Color of the night

— Приступай. Эмма, — произнести имя ненавистной блондинки было сложно. Я всегда придерживалась того, что по имени называют лишь тех людей, которые действительно достойны уважения, и в моем случае это явно была не мисс Свон. Но мне отчаянно хотелось заставить ее играть по моим правилам, и, на удивление, это подействовало куда как лучше обнажения своих прелестей. Светлые ресницы дрогнули; тень недоверия и напряжения, таившаяся в едва заметной складке между бровями, исчезла. Эмма слегка улыбнулась каким-то своим мыслям (интересно, что она там подумала?), а в следующий миг обжигающе горячие губы коснулись моей лодыжки. Серия неспешных, чувственных поцелуев — и вот она уже прижимается ко мне щекой чуть повыше колена, опустив подбородок на другое бедро, и смотрит на меня снизу вверх в нерешительности. Я не хочу ей помогать, и, вздернув бровь, смотрю на нее в ответ. Шериф вновь улыбается и шумно выдыхает, спрятав лицо у меня на коленях. Терпеливо жду, стараясь не допустить даже мысли о том, чтобы прекратить это все к чертовой бабушке и вернуться снова к вину и камину, как вдруг, Эмма впилась зубами мне в бедро с внутренней стороны — не больно, но ощутимо, и я не смогла сдержать тихий стон, сорвавшийся поневоле. Колени машинально разъехались в стороны, и мне пришлось прикусить язык, чтобы не застонать в голос, когда ее горячий язычок скользнул по гипюру, скрывавшему самую чувствительную в этот момент часть моего тела. — Что дальше, мисс Свон? — поинтересовалась я, искренне желая узнать, что она намерена делать. Эмма воззрилась на меня долгим взглядом, а затем, вцепившись зубами в резинку моего нижнего белья просто стащила его вниз, к коленям. — Неплохо, шериф, — удержаться и промолчать было выше моих сил. Эмма снова лишь усмехнулась (и почему она всегда усмехается?) и вернулась к начатому. Короткими поцелуями-полуукусами припадая к бедру, блондинка поднималась все выше, и вот, мгновения спустя, горячий и влажный язык коснулся того самого места моего тела, которое в этот миг жаждало внимания больше всего. «О, Боже», — пропел мой внутренний голос, и бедра невольно двинулись навстречу. Внезапно Эмма остановилась, отстранилась немного и, глянув в ее сторону, я поймала ее просящий взгляд. Мы поняли друг друга без слов: она — мой немой вопрос «Что?», а я — ее всепоглощающее желание освободить руки, выраженное в едва заметном движении плеч. — Не отвлекайся, — взглянув в затуманенные серо-зеленые глаза напротив, проговорила я, запуская пальцы в светлые локоны и слегка надавливая и чувствуя, как мстительное удовольствие заставило мое сердце биться еще быстрее. Вздохнув и не произнеся ни слова, Эмма вернулась к исходному действию. Какая покорность. Свон старалась, как ответственная школьница. Она не торопилась, не останавливалась и. не боялась. Я купалась в волнах наслаждения, накрывающих меня с головой, заново вспоминая, каково это — быть по-настоящему желанной, вновь привыкая к этому, но кое-чего мне определенно не хватало. — Остановись, — я мягко коснулась подбородка Эмма, вынуждая посмотреть мне в глаза, и наклонилась, сократив расстояние между нашими лицами до сантиметров пятнадцати. Шериф молчала, не отводя взгляда, и я отвечала тем же, не произнося ни слова, наблюдая, как из серо-зеленых глубин вновь появляется тень настороженности и недоверия, удивления и, ко всему прочему отчаянная готовность ко всему. В своих сексуальных партнерах я всегда особенно ценила именно эту черту характера — способность с головой окунуться в неизвестность, не особенно заботясь о последствиях, способность не думать и не бояться того, что ждет там, за этой чертой. Я наклонилась еще ближе. Густой, тяжелый мускусный аромат с губ Эммы щекотал ноздри, и, не удержавшись, я провела языком по ее нижней губе. Это будоражило и возбуждало — понимание, что это мой собственный вкус, солоноватый и немного