Color of the night

«Надоело», — пришла к выводу Эмма, нежась в ванне после долгого, тяжелого дня, и морщась от неприятных пощипываний в бесчисленных царапинах, покрывавших все ее тело. «Что-то я совсем уж», — додумывать эту мысль не хотелось, потому что какому человеку приятно озвучивать факт о том, что ты сам тряпка и слабак. «Как быть и что делать?» — решила задаться этим вопросом Эмма, и подумала, что пора уже выбираться из уютного и теплого убежища в ванной и идти к родителям. Они радостно встретили ее, когда она вернулась от Реджины, но поговорить толком не успели, так как Эмма сразу сбежала. Она не видела родителей 28 лет своей жизни. Она росла, терзаясь жгучей обидой за то, что они ее не любили и бросили на обочине дороги. Будучи уже взрослой, она предпочитала думать, что ее родители умерли и она их никогда уже не встретит, даже случайно проходя мимо на улице. И тут на тебе — родители ее живы здоровы, более того, любили ее и бросать специально не хотели. Вот уж счастья привалило! Наскоро вытеревшись, стараясь не задевать слабо кровоточащих ранок, и одевшись, Эмма собралась с духом и спустилась вниз, в столовую, где мирно беседовали Мэри Маргарет и Дэвид, а Генри усердно подслушивал. — Как ты? — спросила мисс Бланшер, едва завидев шерифа в дверях. — Гораздо лучше, — уголками губ улыбнулась Эмма и присела на свободный табурет, зашипев сквозь зубы, когда задела край стола бедром, на котором красовался огромный кровоподтек. — Эмма, я понимаю, тебе тяжело все это понять, но… — мягким тоном начала Мэри Маргарет, но Свон ее перебила: — Мэри Маргарет, замолчи, — блондинка подняла руку в защитном жесте. — Это прозвучит грубо, но мне не нужны родители. Возможно, я нуждалась в вас лет до десяти, но сейчас… у меня уже есть собственный ребенок. Эмма потрепала вихры Генри, мальчик обнял ее за талию в ответ и улыбнулся, не заметив, как Эмма закусила губу, когда он задел особенно глубокий порез на спине. — Но… мы хотя бы можем общаться? Как раньше? — обнимая расстроенную и едва ли не плачущую супругу за плечи, спросил Дэвид, не отрывая от блондинки взгляда, наполненного осторожной нежностью. — Я думаю, да, — после короткой паузы ответила Эмма, жалея о том, что общаться телепатически она не умеет — челюсть после удара Джефферсона ныла не переставая. — А теперь, будьте так добры, просветите меня, пожалуйста, кто тут есть кто, а то Генри мне только про вас, Арчи, да Злую Королеву говорил. — Ну, в нашем мире Румпельштильцхен очень известная фигура. Он же темный маг. И я настоятельно советую тебе с ним не связываться, — все еще расстроенным тоном ответила Белоснежка. — Это все какая-то ерунда, — высказала Эмма свое мнение и, болезненно поморщившись, сменила позу. — Я читала сказки запоем, когда жила в приюте, и, честно говоря, с каждой минутой я все больше убеждаюсь, что я сошла с ума. — Может съездим к Вейлу, он тебя подлатает? — предложила Мэри Маргарет, участливо прикоснувшись к плечу шерифа. — Ты привыкнешь, — практически в один голос с женой проговорил Дэвид. — К Вейлу не хочу, а привыкать, я чувствую, буду очень долго, — скривив губы в улыбке и тяжело вздохнув, пробормотала Свон. — Какие у тебя планы? — наливая дочери кофе и ставя перед ней тарелку с блинчиками, поинтересовалась Белоснежка. — Что-то нужно делать с Реджиной, — поделилась Эмма. — В ближайшее время я не хочу, чтобы Генри близко к ней подходил, ему может грозить опасность. — Ты понимаешь, что она его так просто не отпустит? — Я надеюсь, у нее хватит благоразумия. Люди, с которыми я прожила здесь достаточное время, чуть не убили меня, не задумываясь, когда я пыталась ее защитить, хотя я ведь ваша хваленая «Спасительница»! — стресс, пережитый во время стычки с народом, наконец, прорвался наружу. Эмма закашлялась, и отставила подальше чашку с кофе, заботливо подставленным ей Мэри Маргарет. — Не думаю, что они не тронут его, если вдруг снова произойдет что-то подобное, и терять сына еще раз я не намерена. Поэтому