Воздаяние

Прошло несколько дней, а Родж все никак не мог забыть беседу с Лили на щепетильную тему. Он многое тогда не сказал, прикусив язык и сгладив все возможные углы. Не нужно его зеленоглазому сокровищу знать, с какой звериной яростью он набрасывался на таких вот беглянок, коих упоминал в том разговоре, и как потом смеялся над их дрожащими изодранными телами. Не должна она узнать об этом. Никогда. Только не она. Сейчас разбойник лежал на продавленном диванчике, положив руки под голову, и смотрел невидящим взглядом на висевшую на одной петельке дверцу отслужившего свой срок шкафа. Он вспоминал свою лихую, безбашенную жизнь, когда все было дозволено, когда не было завтра, а было только сегодня, пропитанное кровью… криками… животной похотью, и невольно ужасался содеянному. Не раз и не два он пытался оправдать себя тем, что мир не оставил ему шанса. Тем, что рос, как сорняк у дороги, не ведая любви, заботы и ласки. Никто не готовил ему завтраки и не целовал перед сном, поправляя одеяло. Но правда в том, что у Роджа нет оправдания. Он был счастлив в тот момент, когда сдирал пышные юбки с очередной жертвы или добивал случайного торговца. Счастлив и свободен, как ни один человек в Орене. Сколько же их было безликих, вопящих, хрупких девушек, которых он вместе с подельниками пускал по кругу, издеваясь над их жалкими попытками защититься? Десятки или все-таки сотни? Они могли пройти мимо, могли завернуть в город и утолить любой голод с отзывчивыми продажными девками, но всегда выбирали вариант полный воплей, отчаяния и жестокости. Потому что могли. «Карьера» Роджа началась именно с беглянки, если не считать шлюх, которых он драл, как вздумается, но обычно оплачивал их страдания, ну, или просто бил не очень сильно. А вот та бегляночка оказалась особенной, такой гладкой, такой ароматной, такой нежной, словно молочная пенка. И на вид не больше двадцати лет, молодая совсем. Она даже пыталась драться, что только раззадорило первую банду Роджа. В тот день их атаман оказался невероятно щедр и подарил эту оранжерейную барышню пособникам, довольствовшись ее побрякушками и шелком. Они могли бросить ее у дороги, могли взять в плен и требовать выкуп, в конце концов убить ее, избавив от мук, но нет… Им всем хотелось почувствовать свою власть, свою силу над кем-то, кто намного слабее, кто обречен проиграть в схватке, кому готовили завтраки, кого целовали на ночь… кого любили. И первым был Родж, вытянув самую короткую соломинку. Ему невероятно повезло, а вот задыхавшейся от ужаса и отвращения дочери герцога нет. Она смотрела с таким непередаваемым отчаянием, с такой яростью, что сердце юного разбойника даже кольнула иголка человечности. Он спохватился, и остатки белоснежных одеяний разорвал в клочья вместе с тоненькой, незамеченной ниткой жемчуга. Ведь нельзя же проявлять слабость, да еще и на глазах стаи? Да и к кому ее проявлять — залюбленной фифе, чья самая большая проблема в жизни — сломанный ноготь? Родж не искал себе оправданий в тот день, а просто брал то, что хотел взять, и упивался этим. Он был счастлив опьянеть от аромата цветочного парфюма, коим душатся лишь состоятельные особы. Он был счастлив, бросив хрупкое тельце прямо на первые опавшие листья. Он был счастлив намотать на кулак каштановые пряди… счастлив и наслаждался полным превосходством над беззащитной жертвой, которая абсолютно не умела сражаться, но продолжала трепыхаться, словно это могло что-то изменить. Даже пара несильных ударов герцогиню не утихомирили, зато залили личико кровью, сквозь которую она все еще буравила взглядом, полным ненависти. После плевка и очередного проклятья в свой адрес Родж одним движением сломал ей пальцы на левой руке, с такой легкостью, будто это были тонкие прутики. Да, он хотел