Color of the night

Эмма лежала на кровати, прижимая к себе Генри, и вот уже часа три как смотрела в белеющий в темноте потолок, предпринимая ничтожные попытки заснуть. Перед ее глазами стояла Реджина — растерянная, разозленная, бессильная. Вспоминая ее такой, шериф отчего-то испытывала ужасающее чувство вины, которое, казалось, пропитало каждую клетку ее тела, а затем просочилось наружу и отравило весь воздух. Генри молчал весь вечер, отказывался есть, а когда уснул, то проснулся минут через двадцать в слезах, и попросил Эмму побыть с ним. Отказать ребенку шериф не смогла; ей казалось, что она физически ощущает его животную тоску по матери, которой его собственноручно и лишила. Часам к трем ночи Свон решила, что бессмысленно пялиться в потолок и далее, встала, аккуратно разомкнув обнимающие ее руки Генри, поцеловала успокоившегося, наконец, мальчика в щеку, и спустилась вниз. Решение прогуляться по ночному городу было спонтанным — Эмму тянуло к набережной, но было ветрено, а болеть ей вовсе не хотелось. Поэтому она просто бродила по спящему городу, где не горело ни единой витрины, ни одного окна, наслаждалась мирной тишиной, вдыхала чистый холодный воздух, выдыхая его ртом и наблюдая за паром, уносимым быстрым ветром. Была своеобразная прелесть в таком бесцельном брожении — оно успокаивало расшалившиеся нервы, притупляло чувства, раздирающие ее весь сегодняшний вечер на части. Эмму грызло всепоглощающее чувство вины перед Реджиной, и она пыталась убедить себя в том, что все-таки имеет права на Генри, тем более, если это был его выбор — остаться с ней. Истинная сущность мэра Миллс, что уж говорить, и бесстрашного шерифа напугала до чертиков, в особенности эта ее магия. Эмма никогда не встречалась с подобным, магия была чужда этому миру (экстрасенсы не в счет, все-таки это не волшебство), и ее сознание упорно отказывалось принимать тот факт, что все реально. Мэри Маргарет говорила, что в их мире существуют драконы, великаны, еще какая-то нечисть, и блондинке все время казалось, что-либо мисс Бланшер не в своем уме, либо она сама. Шериф помнила глаза Королевы очень четко и помнила, какой болью они горели в тот момент, когда она уходила. Генри был, пожалуй, единственным человеком, который ее действительно любил, и Эмма собственноручно забрала его. Реджину было просто по-человечески жаль — кто знает, во что это теперь выльется. В своих крайне невеселых мыслях Эмма совсем потеряла счет времени. На улице уже занимались утренние сумерки; линия горизонта занималась багрянцем. Оглядевшись по сторонам, шериф с удивлением заметила, что ноги сами принесли ее к дому мэра, в котором приглушенным светом горело окно, и, присмотревшись, Эмма с любопытством отметила, что вокруг дома воздух как-то странно колышется. «Любопытство сгубило кошку», — предупредила блондинка саму себя, но, подойдя ближе, все же рискнула прикоснуться к этой необычной сфере. Раздался треск, в разные стороны посыпались яркие искры, и, зажав рот свободной рукой, чтобы не слышно было ее крика, блондинка отдернула руку и присмотрелась: кожа ладони была сильно обожжена. Эмма инстинктивно бросила взгляд на дом — свет в окне все еще горел, но изящного женского силуэта в нем не появилось. Шериф решила пойти дальше и, на обратном пути, когда солнце уже поднималось, проходя мимо дома Реджины заметила, что свет в окне все еще горел. *** Джефферсону казалось, что этот чертов Сторибрук за последние несколько дней он выучил наизусть. Странно было, что Реджина не убила его тогда, когда он кинулся на нее в ее доме. Он уже, наверное, раз сто укорил себя за то, что поддался своей ненависти и стадному инстинкту, и пошел тогда с ними. Нельзя поддаваться чувствам — у него есть куда более важное дело. Он обыскал каждый дом в этом городе, каждый угол, но нигде так и не смог найти свою единственную, а оттого любимую без меры Грэйс — она будто сквозь землю пропала! Никто не видел ее в школе с того дня, когда к ним всем вернулась память, ее не было и дома, и, честно говоря, Джефферсон ума не мог приложить, куда она подевалась. В последние дни он жил своей надеждой найти дочь, днем и ночью проходя сотни километров, заглядывая в сотни окон, разглядывая сотни лиц — и не видел ее. Нигде. Совершенно. — Доброе утро, Румпельштильцхен, — после нескольких ночей без сна, звонкий колокольчик, висящий над дверью лавки, раздражал неимоверно. — Доброе, Шляпник, — даже не глядя в его сторону, ответил Голд. — Чего желаете? — Я не могу найти дочь. Я уже обошел весь город, но она как сквозь землю провалилась, — разведя руки в стороны, ответил Джефферсон. — И Вы хотите, чтобы я вам помог, — усмехнувшись, сказал Голд. — Вы удивительно догадливы, — съехидничал Шляпник. — Мой дорогой мистер Джефферсон, — проговорил Румпель голосом, от которого у Шляпника холодок прошел по коже. — Спешу Вас обрадовать: я знаю, где Ваша дочь. — Но просто так Вы, естественно, ничего мне не скажете, — заметил Джефферсон. — Конечно же, нет. Услуга за услугу, помните? — Голд, наконец, оторвал взгляд от того, что он там делал за стойкой, и уставился на Шляпника с нехорошей улыбкой. — И что я должен сделать? — Джефферсону было совершенно все равно, что от него требовалось, только бы найти дочь, по которой он