он останется со мной. Ты ведь не против, малыш? — Нет, только… я буду по ней скучать, — прижавшись щекой к плечу Эммы, проговорил Генри. — Магии в городе нет, как она будет защищаться? — Она есть. Я не знаю как, но тот фиолетовый туман и была магия… или что-то вроде того, я не знаю, — поцеловав сына в макушку, проговорила Эмма. — Можно запереть ее в камере, в участке, — предложил Дэвид. — Она запросто сможет оттуда выйти, — пожала плечами Свон, ни на секунду не веря в то, что Ее Величеству будет по нраву отсиживаться в крайне не комфортной камере. — Можем обратиться к Голубой фее, может она сможет подсказать, как нам ее удержать там? — подкинула идею Мэри Маргарет. — Я не знаю, что она там натворила в вашем мире, но вершить самосуд и казнить ее нельзя, — тихо, но твердо произнесла Эмма, мечтая прилечь — изрядно пострадавший при стычке организм требовал покоя, а сидение на неудобном табурете лишь добавляло напряжения и без того измученным мышцам. — Ты уверена? Не думаю, что она когда-нибудь сможет измениться к лучшему, — нахмурившись и скрестив руки на груди, пробурчал Дэвид. — Она сможет измениться, если у нее будет стимул. А стимул у нее есть, — бросив красноречивый взгляд на Генри, объяснила шериф. — В свое время я отказалась ее казнить, хотя она прямо сказала, цитирую: «Мне жаль, что я успела причинить вам так мало страданий, недостаточно боли, слишком мало смертей. А больше всего, каждой клеточкой тела я сожалею о том, что не смогла убить Белоснежку», — глядя в гладкую поверхность стола, вспомнила Белоснежка. — Так нельзя. Она стала такой из-за меня, и уж точно не ее следует убивать за то, что она — Злая Королева. — Вот это да, — с уважением и толикой гордости Эмма смотрела на свою мать и подругу; она действительно была впечатлена тем, что только что услышала. — Эмма, она убила тысячи людей, не сотни, — с горечью в голосе произнес Дэвид. — Сколько я ее помню, она никогда никого не жалела, никому не сочувствовала, не проявляла ни доброты, ни сочувствия, ни милосердия… — Я видела ее такой, — с нажимом сказала Белоснежка. — Она была такой, когда я была совсем ребенком. Не забывай, милый, она спасла меня тогда, в поле, она не дала мне погибнуть, упав с лошади, а это уже говорит о том, что добрая Реджина еще живет где-то глубоко внутри нее. — Так, прекратите ругаться. Дэвид, мы не будем ее казнить, — в надежде успокоить, она потянулась через стол, чтобы сжать запястье отца, не обращая внимания на неприятно саднящую кожу спины. — А кто эта ваша Голубая Фея? — Мать-настоятельница. Думаю, она сейчас на центральной площади, помогает людям найти своих близких, — предположила Мэри Маргарет. — Так чего сидим? Пойдемте, найдем ее и решим, что будем делать, — неумение просиживать время зря и здесь проявило себя, заставляя шерифа с трудом подняться на ноги и, прихрамывая, направиться к двери. *** Реджина радовалась, что люди хоть немного отвлеклись на поиски своих родных, так как попадать в руки разъяренной толпы, будучи абсолютно беззащитной, ей не хотелось — хоть их побои были и не смертельны, но крайне неприятны. И поэтому ей жизненно необходимо было добраться до своего склепа никем не замеченной, и достать ту самую магическую книгу, по которой она когда-то научилась колдовать. В этот день Фортуна, видимо, была на ее стороне, так как добраться до склепа ей удалось без проблем. — Люблю тебя, папа, — улыбнувшись лишь уголками губ, прошептала она, ласково проводя ладонью по каменному надгробию с надписью «Генри Миллс». Спускаясь по крутым ступеням она пыталась вспомнить, когда была здесь в последний раз — и не смогла. Ей не хотелось, чтобы Генри узнал о тайном подземелье и целой коллекции сердец, хранившихся в нем, а он, пока Эмма здесь не появилась, все время был где-то неподалеку. Книга была там, где Реджина оставляла ее в последний раз: покрытая пылью, в грубой обложке из темной кожи, инкрустированной изумрудами и рубинами, она пахла кровью, застарелой болью, и любой