этого, хотел указать девушке на ее место и увидеть, как ярость в глазах захлестнет волна боли. Хотел ее растерзать. Уничтожить. Несчастная билась под Роджем под гогот и улюлюканье таких же молодых и таких же злобных тварей, как он сам. Она была нестерпимо нежной на ощупь, особенно когда он сжимал ее дрожащие запястья до черных синяков. Она кричала, столь сильно, что ее вопли заглушали смех подначивающих бандитов, пока Родж безжалостно вбивался в ее невинное тело, подобно обезумевшему от гона животному. Даже спустя десять лет, размытых дешевым пойлом, крики герцогини звучали так отчетливо, словно это произошло вчера. Он тогда не сразу понял, что ему досталась ее последняя драгоценность, которую она всеми силами пыталась уберечь — девственность. Это была первая совершенно чистая и незапятнанная девушка в его жизни. И ему понравилось до кровавой пелены перед глазами разрывать ее, упиваться отчаянием и болью, забирать себе все, что можно, по праву сильного. И никто не остановил творившееся зверство, ни атаман, ни улюлюкающие подельники, стоявшие вокруг. Родж всегда знал — богам ни до кого нет дела и, как бы обычным людям ни хотелось верить в обратное, но победа будет на стороне только самой сильной и дерзкой твари. Поэтому просто ею надо стать. Когда голод похоти был утолен и над растоптанной бывшей аристократкой навис другой бандит, она не кричала и не молила больше, а лишь тихо стонала, отвернувшись к дереву, пока безмолвные слезы катились по засохшей крови на спутанные каштановые волосы. А сейчас, окунаясь в грязный омут воспоминаний, вглядываясь в них, будто через мутное стекло, Родж понимал, какой невероятной мразью он был и, скорее всего, является до сих пор. Ему стало непередаваемо больно за все зверства, что он совершил, упиваясь безнаказанностью. Зверства, которые уже не исправить. — Ты какой-то грустный сегодня, — Лили бесцеремонно ворвалась в комнату, распахивая дверь на всю ширину, и плюхнулась на диван, вырвав разбойника из вязкого болота страданий. — Я думал… о прошлом и нашем будущем, — безучастно ответил Родж, осторожно обнимая зеленоглазого птенца, который доверчиво прижался к нему. — А о чем тут думать? У нас будет красивый дом и двое детишек, — констатировала девушка, устраиваясь на плече душегуба поудобнее. Она забыла снять фартук, поэтому так и лежала в нем рядом с Роджем. Со стороны они напоминали пару кухарки и грузного, мускулистого угрюмого каменщика в старом тряпье, которые решили пообниматься без причины на диване, и это даже было немного мило. — Два пацана, — мечтательно улыбнулся разбойник, немного повеселев. — Не-а, две дочки! — Два пацана. — Дочка и мальчик, — безапелляционно ответила Лили, а потом обиженным тоном продолжила: — Почему ты не хочешь девочку? — …Девочкам тяжело живется, — Родж отвел взгляд в сторону, вспоминая, во что превратилась такая светлая и чистая герцогиня, когда вся банда ею наигралась. Странно, что это окровавленное существо еще могло дышать и хрипеть. — Ну, не знаю. Мальчикам тоже живется не очень. — Да, но мы свободны. Можем пойти, куда захотим, выбрать себе профессию, там… например. А девочка ничего не может, только ждать нормального мужа. А на нормального мужика деньги у нас вряд ли будут… Хотя бедных красоток вроде берут в дом, но это если характер покладистый, — начал Родж, не подумав, как сильно его тирада заденет чувства любимой. Ответа не последовало, поэтому разбойник повернул голову и замер, когда на него уставились огромные глаза, пронзительно зеленые, словно осколки ядовитых изумрудов, но сейчас они были до краев заполнены яростью рассвирепевшего птенца. — Она выберет того мужа, который ей понравится, — совершенно спокойно объявила Лили, — я не продам свою дочь замуж. — Ну… я только за, — обескураженно