по-звериному истосковался за столько лет. — Все очень просто: Вы возьмете вот это, — Румпель достал непонятно откуда изящный кулон из темного матового стекла в виде крохотного язычка пламени, — и разобьете его, когда Реджина будет рядом. — Что это? — ни капли не интересуясь ответом, поинтересовался мужчина разглядывая необычное украшение. — Это портал. Так что будьте осторожны, иначе Вас туда затянет, — ответил Румпель, наблюдая, как Шляпник прячет кулон в карман. — И как мне это сделать? — Он очень хрупок, так что достачно бросить его к ее ногам, — глядя на собеседника как на маленького несмышленого ребенка, объяснил Румпель. — Хорошо. Так где моя дочь? — Джефферсон внезапно ощутил жгучую нетерпеливость, и сцепил пальцы в замок, чтобы не выдать дрожь в руках. — Спросите у самой Реджины, уверен, она Вам подскажет, — Румпельштильхен недобро усмехнулся и вернулся к своим делам. — До свидания, — выходя из лавки, попрощался Шляпник. — И… спасибо. — Не стоит благодарности. Джефферсон едва ли не бегом направился к дому мэра Миллс, не веря в то, что его встреча с дочерью, наконец, состоится. *** Реджина весь вечер и всю ночь не могла найти себе места после неудачной попытки забрать Генри домой. Сначала она просто бестолково металась по непривычно пустому, и как-то враз ставшему неуютным, дому, пытаясь успокоиться, а затем, поняв всю глупость этой затеи, решила полистать ее любимый талмуд о принципах использования и действии магии, чтобы разобраться, почему же у нее не получилось вырвать сердце Эммы. Нужная информация все никак не находилась; зато она нашла сноску, о которой давным давно позабыла: «Магическая сила априори не может быть строго светлой или строго темной — таковой ее делают люди, ею наделенные. Если магическая сила использована во благо — принято считать ее светлой, если во вред — темной. Исключение составляют лишь темные — природой их происхождения являются темные материи мира мертвых, и обычные колдуны и колдуньи навредить или противостоять им не в силах». Эмма темной быть никак не могла — нужно искать дальше. Книга резко пахла застарелой пылью, которая щекотала нос и вызывала жуткое желание чихнуть, но Реджина продолжала вчитываться в мелкие буквы до рези в глазах. И вот, уже под утро, она наткнулась на одно-единственное предложение: «Любой человек, наделенный способностью управлять колдовской силой, может воздействовать на любого другого человека. Но если он хочет серьезно навредить, вплоть до убиения, то он бессилен в двух случаях: первое — когда его оппонент темный маг, второе — когда агрессора с его жертвой связывает взаимное чувство истинной любви». Реджина перечитала это предложение, затем еще раз, и еще раз, но ее воспаленный мозг отказывался принимать данную информацию — ей казалось, что в книге ошибка. Но где-то очень глубоко внутри себя она понимала, что ошибки быть не могло — магия не случайность, которая происходит просто так, не чудо техники, которое тоже может ошибиться, магическая сила — это идеальная система без единого изъяна, без единой нестыковки, без единой ошибки, и этот талмуд об ее использовании писался тысячами людей, которые владели ею и изучали магические принципы и законы. Магия всегда работает по правилам, в которых нет исключений. И то, что даже при очень сильном желании один человек не может нанести вред другому при помощи магии, если они любят друг друга истинной любовью — это тоже закон. Который не нарушается ничем, никем и никогда. Реджина терпеливо долистала книгу до конца в надежде найти какую-нибудь другую причину, по которой ее магия не сработала, но больше ничего так и не нашла. — Черт бы побрал тебя, Эмма Свон, — процедила сквозь зубы Королева, захлопывая талмуд, от которого в воздух поднялась туча пыли. Реджина чихнула и сделала пару шагов в сторону, совершенно растерянная. От невеселых мыслей ее отвлекло появление чужого вблизи охранного купола, и это заставило ее собраться — ночью было то же самое, и ей это не очень нравилось. — И для чего же Вас сюда занесло, мой дорогой Шляпник? — материализовавшись из воздуха, поинтересовалась Реджина у потирающего обожженную щеку Джефферсона. — Где моя дочь? — решив не размениваться на лишние слова, сразу перешел к делу мужчина. — Ах, вот в чем дело! — злорадно усмехнувшись, воскликнула Реджина, жестом приглашая его пройти в дом. — Где она? — беглым взглядом окинув гостиную, более настойчиво повторил Шляпник. — Она здесь, — Королева взмахнула рукой, и рядом с ней материализовалась Грэйс, связанная по рукам и ногам, с воспаленными от слез щеками. — Папа! — воскликнула она, улыбаясь и плача одновременно. — Папа, забери меня! — Отпусти ее! — Джефферсон в этот момент был похож на разъяренного дикого животного, запертого в своей клетке, лишенный возможности подойти к дочери самому. — Пожалуйста, — вежливо проговорила Реджина, не переставая улыбаться, и веревки, обездвиживающие девочку, опали. — Малышка моя, я так скучал, — обнимая подлетевшую к нему расплакавшуюся девочку изо всех сил, целуя ее лицо, чуть не плача сам, шептал он. — Солнышко мое, я никогда, никогда — слышишь? — больше никогда тебя не оставлю… Ее Величество Королева наблюдала за этой идиллической картиной, чувствуя, как нарастает в груди боль при