терпкий; и именно от этого бросало в жар, а не от ярких всполохов пламени в камине. Небольшое мысленное усилие, и вот, мы уже не в гостиной, а в спальне, дверь в которую всегда была закрыта на ключ, и которую я всегда тщательно уберегала от исследовательского любопытства Генри. Алые стены, сотни свечей по периметру, зажегшиеся благодаря взмаху руки; огромное окно, скрытое тяжелыми шторами из габардина, подобранными в тон к цвету стен; негромкая музыка, настраивающая на определенный лад; но самое впечатляющее, что сразу бросалось в глаза — это огромная кровать с балдахином и высокой витой спинкой из металла, на которой не то что вдвоем, впятером расположиться можно было без особого стеснения. — Ого. впечатляет, — проговорила шериф, разминая затекшие запястья, освобожденные от сковывавшего их ремня, и с интересом рассматривая постель, застеленную черным шелковым бельем. — А ты сомневалась в моем чувстве стиля? — усмехнувшись, спросила я и подошла к блондинке вплотную со спины. Короткое движение пальцев — и вот, широкая атласная лента угольного цвета холодит ладонь. — Запомни одно, Свон: ты всегда можешь сказать «стоп», — шепчу ей на ушко, крепко-накрепко завязывая глаза. Она стоит в считаных миллиметрах от меня, и мне кажется (а может, так и есть на самом деле?), что ее волосы едва заметно пахнут лавандой, а молочно-белая кожа шеи — нежная-нежная, и мне вдруг так невыносимо захотелось коснуться ее губами, чтобы проверить, действительно ли это так. странное желание, но сил устоять я в себе так и не нашла. И да, она оказалась именно такой, какой мне представлялась — гладкой и нежной, как сливочный мусс, который я обожала с детства. И если волосы Эммы пахли лавандой, то кожа — миндалем, это сочетание завораживало, и прекращать свое занятие мне категорически не хотелось. Легкими, невесомыми поцелуями я покрывала ее шею, медленно спускаясь ниже, и, добравшись до плеча, прижалась к нему щекой. — На тебе слишком много одежды, — с силой проводя ногтями по ее животу, негромко говорю я. Эмма вздрогнула, но промолчала, когда вся оставшаяся на ней одежда внезапно испарилась, а лента, что я держала в руках, накрыла глаза. — Что ты делаешь? — негромко произнесла она, когда я отстранилась, подвела ее к кровати и толкнула в плечи, вынуждая опуститься. Негромкий звон цепей и вот, запястья Эммы вновь скованы, но уже не мягким ремнем, а наручниками из плотной грубой кожи. — Будешь болтать — заткну рот кляпом, у меня есть подходящий для тебя экземпляр, — и почему люди так любят задавать всякие вопросы в самый неподходящий момент? Свон в ответ лишь ухмыльнулась. Секундная заминка — и вот, мои пальцы, обтянутые перчаткой из тонкой кожи, смыкаются на ее горле, перекрывая доступ к кислороду. — Мне не нравятся твои ухмылочки, — полушепотом проговорила я, склонившись над Эммой так, что мои губы почти что касались ее. — А все остальное, стало быть, нравится? — просипела шериф, пытаясь вдохнуть поглубже. — С твоей стороны очень наивно так думать, — проговорила я в ответ, отстранившись и расцепив пальцы, кое-что задумав. — Кстати, у меня для тебя есть маленький сюрприз. Крохотный флакон с густой маслянистой жидкостью оранжевого цвета внутри появился в моей ладони из ниоткуда. — Говорят, при взаимодействии с жидкостью она начинает действовать практически сразу, — задумчиво пробормотала я, глядя на распластанное на кровати тело. — И что ты. о-о-о, — Эмма осеклась, когда я поочередно обхватила губами ее соски, одновременно с этим запуская свободную руку ей между ног. — Начнем с малого, — тихо пробормотала я, вскрыв флакон и рукой в перчатке по одной капле втерев настойку в каждый сосок блондинки. — Печет, — поделилась шериф, чуть нахмурившись и недоверчиво воззрившись на меня. — В состав этой жидкости входит перец фатали, крайне интересный экземпляр. без перчаток я бы не рискнула его потрогать, — проговорила я, с