человек, владеющий магией, почувствовал бы, какую сильную темную ауру она излучает на многие метры вокруг. Реджина любовно погладила камни кончиками пальцев, вспоминая, буквально наслаждаясь той энергией, что выделял древний фолиант, вдыхала воздух, который был здесь влажным, плотным и тяжелым. — Ну-с, попробуем, — собираясь с мыслями и насильно выдергивая себя из состояния эйфории, прошептала мэр. Тонкие пергаментные страницы книги были усыпаны буквами, написанными мелким витиеватым убористым почерком, и запах крови, которая была использована вместо чернил, усилился в стократ. Реджина провела рукой над самой первой страницей книги; страница на миг озарилась багровым сиянием, и буквы сложились в одну единственную фразу на каком-то неизвестном языке. Но Реджина прекрасно знала, что это за язык; Румпель в свое время обучил ее ему — языку темных магов. Слова, звучавшие как шипение, раздались в комнате; книга снова озарилась багровым светом, который трансформировался в непонятную субстанцию — не воду и не газ, во что-то среднее, — потянулся по рукам прикрывшей глаза брюнетки, обвивал их, поднимался выше, оплетая ее шею и торс, забираясь в рот, оседая металлическим вкусом на языке, в нос и в уши, оплетая ее полностью в плотный кокон. Дочитав заклинание Реджина почувствовала, что ей нечем дышать — субстанция плотно накрыла лицо и сжала грудную клетку. Целую минуту (а казалось, что вечность) спустя Реджина вскрикнула от мгновенной, но невыносимой жгучей боли в каждой клеточке ее тела, и упала на каменный пол, судорожно глотая такой долгожданный воздух. — Получилось… получилось! — заливисто рассмеявшись, воскликнула она и щелкнула пальцами, разжигая свечи. — Как же я скучала… Огонь, загоревшийся на кончиках ее пальцев, щекотал ее ладони, обвивался вокруг запястий, ласкаясь, будто преданная собачонка. — Вот, теперь совсем другое дело, — еще секундой спустя Реджина с наслаждением любовалась своим отражением в зеркале: великолепное темное платье из приятной ткани облегало торс, плавно ниспадая до самого пола, подчеркивая все достоинства ее фигуры; волосы же были уложены в высокую прическу, открывая вид на шею, на котором красовалось изумительной красоты опаловое колье. Вдоволь насмотревшись на свой истинный облик — облик Королевы, Реджина решила, что пора идти. Ей предстояло еще много дел, и первым по списку значилось забрать Генри. *** — Бог ты мой! — воскликнула Голубая фея, завидев приближающуюся к ней компанию, и сразу же бросилась к Эмме, которую заботливо поддерживал под локоть Дэвид с одной стороны, и держал за руку Генри с другой. Эмме казалось, что пройти пару кварталов — сущий пустяк, но пройдя всего лишь метров двести призналась себе, что после встречи с потолком дома госпожи мэр такие прогулки ей не по нутру. Ее мутило и голова кружилась постоянно, асфальт так и норовил повстречаться с ее носом. — Проходите, — перехватывая у Нолана спасительницу, сказала фея, и уложила блондинку на диван. — Сейчас я вас подлатаю, шериф. Эмма ожидала, что мать-настоятельница воспользуется своей магией, но та нарезала бинты, окунула их в какую-то жидкость, и, приказав шерифу расстегнуть рубашку, принялась методично обрабатывать ее ранения. — Кто Вас так, Эмма? — стараясь отвлечь блондинку от неприятных ощущений, поинтересовалась фея. — Жители, — сжав зубы, пробормотала шериф. — Потерпите, сейчас будет полегче, — попросила фея. — Да, человеческий бунт довольно часто бывает бессмысленным и беспощадным. — Не то слово, — переворачиваясь на живот и с удивлением не ощущая больше острой боли, произнесла Эмма. — Чем Вы там меня мажете? — У мистера Голда оказалось несколько снадобий из нашего мира, — ответила фея. — Господи, у Вас тут еще и стекло торчит! — Встреча с люстрой мэра не прошла бесследно, — усмехнулась шериф и зашипела, когда фея вытащила стекло из кожи. — Кстати, у меня к Вам есть вопрос первостепенной важности. — Вы сперва оденьтесь, а потом поговорим, — улыбнулась мать-настоятельница, и