воспоминании слов Генри, что он не хочет идти с ней, как пылает в груди злость на Эмму — это ведь она во всем виновата — кто же еще? —, и внезапно почувствовала такую лютую ненависть к Джефферсону, которую прежде чувствовала лишь к Белоснежке. — Ты совершил одну маленькую, но серьезную ошибку, — Грейс выглядела очень удивленной, когда слова вдруг сами сорвались с ее губ. — Что? — Шляпник и сам был изумлен; он посмотрел на дочь, затем перевел взгляд на Реджину, и с ужасом увидел в ее руке совсем еще крохотное, светящееся насыщенным алым светом сердце. —… и ты за нее поплатишься, — с этими словами Реджина сжала пальцы в кулак, чувствуя, как разломилось на мелкие кусочки хрупкое детское сердце, и как осколки, превращаясь в пыль, высыпаются из ее ладони, засыпаются в рукав платья, с едва слышным шуршанием падают на пол. — Нет, нет, НЕТ! — выкрикнул Шляпник, вглядываясь в навсегда застывшее в удивлении лицо Грейс, приглаживая ее растрепанные волосы, прижимая к губам тонкие, быстро остывающие пальчики. — Грейс, родная моя… — Ах, какая трогательная сцена, — промолвила Реджина, скрестив руки на груди. — Ты — чудовище, — подняв на Королеву взгляд, полный ненависти, выдавил Джефферсон. — Да чтоб ты сдохла там! На короткий миг Реджина впала в растерянность: где — там? —, а затем заметила, что Шляпник кинул ей под ноги что-то совсем мелкое, и попыталась остановить этот предмет в воздухе, но магия не сработала. Безделушка упала на пол и разбилась; черный непрозрачный туман медленно оплетал ее ноги, поднимаясь все выше; ей стало нечем дышать, когда он сдавил ее грудную клетку; все тело будто огнем начало жечь, когда он окутал ее всю с головы до ног. Внезапно Реджина почувствовала, что пол под ногами больше не такой твердый, каким был буквально пару секунд назад, и последним, что смогла сделать Реджина — это заклятие привлечения, надеясь, что в Джефферсона оно все же попало. *** — Ты уже выспалась? — едва завидев спускающуюся в гостиную Эмму, спросила Мэри Маргарет. Когда Свон вернулась домой, они с Дэвидом уже готовили завтрак, и сразу же отправили ее спать, узнав, что она провела бессонную ночь в бесцельных гуляниях по городу. Явно расстроенный Генри их поддержал, и Эмма, решив не спорить с большинством, отправилась в свою спальню, и уснула, едва коснувшись головой подушки. Ее сон был не крепким, а крайне беспокойным, и резко проснувшись от чувства непонятной нервозности, блондинка чувствовала себя разбитой, как никогда. — Что-то случилось, — присаживаясь на краешек дивана, пробормотала она. — С чего ты взяла? — поинтересовался Дэвид. — Чувствую, происходит что-то не то, — прислушиваясь к своим ощущениям, проговорила Эмма, но и сама не могла понять, что же не так. — Если в городе действительно произошло что-то плохое, то ты, как шериф, узнаешь обо всем первая, — заверила ее Мэри Маргарет, успокаивающе погладив ее по плечу. — Очень хочется верить, — скептически произнесла Эмма и откинулась на подушки, обняв присевшего к ней Генри. — Интересно, как она там, — печально произнес мальчик. — Ей, наверное, одиноко. — Я тоже так думаю, — без труда поняв о ком говорит сын, ответила шериф. — Однажды, я тогда был еще совсем маленький, мне было лет семь, но я запомнил тот день, маме было очень грустно. Не знаю, с чем это было связано, но она пришла вечером домой очень подавленной, и сразу же начала готовить ужин. Она всегда любила меня баловать вкусненьким, и в тот день она решила сделать лазанью. Уж не знаю, что на меня тогда нашло, но я решил ей помочь; мама выдала мне фартук и попросила просеять муку, пока она нарезает грибы. В тот день я понял, что кулинария — не мое, потому что я умудрился как-то свалиться с табуретки, уронить и сито, и муку, испачкать ее костюм, засыпать мукой грибы, овощи и половину кухни… Знаешь, я чувствовал себя очень виноватым и боялся на нее посмотреть, потому что подумал, что она будет ругаться. Я уже готов был расплакаться перед ней, как вдруг услышал, что она смеется. Я на нее посмотрел, а она показала мне зеркало, а у меня пол лица в муке, — рассказ Генри заставлял Эмму чувствовать себя крайне неуютно, но она ласково поглаживала мальчика по волосам, давая ему высказаться. — А потом она села прямо на пол, и в этой рассыпанной муке мы рисовали всякую ерунду, и она научила меня тогда целые картины делать всего лишь несколькими движениями рук… Как ты понимаешь, лазаньи в тот день не получилось! Генри улыбался, предаваясь воспоминаниям, а Эмма задумалась о том, что практически ничего не знает о совместной жизни Генри и Реджины. Это было не самое приятное осознание, но для себя Эмма решила в будущем спрашивать сына об этом чаще. — Эмма, я понимаю, дома хорошо и все такое, но, несмотря на выходной, было бы неплохо собрать совет и пообщаться с народом, — Дэвид вывел Эмму из состояния глубокой задумчивости. — Да, действительно, — отрицать очевидное было глупо, и Эмма согласилась. — Можно собраться в Зале Заседаний в мэрии прежним составом, — эта фраза относилась уже к Мэри Маргарет. — Милый, из прежнего состава здесь только лишь гномы, Голубая Фея, да Руби с бабушкой, — улыбнулась мисс Бланшер. — Думаю, этого будет достаточно, — предположил Дэвид. — Я всех обзвоню и назначу собрание через