мстительным удовольствием наблюдая за тем, как Эмма ерзает на скользкой простыни, не имея возможности справиться с непрерывным жжением в сосках. — Я уже поняла, — произнесла блондинка, бросив укоризненный взгляд в мою сторону. — Это невозможно терпеть. — А ты все же попробуешь, — усмехнулась я и, наклонившись, подышала на заалевшие призывно торчащие соски шерифа. — Бо-о-оже. не делай так больше! — воскликнула Эмма, попытавшись отдалиться, но я ей этого не позволила, уперевшись ладонями ей в бедра. — Что захочу, то и буду делать, ты забыла условия нашей маленкой игры? — поинтересовалась я, снимая перчатку. — Но не волнуйся, приятные бонусы нашего сегодняшнего партнерства ожидают и тебя. С этими словами я припала губами к ее ключицам, ворохом почти невесомых поцелуев спустилась ниже, рывком заставила ее широко раздвинуть ноги, ощутимо прикусила точку сразу под пупком, затем спустилась еще ниже. О, да, она хотела меня. Хотела так, как никто прежде, несмотря на нестерпимое жжение в столь чувствительной части ее тела, моего терпения хватило всего на десять минут, когда я решила испытать эту настойку на себе, да и те дались с трудом. Но, вероятно, для меня это было так сложно лишь потому, что у меня не было такого отвлекающего маневра, как горячий шаловливый язычок в поисках бусинки клитора. — М-м-м. — закусив нижнюю губу, Эмма застонала, разрываясь от такого контраста ощущений. Признаюсь, я ее прекрасно понимала — и меня сложившаяся ситуация заводила не меньше. Довести блондинку до первого оргазма не составило особого труда. Эмма бессознательно подалась бедрами вперед и застонала, уткнувшись лицом в собственное плечо. — Редж. — Ты когда-нибудь заткнешься? — поинтересовалась я, не дав ей договорить. Медленно, стараясь не касаться тела блондинки, но и не отстраняясь совсем, соблюдая дистанцию так, что она прекрасно чувствовала мое присутствие, я поднялась выше и застыла в дюйме от ее лица. Эмма тяжело дышала, и ее дыхание обжигало мои влажные губы, и секунды спустя я внезапно осознала, что мое тело будто бы зажило своей собственной жизнью и с превеликим наслаждением прижимается самым интересным местом к бедру Эммы, невесть когда появившемся между моих. — Ты слишком инициативная сегодня, — резко отстранившись, бросила я и потянулась к шкафу, стоящему рядом с кроватью. — Ты вынуждаешь меня пойти на крайние меры! С этими словами я закрепила один металлический фиксатор между ее колен, второй — на щиколотках, и, для надежности, прикрепила его вторым комплектом цепей к изножью кровати. Длины цепей вполне хватало, чтобы Эмма могла немного согнуть колени, но не имела возможности их свести или произвести какие-либо манипуляции ногами. — А еще я не люблю непослушных, нахальных девиц, — склонившись над Эммой и проследив, чтобы кончики волос обязательно скользнули по ее ключице и плечу, негромко проговорила я ей на ушко, несильно, но весьма чувствительно прикусив его мочку. Несколько поцелуев-полуукусов в любезно подставленную шею, одновременно с этим горячие пальцы пробегаются по выступающим ребрам поглаживая, лаская, дразня — Эмма шумно вдохнула, когда мышцы ее живота судорожно сократились от прикосновения. Спускаюсь немного ниже — на молочно-бледном плече остаются следы от зубов, а секунды спустя покрываю жадными, грубыми поцелуями полушария ее грудей, отчаянно контролируя себя — не дай бог впиться в соски! , — и мне кажется, что с губ Эммы сорвался стон вперемежку со всхлипом. Спускаюсь еще ниже — великолепный, подтянутый живот — его невозможно оставить без внимания, нежная кожа практически мгновенно наливается алым от моего натиска, Эмма вскрикивает, и я вдруг понимаю, что впилась ногтями в ее бедра, совершенно бессознательно. Резкий рывок вниз — на белых в контрасте с простыней бедрах появляются по пять, длинных полос, и блондинка вновь вскрикнула, дернувшись, в надежде уйти от прикосновения, но — вот незадача! — коварные цепи не дали ей сдвинуться более, чем на тридцать сантиметров. Я насмешливо фыркнула, проведя языком по одной из этих царапин, в то же время снова ласково, почти нежно, проводя кончиками пальцев по внутренней стороне ее бедра, поднимаясь все выше, выше. Еще миг — и Эмма жалобно стонет, подаваясь навстречу дразнящим ее пальцам, а затем облегченно выдыхает, когда ее не-вы-но-си-мо горящих сосков поочередно касается спасительный кусочек льда, на несколько секунд унимая жжение, и тут же содрогается в новом оргазме, когда пальцы все-таки добрались до точки назначения. Несколько бесконечных мгновений настоящего блаженства — и реальность обрушивается на блондинку с новой силой. — Не. ненавижу. тебя. — едва слышно выдыхает Эмма, разрываясь от противоречивых, но приятно-неприятных, захватывающих целиком и полностью чувств — от ставшего еще более невыносимым жжения в груди и отголосков оргазма, продлеваемых настойчивыми пальцами внутри. Я усмехнулась, проигнорировав ее фразу и наблюдая из-под ресниц за ней — раскрасневшейся, тяжело дышащей, то и дело кончиком языка облизывающей тут же пересыхающие вновь губы, практически обездвиженной, беззащитной и такой. чувственной, жаждущей, изнывающей от недостатка прикосновений. Снова лед, облегчение, и вдруг, со свистом разрезав звук, семь хвостов плети хлестко, звонко опускаются на грудь Эммы, зацепив ставшие болезненно чувствительными соски, оставляя алые, насыщенно яркие полосы. Я сама не поняла, когда плеть оказалась у меня в руке, но сейчас это было неважно — меня с головой накрыла целая буря чувств — яркое, ничем не замутненное извращенное наслаждение и такой же неописуемый восторг. Второй удар — красные полосы появились на животе, третий — на бедрах, и я нахожу в себе сил остановиться, дрожащими руками натянуть перчатку, капнуть на кончик пальца настойку и втереть ее в особо яркие следы ударов. Спустя краткие мгновения Эмма зашипела сквозь зубы такие ругательства, которых я в жизни не слышала, и я не придумала ничего лучше, чем заткнуть ее рот поцелуем. В этот раз Эмма первая начала дикий танец языков, отдаваясь мне в этом поцелуе целиком и полностью, со всей возможной страстью, всей похотью и, вместе с тем, безграничной нежностью, на которую только была способна, кусая, лаская, сминая мои губы бешеным натиском. Казалось бы, всего лишь губы — такой крохотный участок человеческого тела, но, черт, отчего же так кружится голова и темнеет в глазах при прикосновении к ним?.. Лихорадочно стянутая перчатка улетела куда-то в сторону, и, оказавшись на свободе, мои пальцы зарываются в светлые, мягкие локоны, а бедро оказывается между бедер Эммы, и я понимаю, что там так влажно, черт подери, ТАК влажно. Наконец, я нашла в себе сил отстраниться. Кроме негромкой музыки и тяжелого дыхания нас двоих больше ничего не слышно, и я снова тянусь кончиками пальцев к ней, к ее телу, они ласкают его, не затрагивая воспаленных следов от плети, поглаживают, пощипывают, Эмма прогибается, тянется за ними, но не достает, возмущенно фыркает и снова прикусывает нижнюю губу, и тут же из нее вырывается хриплый стон, когда пальцы нащупали бусинку клитора и начали вырисовывать на ней бесконечные восьмерки, иногда спускаясь чуть ниже, дразня, доводя практически до безумия. Новый удар плети, звонкий вскрик наслаждения от восхитительной смеси короткой, жгучей боли и неведомого ранее удовольствия, сконцентрировавшегося в самом низу живота, все никак не могущего найти себе выход. — О-о-о. Реджина! Я. — натягивая держащие ее руки цепи до упора и прогибаясь в спине в поисках более тесного контакта, протянула Эмма, не догадываясь, что ее грудь с алой полосой от плети осталась в считанных сантиметрах от моих губ. — Давай же. — подтянувшись на локтях, прошептала я, прикусив мочку уха блондинки, и в тот же миг почувствовала, как ее мышцы сократились