выбросила ставшие ненужными бинты. — Спасибо, — искренне поблагодарила Эмма. — Вот это выпейте сейчас, — маленький пузырек с голубой непрозрачной жидкостью тут же оказался у Эммы в руках. — А вот это — перед сном, — пузырек размером чуть побольше отправился в карман. — И снова спасибо, — немного ошарашенная такой заботой повторила Свон и выпила жидкость. У нее оказался приятный запах, но терпкий, резкий вкус. — Итак, о чем Вы хотели спросить? — присаживаясь на краешек стула с высокой спинкой, перешла к делу фея. — Нам нужно обезопасить Реджину от народа, и мы решили временно запереть ее в камере в нашем участке, — деловым тоном начала Эмма. — Но так как магия вернулась, решетки ее надолго не удержат. Вы знаете какой-нибудь действенной способ запереть ее там на некоторое время? — Милая Эмма! Я бы могла Вам помочь, но без моей палочки я совершенно бесполезна, — фея смотрела на блондинку печальными глазами. — Но дайте мне времени подумать до конца дня, возможно, я что-нибудь придумаю. — Я буду Вам премного благодарна, — улыбнулась Эмма и вышла на улицу, чувствуя себя намного лучше. *** Конечно, можно было воспользоваться магией и переместиться сразу же хоть в центр гостиной королевского семейства, но Реджине хотелось произвести большего эффекта, гордой походкой пройдясь по городу. Люди видели ее, и их страх витал в воздухе, перемешиваясь с пугливыми шепотками «Королева идет», «Смотрите, это же Реджина», «Королева». Люди застывали на местах, бросались в стороны с ее дороги; она узнавала лица тех, кто был этим утром в ее доме и жаждал ее смерти, но не спешила их наказывать, откладывая это на потом. Когда она пересекала центральную площадь, кто-то кинулся к ней явно не с добрыми намерениями, но ей достаточно было взмахнуть рукой, и тут же неведомая сила отбросила этого смельчака в сторону, как тряпичную куклу. Больше на пути Королевы к дому Белоснежки желающих к ней подойти не было. — Тук-тук, — произнесла Реджина, как только распахнула дверь, которая со стуком ударилась о стену. — Мисс Миллс, как неприлично! Воспитанные люди стучат, прежде чем войти, — ехидно заметила Эмма и внутренне вся собралась, при виде Ее Величества во всей красе. — Кто бы говорил, — парировала Реджина. — Чего желаете? — натянуто поинтересовалась шериф, уже догадываясь, какой ответ услышит. — Где мой сын? — тяжелым взглядом окинув совершенно безвкусно, по ее мнению, обставленную комнату, проговорила Королева. — Он здесь, — последовал лаконичный ответ. — Я его забираю, — не вопрос, не просьба — констатация факта. — А его мнения Вы услышать не желаете, Ваше Величество? — склонив голову набок и сцепив пальцы в замок, заметно нервничая, спросила Эмма. — Он пойдет домой, — сделав ударение на последнем слове, сказала Реджина. — Генри! — позвала Свон, поднимаясь на ноги. Ей совершенно не нравилась эта ситуация — мальчик не должен, не обязан выбирать между двумя людьми, которых он любит, но противостоять своими силами могущественной Королеве она никак не могла — Реджина вполне себе могла стереть ее в порошок в одну секунду. — Мама?.. — прыгая через две ступеньки, Генри осекся, едва завидев ту, с которой он прожил долгие десять лет своей жизни. — Генри, идем домой, — улыбнувшись, проговорила Реджина и протянула руку мальчику. Генри сделал пару шагов, но остановился на почтительном расстоянии. — Я… я не пойду, — выдавил он, не отводя глаз, влажно поблескивающих от подступающих чувств. — Генри, — более настойчиво повторила Реджина, и улыбка ее бесследно пропала. — Ты снова пользуешься магией, — голос мальчика был богато окрашен целым калейдоскопом эмоций — грустью, тоской, укором и, наконец, разочарованием. — Да, иначе меня убьют, — объяснила Реджина. — А так ты убьешь любого, кто косо на тебя посмотрит! — воскликнул Генри, и слезы таки хлынули на разгоряченные щеки. — Нет… — растерянно пробормотала Королева, бессильно опуская руки и понимая, что, по сути, ребенок прав — она слишком привыкла жить, убивая