полчаса, — Мэри Маргарет тут же взялась за телефон. — Генри, ты с нами? Внук короля должен быть в курсе дел государственных, — с осторожностью глянув в сторону дочери, поинтересовался Нолан. — Конечно же, с вами! — ответил Генри и тут же ехидно продолжил: — Разве могло быть иначе? — Безусловно, нет, — усмехнулся Дэвид. — Ну что, поехали? Я могу обзвонить всех по пути, — предложила Мэри Маргарет. — Поехали, — за всех разом ответила Свон. Из-за плохой погоды на улице практически не было людей — по дороге встретилась всего парочка человек, мило беседующих на крыльце магазина, да Вейл, выходящий из кафе «У бабушки». Проезжая мимо дома Реджины, Эмма сбросила скорость, пытаясь увидеть ту самую сферу, которая обожгла ее ночью, и резко остановилась, не заметив никакого колебания воздуха. Это было странно, ведь ясно же, что-то было какое-то защитное заклятие, так куда оно делось сейчас? — Секунду, — бросила шериф ничего не понимающим пассажирам. Эмма подошла к невысокому белоснежному забору и протянула руку вперед, внутренне сжавшись в ожидании еще одного ожога, но ничего не произошло. Она шагнула вперед — и снова ничего. Осторожными, медленными шагами она дошла до самой двери и постучала. Дверь, на удивление, была незапертой; Эмма вошла внутрь и не увидела ничего настораживающего. Книга на столе, стерильная чистота вокруг — ни единой пылинки, свежие цветы в вазе на тумбочке — вот и все. И никаких признаков Королевы в доме. — Реджина? — выкрикнула шериф в пустоту. — Ты здесь? Мертвая тишина послужила ей ответом, и, не понимая, куда могла уйти отсюда мэр Миллс, Эмма вышла из дома, аккуратно закрыв за собой дверь. — Это очень странно, но Реджины нет дома, — возвратившись в машину, сообщила Эмма. — Куда она могла уйти? — ошарашенно спросила Мэри Маргарет. — Откуда я знаю, — раздраженно бросила шериф, пытаясь предположить, где же может быть несносная брюнетка. — Грубиянка, — усмехнулась Мэри Маргарет. — Ты всех обзвонила? — перевела разговор в другое русло Эмма. — Да, все скоро соберутся, — ответила мисс Бланшер. Собранию Эмма уделяла мало внимания — все равно обсуждалось то, что было обговорено дома: что делать с Реджиной, кто теперь будет мэром, кто будет работать в паре с Эммой, и как вообще жить дальше. Единственным, что привлекло внимание шерифа, было то, что Лерой и Ко обнаружили у выезда из города черту, выходя за которую человек полностью терял память и забывал, кто он вообще такой, и в доказательство привели Чихуна, по которому было видно, что он ни черта не понимает в происходящем. Из этого можно было сделать вывод, что Реджина где-то в городе, но вот где именно — ответ на этот вопрос нужно было найти. *** Это был самый настоящий ад. Огня было предостаточно, вот только чертей со сковородками не хватало. Джефферсон погиб сразу же, стоило ему только упасть на землю вслед за Реджиной, и его тело вместе с телом дочери, которое он трепетно обнимал еще в доме, сгорело мгновенно. Оно и понятно — этот портал был настроенным на определенного человека, и чужим здесь места не было. Первые пару минут Реджина не могла понять, куда же именно ее занесло, и решила пойти вперед, щурясь от яркого огня и стараясь меньше вдыхать воздух — запах горящей плоти был отвратителен. — Ваше Величество! — внезапно раздался чей-то голос прямо над ухом Королевы. От неожиданности она вздрогнула и, обернувшись, отшатнулась в изумлении. Она помнила этого бродягу; это была самая первая деревня, которую она сожгла дотла вместе с ее обитателями, которая решила открыто взбунтоваться. Этот человек улыбался, глядя на нее, но весь его вид — обожженный, лохмотья горели прямо на нем, местами кожа прогорела аж до костей — внушал ужас, и, зажав рот и нос рукой, Реджина попятилась. — Ну, куда же Вы, Ваше Величество? — снова голос сзади, но уже женский; чужие руки обхватили ее за талию, а спина уперлась в чью-то грудь, и эти прикосновения несли в себе такую жуткую, нестерпимую боль, что Реджина не сдержалась и закричала в голос. Некоторое время спустя она вырвалась из адских объятий, и судорожно бросила взгляд вниз — ее одежда была цела, ожогов тоже не было, но тело противно ныло от перенесенных ощущений. — Что это вообще за место? — чувствуя себя хищником, зажатым в угол, спросила Реджина, паническим взглядом осматривая все увеличивающееся количество горящих людей. — Это твой персональный ад, милая, — услышав этот голос, Реджина застыла истуканом. Дэниэл не был охвачен огнем, напротив, он был цел, невредим, не считая, конечно, того, что был мертв. — Как?.. — Реджина протянула руку вперед, не в силах противиться желанию коснуться молодого человека. — Дэниэл… — Я тоже скучал, — сделав к ней пару шагов, юноша остановился, улыбнувшись. — Я каждый месяц хожу к тебе на могилу, до сих пор, — разглядывая его, вспоминая все детали его внешности, прошептала Реджина. — Я знаю, — тоже прошептал Дэниэл и обнял ее за плечи. Реджина взвыла от острой боли в каждой клеточке ее тела, но не отстранилась, вжимаясь лицом в его плечо. Дэниэл ничем не пах, на ощупь его рубаха тоже была не похожа на рубаху, но Реджине было все равно, она цеплялась за этот призрачный образ, не в силах отречься от него. — Я скучаю, Дэниэл, милый, — шептала Реджина, вспоминая каждую секунду, которую