промямлил душегуб. Его немного удивила новая сторона Лили, к которой он точно не был готов. — Вот и отлично! Значит, у нас появятся две дочки! — Да… Нет! Да чтоб тебя!!! Ладно, но потом чтобы был пацан! — Посмотрим, — девушка коварно улыбнулась, будто вынашивала какой-то хитрый план. — Он будет защищать тебя и сестренок, — едва слышно добавил Родж, крепче обнимая бесценное сокровище, — когда меня не станет… чтобы с вами не… — он резко оборвал фразу и просто уткнулся лицом в свое единственное солнце. Он видел, что бывает с теми, кто слабее. Он смывал кровь герцогини-беглянки в ручье, пока она хрипела, уничтоженная, но еще почему-то живая. Он прошел мимо ее растерзанного тела, ухмыляясь. А теперь он хотел выть, как раненое животное, от лавины сожаления и раскаленных когтей совести, молчавшей столько лет, а сейчас набросившейся на него с яростью бешеного зверя. — Все хорошо, — так по-родному, успокаивающе, произнесла Лили. И за одну эту фразу и за одно нежное прикосновение ее тонких пальцев Родж готов был умереть без раздумий, — я рядом... — Ты не понимаешь… я чудовище, я творил ужасные вещи… — Совсем… совсем ужасные? — губы девушки дрогнули, а ее рука соскользнула с затылка разбойника. — Но ты ведь раскаиваешься, правда? — Лили попробовала обнять ладошками лицо душегуба и слегка приподнять, только он не сразу понял, что от него хотят, а затем, спохватившись, покорно взглянул на свое сокровище. — Да… — еле слышно прошептал он, и тонких изящных пальчиков коснулась одна горькая слеза. — Вот видишь, ты не плохой человек. Ты можешь стать лучше и сделать много-много хорошего другим людям! Ты можешь искупить злодеяния добрыми делами! — воодушевленно лепетала избранница, обволакивая своим теплом и своей наивной верой в свет, что может выжить разве что в сердце ребенка-мечтателя. — Не все можно искупить, Лили, как бы мне ни хоте… — Девушка бесцеремонно оборвала страдания душегуба сбивчивым, неопытным и смелым поцелуем. Родж отвечал на него осторожно, не торопясь, чтобы ничего не испортить. Для него он тоже стал первым, по большому счету, ведь шлюх он из принципа не целовал, а беглянки и иные случайные жертвы все время норовили его укусить при любой удачной возможности. Оказывается, когда отдают себя без остатка, без криков и принуждения, без обмана в глазах, то это непередаваемо ярко, почти настоящий рай. Родж даже не представлял, что так бывает, а теперь… теперь он пропал. — Я верю, что ты хороший! И верю, что у нас будет красивый дом… и детки. — Лили первая разорвала чудесную магию, отстранившись. Она раскраснелась и смущенно сияла, будто совершила наперекор родителям запретное действо и радовалась данному факту. — Две девочки… — продолжил разбойник, растаяв окончательно. — Вот-вот! А то мальчики, мальчики, — фыркнула девушка и вернулась на свое законное место — плечо избранника, чему он был только рад. На несколько минут в комнате воцарилась нежная тишина, нарушаемая лишь стуком огромного сердца Роджа. — А почему ты сбежала из дома? — спросил он, разбивая сладкую негу. — Потому что меня хотели продать замуж за богатого старика, которому не жену молодую впору искать, а сиделку, — мрачным голосом сообщила Лили. — Хреново. То есть плохо очень. — Дело житейское. У меня хотя бы заботливая, по-своему любящая семья и няньки были. А ты, — девушка сделала небольшую паузу, — сирота. Наверно, поэтому ты и стал совершать все эти ужасные вещи, да? Но ничего, теперь у тебя есть я! Разбойник широко улыбнулся. На мгновение он даже почувствовал себя… невиновным и таким же чистым и незапятнанным, как зеленоглазый птенец, еще верящий в детские сказки и справедливость. Он целую минуту чувствовал себя настоящим человеком, а не мразью с окровавленными руками, и это было ярчайшее чудо.