неугодных. — Да! — выкрикнул мальчик, делая шаг назад. — Генри, я не причиню тебе вреда, — впадая в отчаяние, поспешила заверить Реджина. «Вот так ситуация», — подумала Эмма. Она даже и не предполагала, что эта встреча повернется таким образом. — Я не верю тебе! — Генри, они меня убьют, — губы Реджины изогнулись в горькой усмешке. — Не убьют, если ты изменишься, ты же можешь снова стать доброй, я знаю! — Генри, прекрати этот бессмысленный разговор! Собирайся, — жестким тоном скомандовала Королева. — Он никуда не пойдет, — твердо произнесла Эмма, решив вмешаться в перепалку. — Свон, не лезь, — мигом теряя остатки маломальской доброжелательности, рявкнула Реджина. — Это мой сын, и он пойдет в свой дом вместе со мной! — Он и мой сын тоже, и идти с тобой не желает, — закрывая собой плачущего ребенка, прорычала Эмма, разозлившись. — Свон, отойди, иначе… — Иначе — что? — шериф понимала, что провоцирует Реджину на скандал, но не могла заставить себя остановиться. Взмах рукой — и Эмму отбрасывает в сторону могучая сила, сметая ее телом подвернувшийся по пути табурет и невысокий письменный столик. Реджина подошла к мальчику, взяла его за руку и направилась к двери, таща за собой упирающегося Генри, но не успела — Эмма поднялась на ноги и перегородила ей путь. — Ты не посмеешь его у меня забрать, — яростно прошипела Реджина, ткнув ей пальцем в грудь. — Еще как посмею, — разъяренным голосом промолвила шериф и с вызовом вздернула подбородок. Такого обращения Королева стерпеть уже не смогла. Под звонкий вскрик Генри «Мама!», Реджина сильно надавила ладонью на грудную клетку Эммы, и попыталась достать ее сердце. Жуткая, сюрреалистичная картина — застывший в немом крике мальчик, Королева, с абсолютно нечитаемым выражением лица, и блондинка, побоявшаяся шелохнуться, ощутив неприятную тяжесть в груди. — Что за?.. — Реджина чувствовала в руке горячее, пульсирующее сердце Эммы, но отчего-то не могла его вырвать из ее грудной клетки. Мэр Миллс дернула раз, второй, но у нее упорно ничего не получалось, и злость исказила правильные черты ее лица, когда Эмма не устояла и подалась вперед, упершись руками ей в плечи. — Ничего у тебя не получится, — Эмма впервые в жизни видела глаза Реджины так близко — глубокие, темные, затягивающие, горящие так ярко, как никогда; она видела каждую ресничку, каждую трещинку на губах, видела, и понимала, что ей не нравится эта женщина, которую она видит сейчас. И с каждой секундой внутри Эммы крепла уверенность в том, что Генри, единственный светлый лучик в ее нынешней жизни, ее и только ее, и никуда он ни с кем не пойдет. Раздался короткий яростный вскрик, и в следующий миг Эмма отшатнулась назад, прижимая руки к ставшей болезненно чувствительной коже груди. — Попрошу Вас уйти, — не глядя на тяжело дышащую Реджину, бросила шериф, и махнула рукой в сторону двери. Казалось, по комнате промчался маленькое торнадо — занавески всколыхнулись, со стола упала ваза и с оглушительным грохотом разбилась, газеты слетели на пол с тумбочки. Реджина не шелохнулась, полностью проигнорировав просьбу-приказ Эммы, сделала несколько шагов к сыну и, остановившись на расстоянии почти в метр, присела на корточки, опускаясь на уровень глаз Генри. Ей было больно смотреть на заплаканного ребенка, горько понимать, что сама его напугала, поддавшись собственным эмоциям, и жутко ощущать эту сосущую пустоту одиночества внутри, с радостью напомнившую о себе впервые после памятного дня гибели Дэниэла. — Генри, — противный ком, вставший в горле, мешал говорить, и Реджина сморгнула подступившие слезы. — Я люблю тебя, малыш. Долгим, пристальным взглядом окинув выглядевшего крайне несчастным сына с головы до ног, будто бы запоминая его в мельчайших деталях, Реджина Миллс поднялась, и весь вид ее буквально кричал: «Повержен, но не побежден!» Перед тем, как исчезнуть в облаке фиолетового дыма, Реджина одарила шерифа весьма красноречивым взглядом и подумала: «Ты еще об этом пожалеешь, Эмма Свон».