провела в звериной тоске по нему, и чувствуя, как тяжелеет ее тело и кругом идет голова. — Да, но уже не так, как раньше, — отстранившись, проговорил Дэниэл. — Я тебе больше не нужен, и прекрати цепляться за чувства, которых больше нет. Реджина села на колени, опираясь подрагивающими от боли руками в землю, и посмотрела в улыбающееся лицо совсем молодого паренька. — Ты прав, ты всегда был чертовски прав, — Реджина нашла в себе сил усмехнуться. — Оставь меня… Она не смогла поднять руку более, чем на полметра, и, как только Дэниэл растворился в воздухе, устало легла на землю, прижимаясь щекой к разгоряченной земле. Реджина прекрасно помнила этот запах — запах песка и соломы, застарелой пыли, глубоко пропитанные грязной кровью простолюдинов, слегка сдобренной чистейшей кровью королевских гвардейцев, запах боли, гнева, страданий. Этот аромат всегда усиливался, если эту жуткую смесь поджечь — Реджина всегда оставляла за собой пепелища на месте деревень бунтовщиков — в наказ остальным. Она не жалела ни мужчин, ни женщин, ни детей, ни стариков. На всю жизнь она запомнила один момент: это было очень давно, когда она только училась овладевать магией, но уже успела снискать себе не особо добрую репутацию. Со своими гвардейцами она ехала в деревушку на окраине королевства, где, по слухам, народ категорически не хотел такой правительницы, как она. Реджина ехала туда, даже и не думая кого-то убивать — так, припугнуть немного, и не могла даже предположить, что эта поездка закончится первыми пятьюдесятью смертями на ее совести. Все началось с маленького мальчика, который, едва завидев ее, бросил все свои дела и встал, гордо выпятив грудь и уперев руки в бока. — Я тебя не боюсь, Королева! — его голос был чист и звонок, и, поначалу, Реджина развеселилась. — А стоило бы, малыш, — подойдя к мальчику вплотную и вглядевшись ему в лицо, проговорила Королева. — Ты плохая и злая, — не отводя взгляда, ответил ей малец. — Отойдите от моего сына! — из ближайшего домика выскочила женщина среднего возраста, в запачканном мукой платье. — Немедленно! — Да как вы смеете в таком тоне говорить со своей королевой? — злость поднималась изнутри мутной, тяжелой волной, застилая глаза и, будто тряпкой, стирая с лица наигранную улыбку. — Наша королева Белоснежка, но уж точно не ты, — с отвращением и брезгливостью глядя на Реджину, выкрикнула женщина. Со всех сторон подтягивались любопытные, частично вооруженные вилами люди. — Ваша королева я, и о возвращении Белоснежки можете даже не мечтать, — злорадно ухмыльнувшись, прошипела Реджина. — Она обязательно вернется, и мы все будем молиться о ее возвращении, и если понадобится — защитим ее от тебя, — говорила женщина под одобрительный гул толпы. — Ах, так? — быстрый взмах рукой, и мальчонку магнитом притянуло к Реджине. — А что ты мне скажешь на это? Изящный тонкий клинок сверкнул на солнце, приставленный к горлу перепуганного мальчугана, и секунду спустя алые капли брызнули в стороны, орошая землю. — Питер… — женщина мигом растеряла всю свою храбрость и дерзость, и народ за ее спиной застыл в шоке и удивлении. — Это произойдет с каждым, кто посмеет меня оскорбить, — отпустив бесчувственное тельце ребенка, громогласно произнесла Реджина, чувствуя, как бравирует ее голос. Народ очнулся, зароптал, послышались гневные крики, и внезапно ей под ноги прилетел кусок коровьего помета. — Уничтожьте их всех, до единого, и деревню сожгите, — брезгливо отступив от помета, отдала приказ Реджина и вернулась обратно в карету, наблюдая за кровавой расправой. Это была самая первая сожженная по ее приказу деревня. Иногда ей снился этот мальчик, с вызовом смотревший на нее своими пронзительными голубыми глазами, и ей совсем не хотелось его убивать. Ей не хотелось убивать всех тех людей, но в тот день в ней как будто что-то сломалось, и после этого ей не составляло проблемы кого-то казнить. — Я тебя все равно не боюсь, — Реджина с трудом открыла глаза, задыхаясь дымным воздухом, услышав далекий знакомый голос. Малыш сидел перед ней на корточках, и из открытой раны на шее хлестала кровь. Несколько капель попали ей на щеку и начали жечь, но у Королевы совсем не было сил, чтобы их стереть. Она видела много лиц, окруживших ее; большинство были знакомыми, так как многих из них она убила лично, и все они собрались здесь сейчас, чтобы ей отомстить, выместить на ней всю ту боль, что она успела им причинить, когда они еще были живы. Реджина не думала, что они были так уж неправы, но такая смерть ей не нравилась — в каком-то непонятном иллюзорном мире, от рук давно погибших людей. Она попыталась наколдовать немного воды, чтобы хоть чуть-чуть остудить жар и привести себя в чувство, но магия здесь не работала, а значит, она снова беззащитна. Реджина тяжело вдохнула, чувствуя, как пыль щекочет гортань, и, собрав последние силы, села. Встать на ноги так легко не выходило, ноги не держали, и небо с землей пару раз менялись местами, но с четвертой попытки она все же встала, решив, что если уж умирать, так хотя бы с гордо поднятой головой. *** Сутки спустя после обнаружения отсутствия Реджины в доме, Эмма сидела в своем участке и напряженно размышляла. Куда она могла податься? Город не такой большой, чтобы было куда