось встречаться с очередной богатой сволочью и пытаться её очаровать или, что ещё хуже, удовлетворять какую-нибудь развращённую скотину, я бы не отказался ничего не чувствовать. Не мучиться от омерзения и приступов моральных терзаний. И будто этого было мне мало, так ещё и Мишель словно задалась целью проверить мою выдержку на прочность. Было очевидно, опыта соблазнения у девушки нет совершенно. Всё, что она об этом знает, она наблюдала лишь со стороны и видела в фильмах. Да и к чему кривить душой, я обходными путями, максимально корректно выяснил — она невинна. Впрочем, я это и так знал, видел и ощущал всем своим нутром. И эти её попытки совращения меня, такие неловкие, были просто невероятно очаровательны. А ещё действовали на меня похлеще любого возбуждающего средства. Мне и раньше было непросто соблюдать дистанцию, сейчас же это стало моим личным чистилищем. Бывали моменты, когда становилось почти невыносимо. Возбуждение скручивало так, что перехватывало дыхание. Но и без Мишель я не мог. День-два не вижу её, и начинается натуральная ломка. Пришлось разнообразить свой гардероб широкими штанами и длинными футболками. Впоследствии я не раз задавался вопросом: правда ли я верил, что смогу противостоять такому соблазну? И определённого ответа у меня так и не нашлось. Разумом, да, верил, а вот подсознательно… Не уверен. И всё же, это произошло — я поддался своей слабости. Оказался безвольной эгоистичной мразью, которая снова не смогла сказать себе «Нет». Это был кардинально новый опыт для меня. Гремучая смесь сжигающей рассудок страсти и болезненной, острой нежности. Я никогда и ни с кем не был таким. Покрывал тело Мишель поцелуями, не оставляя ни один участок кожи без внимания. Касался, словно она была хрустальной и могла рассыпаться от любого излишне грубого движения. Я боготворил её каждым вздохом, и с каждым ударом сердца всё сильнее растворялся в ней. Я перестал быть собой на какое-то время, и стало сплошной потребностью любить её, быть её частью. И не будет ни грамма лжи, если я скажу, что не знавал ранее такой сладости и полноты ощущений. Такого ослепительного, подчиняющего себе целиком и полностью наслаждения. А потом, когда страсть схлынула, рухнул с небес на землю, осознавая, что же я натворил. Я же обещал, клялся себе, что никогда не преступлю черту, не замараю чистоты Мишель собой, а сам потерял контроль и забрал её девственность. Боже! Ну почему я такое ничтожество? Ведь знал же изначально, что мне надо держаться от неё подальше, но не смог подавить своё «хочу». И что теперь? Чего я могу дать Мишель, кроме разочарования и чувства испачканности? Для меня невозможно будущее, где есть место любви, семье и серьёзным обязательствам. Я должен был давно уйти, чтобы она могла жить нормальной жизнью, встретила достойного парня, с которым смогла бы быть счастлива. А я не смог… Слишком нуждался в её тепле и ласке. А сейчас мне было до крика страшно и стыдно поднять на неё взгляд. — Миш, всё хорошо, — послышался родной голос, и маленькая ладошка тронула меня за плечо. А мне было нечем дышать. Неконтролируемая ненависть и отвращение к самому себе, к своей слабости и развращённому нутру захлёстывали потоками. Внутри нарастала истерика, лишь укрепляя меня в мысли о собственной неадекватности. — Мишка? — снова позвала меня Мишель. — Прости меня, — выдавил я. — Умоляю, прости. — Ты чего? — вот уже и нотки беспокойства в словах, и в глазах, любимых золотистых глазах, тревога. И последние остатки самоконтроля рухнули. Уткнувшись лицом в живот Мишель, я сжал её в объятиях и разрыдался. От безнадёжности и отчаяния. Заливая слезами простыню, в которую куталась девушка, я просил у неё прощения. Бормотал ещё что-то ещё в этом духе и никак не мог остановиться, так горько и паршиво было. Словно я осквернил святыню, которой поклонялся всю жизнь. — Успокойся, всё же хорошо, — говорила Мишель, мягко поглаживая меня по волосам. — Я люблю тебя, Миш, и всё просто чудесно. — Не надо. Ты не должна. Я тебя не достоин, — зашептал я в ужасе. Так не должно быть. Не должны ангелы любить грязных скотов. Почему так происходит? Что это вообще за проклятие такое, почему окружающие так просто влюбляются в меня? Даже если я не хочу. Не хочу этого для Мишель. Чувства ко мне приносят только беду. Достаточно вспомнить всех этих развращённых богатеев, а также Вейлу и Патрика… И я не желаю страданий для Мишель. — Хватит, — неожиданно жёстко сказала девушка. — Мне понадобился минимум времени, чтобы понять, ты — мой. Никого и никогда я не ощущала таким близким, как тебя. Своим поведением я пугал и расстраивал Мишель и понимал это. Не должен её первый раз быть изгажен моей глупостью и неумением держать себя в руках. Хватит всё вокруг портить. И так уже устроил. Хуже истеричной недалёкой бабы. Всё уже случилось, и сейчас надо успокоиться и понять, как действовать дальше. — Ты не представляешь, какая я тварь, — прошептал убито, но истерика наконец отступила. — Просто вообразить не можешь. — Я не буду сейчас снова пытаться узнать твои тайны, — пугающе серьёзным тоном отозвалась Мишель, — когда-нибудь ты начнёшь доверять мне настолько, что сам всё расскажешь. Но знай, что бы там ни было, я никогда не откажусь от тебя. Отстранившись, я вытер мокрую физиономию. И, одарив девушку виноватым взглядом, просто обнял, так как нужных и правильных слов найти никак не удавалось. Она же улыбнулась и подарила мне поцелуй. Нежный-нежный. И душу по-прежнему наполняло тепло от одного её присутствия. Но сейчас это было счастье с привкусом горечи и обречённости. Одно я знал точно: никогда я не расскажу Мишель, кто я есть. Просто не смогу. А также знаю, что рано или поздно постыдная правда сама вылезет наружу, и я убеждён: такого даже моя золотая девочка принять не сможет.