Color of the night

Эмма проснулась внезапно — будто черт за ногу дернул. Открыла глаза, села, вцепившись пальцами в тонкое одеяло, и с полминуты удивленно осматривалась, спросонья пытаясь вспомнить, каким образом оказалась вдруг в спальне Реджины, которая, безусловно, отсутствовала. И, судя по нетронутой второй подушке, даже и не появлялась. Нехотя поднявшись и намерившись пойти принять душ, шериф вдруг поняла, что в ее поле зрения нет ни единого предмета ее гардероба, а ходить по всему дому в неглиже не особенно-то хотелось. Чуть нахмурившись в попытке заставить себя соображать быстрее, что в данной ситуации было более чем актуально, Эмма еще раз осмотрела спальню, и внезапно ее взгляд споткнулся о приоткрытую дверцу платяного шкафа Реджины. — Реджина, конечно, меня убьет, но… сама виновата, — пробормотала блондинка, с загадочной ухмылкой приблизившись к шкафу. Двадцатью минутами спустя, полностью проснувшаяся, одетая (спасибо всем богам, что размер одежды оказался одинаковым) и страшно недовольная из-за проснувшегося во время принятия душа жжения в груди Эмма спускалась вниз. — Реджина? — раздраженно позвала блондинка, то и дело поправляя причиняющий не самые приятные ощущения бюстгальтер. Миллс не отвечала, а Эмма, сама не заметив, успела добраться до гостиной. На пороге девушка остановилась как вкопанная от нахлынувших на нее воспоминаний прошлого вечера как раз в тот момент, когда ее небрежно брошенная на пол рубашка попала ей на глаза, затем она увидела свой собственный бюстгальтер немного поодаль, халат Реджины, бордовым пятном темнеющий в тени. — Вот ты где, — целую минуту (хотя девушке показалось, что вечность) спустя, вернувшись с небес на землю, с полуулыбкой проговорила Эмма, обойдя диван и обнаружив там беззаботно спящую Реджину. Неслышно ступая по ковру, шериф подошла к женщине вплотную и, опустившись рядом с диваном на колени, усмехнулась: — Везет тебе, а мне вот в участок надо… Реджина спала, свернувшись калачиком, запутавшись ногами в своем очередном (на этот раз кремовом) халате, обнимая обеими руками диванную подушку. Ворот халата сполз, немного оголив шею и плечо, и блондинка не смогла удержаться от сильнейшего соблазна почти что невесомо провести пальцами по ее лицу, откинуть темную волну волос, накрывшую глаза, прикоснуться к плечу губами… Эмма, не удержавшись, улыбнулась, подумав о том, что в этот момент, хоть и спящая, но эта вечно колючая, саркастичная, язвительная и такая недосягаемая Реджина Миллс молчит и не отталкивает ее, и хоть на краткий миг, но у нее появилась возможность увидеть брюнетку такой — теплой, домашней, беззащитной. — Почему, когда со мной случается, наконец, что-то хорошее, всегда появляешься ты и все летит к чертям, Свон? — не поднимая головы от подушки, недовольным хриплым со сна голосом пробурчала Реджина, раздраженно поведя плечом. — Такова Ваша судьба, мисс Миллс, — усмехнувшись, ответила Эмма, чувствуя, как ее накрывает волной щемящей нежности. Как-то невпопад девушке подумалось, что с такой Реджиной быть рядом было чертовски уютно. — Мне впервые удалось поспать без снов, так на тебе, — не успокаивалась Реджина, поерзав на месте в попытке определиться — встать или нет, но все же улеглась, устроившись поудобнее, и продолжила: — Генри должен прийти в половину десятого, а ты уже двадцать минут как должна быть на работе. Я тебя оштрафую. — Ты больше не мэр, так что успокойся, — ехидно улыбнувшись и едва удержавшись от желания показать брюнетке язык, сказала Эмма. — Формально — да, но вот официально меня никто не додумался лишить моих привилегий… Так что я имею полное право тебя оштрафовать за опоздание на работу, — не менее ехидно усмехнулась Реджина. — Ты сволочь, — беззлобно проговорила шериф, резко подавшись вперед и чмокнув в лоб отчаянно попытавшуюся уйти от прикосновения брюнетку, но, впрочем, ни на каплю в этом не преуспевшую в этом. — А я этого никогда не скрывала, — парировала Миллс. — Свон, я даю тебе две минуты на то, чтобы освободить мой дом от своего существования. Барахло твое во-о-он там. Не успела Реджина договорить, как в самом дальнем углу гостиной образовалась скромная кучка одежды Эммы. — Боюсь, ты слишком поздно об этом подумала, — поднявшись на ноги и отчаянно стараясь сдержаться и не рассмеяться, проговорила Эмма. А следующие несколько секунд блондинка наблюдала за тем, как быстро поменялось выражение лица Реджины, превращаясь из безразличного, когда та открыла рот, собираясь что-то сказать, воззрившись на блондинку, сначала в немного удивленное, когда она осеклась, безошибочно определив черную шелковую блузку с воротником-стойкой и кофейного цвета твидовые