спрятаться, только лишь под землю уйти, а покинуть город Королева скорее всего не решилась бы — здесь все же оставался Генри, которого она любила, как ни крути, и забывать не хотела. Опрос жителей так же не дал никаких положительных результатов — в последний раз ее видели в тот день, когда она вернула себе способность колдовать и хотела вернуть сына, больше ее никто нигде не видел. Исследуя семейный склеп мэра, Эмма чисто случайно обнаружила там потайную комнату, вход в которую находился под гробом ее отца. Помещение выглядело совсем заброшенным, все полки и столешницы были покрыты пылью, королевские платья нетронуты, да и духа Реджины здесь не было. И вообще, Эмме казалось, что в городе что-то исчезло; раньше каждый местный обитатель чувствовал себя под контролем, сейчас же было как-то… свободно, что ли? Не было чувства слежки и надзора, и это странно смущало, Свон предпочла бы меньше этой самой свободы, но живую и невредимую брюнетку с горящими глазами рядом, в зоне видимости и досягаемости, теплую и осязаемую, порой несносную, но… Эмма поймала себя на чувстве такой сильной, жгучей тоски, и сморгнула непрошеные слезы. — Шериф, чего грустим? — веселым тоном поинтересовался мистер Голд, входя в помещение. — И Вам здравствуйте, — ответила Эмма. — Реджину не видали? — Увы, нет. Но ее нет в городе, — опираясь на трость, проговорил мужчина с улыбкой на губах. — Что Вам надо? — Эмма была наслышана от Дэвида и Мэри Маргарет о Румпельштильцхене, и те рассказы были отнюдь не самыми добрыми. — Давайте договоримся так. Я Вам помогу ее найти в обмен на Ваше согласие помочь мне найти сына, — предложил Голд. — У Вас есть сын? — Свон была не на шутку удивлена. — Да. Он жил со мной в нашем мире, но попал в ваш мир совсем еще мальчишкой, и я хочу его найти, — объяснил Румпель. — Город нельзя покинуть, не забыв свою личность, но Вы, мисс Свон, Вы-то можете выехать отсюда без проблем. — Хорошо, мистер Голд, — Эмме казалось, что в просьбе Голда кроется какое-то двойное, если не тройное дно, но найти мать своего сына для нее было гораздо более важной задачей, чем докапываться до мотивов Голда. — В таком случае, пройдемте в мою лавку, я обучу Вас простенькому поисковому заклятию, — сказал Румпельштильцхен и учтиво открыл перед шерифом дверь. — Я не умею колдовать, — заводя машину и трогаясь с места, проговорила Эмма. — Но у Вас большой потенциал, и, при большом желании, Вы всему можете научиться, — слова мужчины снова удивили блондинку. — С чего Вы взяли? — Вы — дитя истинной любви, а такие дети редко рождаются без особых способностей. Вы всегда распознаете ложь, но в Вас нет ни капли прорицательских способностей. Это значит, что Вы либо способны владеть магией, либо в Вас есть какие-то другие способности, которые я еще не распознал. — Как интересно, — скептически пробормотала шериф, припарковываясь у антикварной лавки. Голд, прихрамывая, вошел внутрь, Эмма проследовала за ним. Откуда-то из-под стойки достав карту, Голд разложил ее на столике и протянул Эмме изящный кулон на длинной цепочке. — Что мне делать? — спросила шериф, непонимающе глядя на побрякушку. — Вам нужно очень сильно захотеть ее найти. Закройте глаза и подумайте о Реджине, — закрывать глаза, оставаясь наедине с этим, по рассказам родителей, крайне опасным человеком, не хотелось, но Эмма все же выполнила его приказ. Перед глазами всплыло лицо Реджины в самых мелких деталях — широко распахнутые глаза в обрамлении частокола ресниц, изогнутые в полуулыбке губы, выражение превосходства на лице. Эмма почувствовала, что Голд взял ее руку с кулоном и вытянул вперед. — Расслабьтесь и постарайтесь почувствовать магию внутри себя, дайте ей выход, направьте ее туда, куда нужно — на кулон, — Эмма слушала размеренный голос Голда, который, казалось, ее гипнотизировал, и чувствовала, как расслабляется каждая мышца, и как мелкими иголочками покалывает в кончиках пальцев. — У Вас получается, — самодовольно произнес Румпельштильцхен. Шериф открыла глаза и с удивлением обнаружила, что кулон раскачивается на цепочке по часовой стрелки, не выходя за границе карты, лежащей на столе. — Что должно произойти? — поинтересовалась Эмма, не желая верить своим глазам и ощущениям. — Это, — сказал Румпель, когда кулон, будто сильным магнитом притянутый, впился в поверхность стола, и, Эмма опасалась, как бы не прорвал карту. — Что там находится? — кулон указывал на какую-то точку в лесу, и Свон как бы ни силилась, не могла припомнить, что именно могло там располагаться. Да и Реджина — в лесу? Бред какой-то! По глубокому убеждению шерифа, мэр могла быть где угодно, но только не там. — Так давайте посмотрим, — Эмма зажмурилась, когда ее лицо накрыла бордовая пелена, и обнаружила себя на поляне, залитой светом, когда открыла глаза. Ее взору предстал древний заброшенный колодец, который она видела однажды, но приближаться к нему ей особо не приходилось. — Вы хотите сказать, что она прячется в колодце? — шериф никак не смогла сдержать язвительности, и, выпалив эту фразу, заслужила укоризненный взгляд мужчины. — Дорогуша, это не просто колодец. Это место — сердце магии, которая сейчас есть в городе, — как неразумному ребенку втолковывал Голд. — Раз поисковое заклятие привело нас