плотно охватывая мои пальцы внутри нее, и с громким стоном она снова выгнулась дугой, кончиками пальцев цепляясь за цепи, держащие наручники и фиксаторы, тут же куда-то исчезнувшие. Те, на краткий миг озарившись белым сиянием, с негромким шорохом расстегнулись, затем, не задумываясь, Эмма подалась вперед, прижалась ко мне грудью, зашипев от неприятного жжения в воспаленных следах, и тут от стона не удержалась я, почувствовав горячее влажное дыхание на своей шее. — Реджина. — пробормотала Эмма, обнимая меня за плечи. — М? — лениво поинтересовалась я, взглянув ее лицо и отметив, что повязка куда-то подевалась. Вот, что значит — сильный магический потенциал, когда во время сильного эмоционального выброса силы неконтролируемо прорываются наружу. Резкий рывок, и вот уже я лежу на спине, тонкие пальцы держат мои запястья («Против меня моими же методами?!»), обжигающе горячие губы скользят по ключицам, подбираясь к груди. — Злые королевы любят пожестче. — мечтательно улыбнувшись, проговорила я, и в следующий миг вскрикнула от неожиданности, когда блондинка впилась зубами в левый сосок. — Так? — Эмма явно забавлялась, глядя в мои распахнувшиеся от удивления глаза. — Или так? В следующую секунду ее бедро оказалось между моих ног, и волна острого, болезненного наслаждения прокатилась по моему телу, начинаясь от измученного недостатком внимания клитора. — Нет-нет-нет, я хочу, чтобы ты смотрела на меня, — не терпящим возражения голосом произнесла шериф и отпустила мои руки, вместо этого запустив пальцы в волосы и вынудив посмотреть ей в лицо. — У тебя и-зу-ми-тель-ные глаза. Эмма прижимается ко мне всем телом, и я чувствую, как сильно жжет настойка с перцем фатали покрытую испариной кожу, и невольная мысль, что в этом случае я слишком буквально добавила перца в отношения, вызывает на губах улыбку. —. и крайне очаровательная улыбка. Ты сама-то замечала? Конечно же нет, когда бы — вечно злобные рожицы корчишь. Светлые волосы, обрамляющие лицо Эммы в свете свечей дают странный эффект, и мне кажется, что у нее есть что-то наподобие нимба («Глупости какие.»), а зрачки расширены так, что серо-зеленой радужки почти не видно. — Расскажешь, зачем ты все это затеяла?.. — она смотрит так, будто пытается заглянуть мне куда-то в душу, в самые потаенные ее уголки, горячее дыхание обжигает губы, а пальцы. пальцы медленно скользят по внутренней стороне бедра, поднимаясь все выше. выше. и, резко ворвавшись внутрь, дарят такое ни с чем не сравнимое удовольствие, что весь мир перед глазами померк, а с губ сорвался звонкий вскрик. — Пожалуйста, не выгоняй меня сегодня, ладно? У меня нет ни сил, ни желания куда-либо идти, — самым наглым образом заявила Эмма, пока я пыталась отдышаться после сильнейшего оргазма, сворачиваясь в клубок у меня под боком и собственнически обхватывая меня за талию. — Руки прочь, Свон, — звучно шлепнув ее по рукам, бросила я, но тщетно — они бессовестно остались лежать на прежнем месте. — Терпеть не могу этих телячьих нежностей. — Ишь, какая, — усмехнулась шериф, лбом прижавшись к моей щеке и уткнувшись подбородком в ключицу. — Черт, больно же, — дернувшись в сторону, в надежде уйти от неприятных ощущений, прошипела я, но вновь не особо-то преуспела. — А я люблю тебя, Реджина, — по голосу блондинки было слышно, что она улыбается. — Не знаю, порадоваться за тебя, или посочувствовать. — деланно задумчивым тоном проговорила я, не найдя в себе желания воспротивиться соблазну съязвить. — О-о-о, ну сколько можно, — недовольно пробурчала Эмма, укладываясь поудобнее. — Сколько нужно, столько и можно, — вновь не удержалась я. — А вообще, я бы посоветовала тебе уснуть, наконец, потому что ты должна покинуть мой дом до того, как сюда придет Генри. — Ага-а-а, так ты меня все же не выгоняешь, — прижимаясь плотнее и обвиваясь вокруг меня как плющ, довольно проговорила Эмма. — Спи, — раздраженно бросила