♥♥♥♥♥♠♠

Следующий день начался с адского похмелья, при том что Родж вообще за последний месяц почти не пил, стараясь стать лучше, чем он есть. Благо внезапные фокусы его организма улеглись так же неожиданно, как и нагрянули, поэтому о странном инциденте он вскоре позабыл. К тому же завтрак впервые за несколько недель получился вполне нормальным, чему даже Лили удивилась. — Помоешь посуду? — донеслось с кухни, пока душегуб уплетал омлет. Он не сразу среагировал на просьбу, а затем озадаченно оглянулся на полуприкрытую дверь, из-за которой тянулся аромат пригоревших булочек. — Лили, меня ждет тяжелый день. На стройке работать не очень-то и весело… — Иииии, я тоже ухожу работать! — вилка упала на стол с лязгом. — Ты? Раб… Лили, иди сюда!!! — Не надо кричать, — девушка ворвалась в комнату ураганом, облаченным в голубой фартук, и с тарелкой, полной обгоревших бесформенных пышек в руках. Она грациозно захлопнула дверь пяточкой так, что чуть не посыпалась штукатурка со стен, и очень шустро запорхнула на свой любимый стул, — нам нужны деньги на красивый дом и деток. Поэтому я выхожу на работу! — Я не хочу этого, — раздраженно сообщил Родж. — Ты боишься, что мне больше заплатят, потому что у меня высшее образование есть? И я знаю два языка? — Лили хитро прищурилась, укусив булочку и резко меняясь в лице от ее ужасного вкуса. — Я боюсь, что тебя украдут, убьют, изна… я не хочу, чтобы ты стала одним из десятков трупов в канаве! Потому что в нашем прогнившем городе бандиты на каждом шагу, понимаешь? А ты для них не человек, а вещь. И никто, ничто не поможет. Никому не помогают, никогда! Эти твари сделают с тобой, что захотят, невзирая на вопли! — Роджа будто прорвало, и остановиться он уже был не в силах. — А станешь рыпаться, они без раздумий что-нибудь тебе сломают! — Как поступал ты? — Фраза полоснула по разбойнику раскаленным лезвием, и прошибла его сердце насквозь, поэтому душегуб моментально запнулся и обнял голову ладонями, склонившись над остатками омлета. — Да… — выдохнул он, но вскоре взял себя в руки и впился в свое сокровище строгим взглядом. — Да, я хочу чтобы моя женщина сидела дома в тепле и безопасности, и никому не открывала дверь! Лили нахмурилась, но промолчала, кусая невкусную булку уже за другой бочок. — Мы пока не женаты. Так что мной командовать еще рано, и скандалы тоже придется отложить. В глазах у Роджа почему-то двоилось, но через пару секунд все стало, как и прежде. Он прищурился, вглядываясь в серьезного птенца, сосредоточенно вынимавшего сырое тесто из пышки ложечкой, и глубоко вздохнул. Ему было несказанно тяжело переламывать себя и свою натуру. Тяжело, до дрожи в пальцах, каждое мгновение обдумывать свои действия и наступать на горло собственному воспитанию, которое велело ему рявкнуть на своенравную девушку и ударить кулаком по столу, а то и ее саму научить уму-разуму. Только эти порывы продиктованы иной стороной — черной, свирепой, заляпанной кровью стороной, которую он старался похоронить. Разбойник отобрал выпотрошенную булочку, обнял ладошки возлюбленной своими лапами и добровольно утонул в бесконечно зеленых глазах: — Заключен брак, или нет, но ты уже моя семья. Единственная настоящая семья… Единственный смысл жить. И я хочу лишь одного, чтобы ты была счастлива и находилась в безопасности, — он улыбался широко и искренне, наслаждаясь взглядом, в котором негодование постепенно улеглось, растворилось, обнажив восхищение, то самое, поразившее его на первой нечаянной встрече с Лили, — поэтому ты сидишь дома и учишься печь булочки, пока я вкалываю. И это не обсуждается.