сюда, значит, Вам необходимо открыть портал. — Я не умею, — все происходящее казалось Эмме дурным сном, и причастность ее самой к магии виделось не более, чем не особо смешной шуткой. — Это не сложно. Главное — искренне захотеть, — слова Голда были малообнадеживающими, но шериф решила не спорить. — Что мне делать? — «повторяетесь, барышня», — мысленно подшутила Эмма над собой. — Для начала Вам нужно войти в контакт с порталом. Прикоснитесь к краям колодца и настройтесь на нужный лад — на поиск Реджины, — не совсем понятно начал объяснять Голд, но Свон постаралась делать все четко по инструкции. Грубый камень холодил ладони, и девушке казалось, что он слегка вибрирует под руками. Она чувствовала с ним какое-то странное единение, какую-то общность; она пыталась прочувствовать его вибрации, каждую секунду меняющие мощь. Камень нагревался — ей казалось, что прошла целая вечность, пока он стал почти нестерпимо горячим, но все-таки не обжигал. Внезапно ей в лицо ударила волна теплого воздуха, отчего-то приятно пахнущего летним лесом, и вспышка яркого белого света ослепила даже сквозь опущенные веки. — Прекрасно, мисс Свон. А теперь возьмите это, — на ладони Румпельштильцхена возникла скрученная прядка темных волос, — и бросьте внутрь. Эмма сделала так, как велел мужчина — прядка сразу же пропала, на миг обратившись в насыщенный лиловый язычок пламени. — А теперь вытяните руку вперед ладонью вверх. Острый клинок сверкнул в воздухе, пустив шерифу солнечного зайчика в глаз, и рассек нежную кожу ладони наискось. Эмма наблюдала за тем, как капают вниз тяжелые багровые капли, и почувствовала невольный восторг, когда столп искрящегося своей чистотой и невинностью света ударил ввысь. — Приготовьтесь, мисс Свон, сейчас самый ответственный момент. Позвольте своей магии спокойно разливаться по жилам, прочувствуйте и примите ее, затем направьте ее в портал. Не забывайте — Ваше желание вытащить Реджину оттуда, где бы она ни была, сейчас самое важное. Эмма понимала, что ей уже не нужны его разъяснения; она чувствовала, как что-то растекается внутри нее, течет по ее венам вместе с кровью, что-то сильное, могучее, теплое, бурлящее, что-то, в чем хотелось раствориться, но чего сейчас делать было нельзя. Внезапно перед ее глазами возникла подзабытая сцена: Реджина, прячущая лицо в ворот пальто на промозглом ветру, но довольно улыбающаяся, слушая Генри, о чем-то весьма эмоционально рассказывающего, цепляясь за ее руку. Вид так нечасто позволяющей себе быть действительно счастливой Реджины заставил сердце блондинки болезненно сжаться в безмолвной тоске, и она с усилием заставила всю свою магию собраться в ладонях, касающихся шероховатых краев колодца, и вырваться, наконец, наружу. Раздался оглушительный треск; свет открывшегося портала из белоснежного превратился в кроваво-алый, приятная теплота сменилась на обжигающий жар; в воздухе запахло паленым. — Прекрасно, мисс Свон. Просто великолепно, — раздался голос Голда сзади. *** Реджина уже давно потеряла счет времени. В какой-то момент она поняла, что в этом месте день не сменяется ночью, и наоборот; мучительная духота никогда не разбавляется дуновением хоть капельки свежего ветра, но разнообразие было лишь в одном — лица давно уже мертвых людей пестрили, постоянно менялись. По началу это никак не задевало чувств Реджины, но чем дальше, тем становилось все хуже. Ее поражало количество убитых ею лично и ее слугами — она не вела счет жертв, но не думала, что их было столько. А еще она ясно понимала, что единственный способ погибнуть в этом месте — это самоубийство. Какую бы сильную боль ни причиняли ей прикосновения этих людей, их кровь, их дыхание, как бы сильно не обжигали, они не убивали. Они мучали, вытягивали силы, деструктивно действовали на психику, но оставляли в живых. В какой-то момент жжение от кровавых брызг на коже стало таким нестерпимым, что Реджина ногтями сдирала с себя разного размера капли, глубоко царапая кожу, но абсолютно не чувствуя этого. Реджине казалось, что эта пытка никогда не кончится. Она не знала, на сколько еще ее хватит, но ей уже начинало казаться, что она сама нереальна точно так же, как это место, в котором не было ни единого живого существа, где не работала магия ни в каком ее проявлении, и где реальными были лишь боль, жар, огонь и дым. Королева надрывно кашляла, чувствуя, как сильно саднит горло, и легла на землю, наивно полагая, что по всем законам физики там должно быть немного полегче. Но внизу было то же самое, что и наверху, ничего не менялось. Реджина пыталась уйти. В этом месте была дорога, которая вела непонятно куда, и как бы долго она ни шла, дорога не кончалась, и пейзаж вокруг не менялся. Вокруг было все то же, и все те же… Реджина часто вспоминала о Генри, пытаясь отвлечься. И в какой-то момент даже радовалась тому факту, что Свон о нем уж точно позаботится, но это не отменяло ее тоски по мальчику, и она действительно жалела, что так мало его обнимала в последнее время. Мэр Миллс и не надеялась выбраться из этого места, и малодушно полагала, что оно, наверное, и к лучшему. А затем, когда ее сознание уже практически отключилось, она почувствовала, как ее куда-то тянет, лица мертвых искажаются в негодовании, удаляются. «Очередные