я и провела рукой перед лицом блондинки. Багровое сияние с секунду следовало за моей ладонью, и вот несносная блондинка уже спит, забывшись глубоким сном. — Повезло тебе, Эмма Свон, ведь в сравнении с моими предыдущими любовниками тебе чудом удается выжить. С этими словами я встала, накинула на плечи халат и, стоя в проеме двери, вдруг решила обернуться. Внезапно мне вспомнился тот ужас, который я испытала в тот момент, когда Генри познакомил меня с Эммой, и мне подумалось, что она захочет его забрать. То холодное, всепоглощающее желание убить, когда она все-таки на это решилась. Ту иссушающую ярость из-за невозможности что-либо с ней сделать, благодаря слову, данному Генри, а ведь так хотелось. И вот сейчас, в этот миг, я смотрела на нее, спящую, а оттого беззащитную: светлые волосы разметались по подушке, резко контрастируя с угольно-черным бельем, и даже с расстояния в несколько метров было видно, как бьется пульс под тонкой кожей шеи. Я смотрела, и понимала, что могу сейчас сделать с ней все, что угодно, о чем так мечталось — задушить, отравить, заколоть, зарезать, использовать магию, которая давала мне огромные возможности. Я понимала, но желания этого сделать не испытывала. Больше не испытывала. Сломить, подчинить себе и заставить исполнять любую свою прихоть этого происполненного гордости и самомнения отпрыска четы Прекрасных — да. Белоснежке бы это ой как не понравилось. Но вот убить — нет. И это внезапное открытие заставляло задуматься. Вырвавшись из плена собственных мыслей и оторвавшись от созерцания спящей Эммы Свон я развернулась и, выходя из спальни, щелкнула пальцами, магией перенося Эмму в свою спальню. На глаза попал флакон с настойкой, и мои губы против воли растянулись в улыбке — на утро Эмма будет очень сильно сожалеть о том, что не приняла душ перед сном, ведь чем дольше настойка находится на теле, тем глубже впитывается, и, соответственно, тем дольше кожа будет оставаться болезненно чувствительной даже к легкому дуновению ветерка. Опустевшая кровать заправилась сама собой, музыка стихла, а свечи потухли. Я вышла и плотно закрыла за собой дверь, пряча ключ в карман халата. *** Прохладный душ принес с собой долгожданное умиротворение и спокойствие — плотный поток воды стекал по моему телу, остужая разгоряченную кожу, а мерный стук капель о пол душевой кабины отвлекал от посторонних мыслей. Но, к моему огромному сожалению, я не могла оставаться здесь навечно — моя магия (за что я иногда готова была ее возненавидеть) очень чутко реагировала на воду, и, почувствовав, что чересчур влажный воздух стал казаться более чем материальным, из-за чего пробивался в легкие с огромным трудом, причиняя дикий дискомфорт, я выключила воду, укуталась в огромное махровое полотенце, привычно подавив волну жгучего недовольства, включила осушитель и поспешила выйти из ванной. Подниматься в спальню не хотелось — учитывая весь имеющийся опыт, я была более чем уверена, что Эмма снова спит на моей кровати, нагло развалившись в позе «звезды», занимая большую ее часть. Каково же будет ее удивление, когда она проснется не там, где уснула. Наилучшим решением сложившейся ситуации мне показалось вернуться туда, откуда все началось — в гостиную. Огонь в камине уже потух, и даже угли не тлели, но разжигать его вновь не было смысла — небо за окном уже светлело. Да и спать после бурно проведенной ночи хотелось неимоверно. Я с наслаждением вытянулась на диване, в тысячный, наверное, раз отметив, насколько правильным решением было его приобретение — он был крайне удобным. Довольно выдохнув, я расслабилась, и, сама не заметив как, ушла в мир сновидений, наполненных светлыми длинными локонами, интригующего микса ароматов лаванды и миндаля, и острой болью в ключице оттого, что Эмма уперлась в нее подбородком и, ласково прижимаясь разгоряченным лбом к моей щеке, тихо шептала: «Я люблю тебя, Реджина».