галлюцинации», — сделала вывод Реджина и в глазах ее все померкло. *** Сильный рывок, в Эмму врезалось раскаленное тяжелое тело, и ее отнесло на добрый десяток метров. От жесткого удара лопатками об землю перехватило дух, Свон судорожно вдохнула, но сразу же поднялась на ноги и бросилась к лежащей в отдалении мэру. Сократив дистанцию до трех метров, Эмма сбавила шаг. Реджина лежала на спине, руки раскинуты в стороны, к запыленному платью прилипли несколько пожухлых травинок. Шериф не знала, плакать ей или радоваться, и с замиранием сердца направилась к, как ей казалось, бездыханному телу, пребывая в полной растерянности. — Реджина? — неуверенно позвала блондинка предательски дрогнувшим голосом. Королева не ответила; все внутренности Эммы скрутило липким, вымораживающим страхом при мысли о самом ужасном исходе из возможных. Дистанция чрезвычайно быстро сокращалась, хотя шериф шагала довольно медленно. Реджина была мертвенно бледна, глаза закрыты, и она действительно не дышала. В полном молчании Эмма обхватила пальцами ее запястье, в надежде нащупать пульс, и перед ее глазами все поплыло, когда она целую минуту спустя так и не ощутила толок крови в тонкой синеватой венке. — Черт бы тебя побрал, Миллс, — выдохнула Эмма, присаживаясь рядом с телом на корточки. — Никогда не можешь по-человечески… Свон полностью игнорировала что-то говорившего ей Голда, когда усаживала тело Реджины, облокотив ее о ближайшее дерево. Она без слов отмахнулась от него, как от назойливой мухи, когда он тронул ее за плечо, и откинула с лица Реджины упавшую прядку, вытащив из волос какую-то мелкую соринку. Она молча вглядывалась в тонкие, правильные, аристократические черты лица брюнетки, категорически не желая верить в такой исход, и не смогла сдержать слез от внезапно свалившегося на нее чувства бесконечной, сосущей пустоты. Эмма поднесла к губам изящную кисть Реджины, и поцеловала тонкие пальцы, не заметив, как слезинка потекла по ее руке вниз, затерявшись в складках рукава. — Больно… — внезапно раздался хриплый, сорванный голос Королевы, после чего она зашлась в жутком кашле. — О, Господи! — воскликнула Эмма, расширившимися в удивлении глазами глядя на Реджину. — Жива, все ж таки жива… Брюнетка была не в силах сопротивляться, когда Эмма забралась к ней на колени и вцепилась в плечи, пристально вглядываясь ей в лицо. — Отстань, — все так же хрипло буркнула мэр — говорить было нестерпимо больно. Каждый звук давался сорванным голосовым связкам с трудом, тело не слушалось совершенно. — Ты… черт, ты… — не договорив, Эмма крепко прижала Реджину к себе, гладя волосы, целуя ее щеки, лоб, высокие скулы. — Не смей больше так, слышишь?.. Прикосновения Эммы Реджина переносила с трудом — многочисленные царапины давали о себе знать, да и сама по себе кожа была чрезвычайно чувствительна после контакта, пусть и не с настоящим, но все же огнем. Но ей было на это наплевать, потому что она совершенно не ожидала, что кто-нибудь когда-нибудь будет рад видеть ее вот так — захлебываясь этой своей радостью встречи, наслаждением от того, что ожидание, наконец закончилось, и это повергло измученную, усталую Реджину в крайнюю растерянность. Ей все не верилось, что чужие прикосновения больше не так болезненны, и перед ее глазами лицо вполне живого и здорового человека. Брюнетка устало прикрыла глаза и опустила голову на плечи Эммы. Перед ее внутренним оком прокручивались недавние воспоминания, которые ей сейчас так сильно хотелось выбросить из головы, но… — Эй, ты чего? — озабоченно спросила Эмма, внезапно ощутив, что плечи Реджины подрагивают. Блондинка почувствовала, как чужие руки обхватили ее за талию, и услышала тихие всхлипы. — Думаю, вам нужно домой, — с ничего не выражающим лицом наблюдавший эту картину, произнес Румпельштильцхен. — Согласна, — прижимаясь губами к виску Реджины, ответила Эмма. Бордовый туман перенес их прямиком в спальню Реджины. Там Эмма еще долго успокаивающе поглаживала плачущую Реджину по плечам, попутно расстегивая многочисленные пуговицы на платье. Ей было не очень комфортно присутствовать при таком открытом проявлении чувств обычно непрошибаемой Королевы, но уходить ей отчаянно не хотелось. — Пойдем, — сказала Эмма, помогая Реджине подняться, когда она немного успокоилась. Брюнетка с трудом встала и, заботливо придерживаемая Эммой в вертикальном положении, прошла в ванную. — Сделай попрохладнее, — попросила Реджина, когда блондинка включила воду. Вид обнаженной Реджины ее смущал, но больше всего ее волновали глубокие царапины, из которых от контакта с теплой водой снова начала сочиться кровь. — Так сойдет? — Эмме казалось, что вода без малого ледяная, но, судя по расслабившемуся лицу Реджины, последней было в самый раз. — Спасибо, Свон, — с трудом заставляя себя не падать от свинцовой усталости, пробормотала мэр, не в силах даже реагировать на пощипывающую царапины мыльную пену. Эмма усмехнулась, смывая пену, и укутывая Реджину в пушистое полотенце. — Спокойной ночи, — пожелала шериф минут 10 спустя, уложив Реджину в постель, и устроившись рядом поудобнее. — И тебе, — последовал короткий ответ. Реджина уснула быстро, и Эмма еще долго прислушивалась к мерному глубокому дыханию брюнетки, бессмысленно улыбаясь в потолок.