брюки как свои собственные, а затем в крайне возмущенное таким наглым использованием ее гардероба. — Терпеть не могу, когда кто-то трогает мои вещи, — прошипела Реджина, не отрывая взгляда от своей одежды, невольно подмечая, что на этой наглой блондинке она сидит ничем не хуже. — Поверь, я догадывалась, — самодовольно проговорила Эмма и тут же продолжила: — но разгуливать по дому голой не особо хотелось, так что пришлось выкручиваться! — Я тебя на улицу сейчас голую выставлю, — убийственно спокойно произнесла брюнетка и по ее тону невозможно было понять, шутит она или нет, хотя имея представление о ее характере, Свон все же склонялась ко второму варианту. — Кстати, тебя ничего не беспокоит? Неожиданный вопрос загнал Эмму в тупик, но, поймав ставший вдруг крайне злорадным взгляд Реджины, красноречиво направленный на ее грудь, блондинка все поняла. — А то сама не знаешь, — мысленно костеря напомнившую об адском жжении брюнетку всеми известными ей нехорошими словами, огрызнулась шериф и тут же продолжила: — но, я думаю, ты мне не скажешь, как от этого избавиться, да? — Правильно думаешь, правильно, — задумчивым тоном ответила Реджина. — Знала бы, что ты в мой шкаф залезешь и посмеешь надеть мою одежду, я бы тебе не только соски этой настойкой намазала. С этими словами взгляд карих глаз спустился ниже и застыл на уровне чуть ниже пояса блондинки, заставив последнюю вспыхнуть одновременно от смущения и возмущения, стоило ей только представить, как это жжение ощущалось бы там. — Ты злая, — обиженно произнесла шериф, накидывая на плечи куртку, покоившуюся на подлокотнике кресла. — В точку, шериф, — серьезным голосом сказала Миллс. — А теперь извольте выместись из моего дома, ко мне с минуты на минуту сын придет, а я еще не готова. Входная дверь, повинуясь невидимой силе распахнулась, громко стукнув ручкой по стене. — Такими темпами ты дыру в стене пробьешь, — прокомментировала Эмма. — Иди, — с нажимом проговорила Реджина, и блондинка почувствовала уже знакомое невидимое давление, оттесняющее ее к прихожей. — Все, все, ухожу, — воскликнула шериф, поднимая руки вверх в капитулирующем жесте и отчаянно не желая быть вышвырнутой как в недавнем прошлом. — Десять секунд, — негромко сказала брюнетка, тут же начав загибать пальцы, отсчитывая время. — Да поняла я, не дура же, — недовольно пробурчала Эмма, быстрым шагом уходя из дома. Стоило ей только перейти порог, как дверь позади захлопнулась с оглушительным треском. — Позерша, — фыркнула блондинка, направляясь к своей машине. Внезапно что-то плотное и довольно увесистое врезалось ей в спину и, обернувшись, Эмма обнаружила там ком своей одежды и записку, написанную аккуратным каллиграфическим почерком: «Барахло забыла». Не сдержавшись, шериф воззрилась в ясное голубое небо, поймала глазами поднимающийся краешек солнца, подумала несколько непечатных слов в адрес мерзкой брюнетки, а затем, поддавшись желанию напакостничать, шериф с мстительным удовольствием порвала записку на мелкие клочки и отбросила их на тротуар. Быстрым взглядом оценив результаты своего труда блондинка осталась вполне удовлетворенной, и, подобрав свои вещи, села в машину. *** Время летело незаметно. Весна подкралась внезапно, ударив с размаху теплом и обилием солнечного света и совсем юной, нежной зелени, обрушила целое буйство разнообразных красок, настойчиво вырывая людей из приевшейся зимней серости и унылости. Реджина, радуясь огромному количеству свободного времени, свалившегося на ее голову с момента разрушения проклятия и самостоятельного отстранения от обязанностей мэра, с огромным наслаждением тратила большую его часть в тайной комнате в фамильном склепе за прочтением книг, что она умудрилась перенести в Сторибрук из своей библиотеки в замке в Зачарованном лесу, практиковалась в колдовстве, варила зелья. Остальную его часть она проводила с Генри, который забегал иногда после школы и рассказывал, что Питер Максвелл, тот самый Питер, над которым еще совсем недавно издевались старшеклассники, подарил их однокласснице, Мелани, шоколадку и признался в том, что она ему нравится, и что они теперь дружат втроем и Генри с ними иногда становится неинтересно, потому что они все время сюсюкают… А еще он рассказывал о том, что в школе им задали целый месяц вести дневник наблюдения за луной и засекать измненение долготы светового дня, а вчера он забыл записать, во сколько был закат, потому что Эмма с Нилом повели его в кино, а потом они засиделись в кафе. И Нил, оказывается, очень даже интересный, хоть иногда и чересчур веселый. А еще Генри говорил, что Эмма все время какая-то грустная и много работает и постоянно в своих каких-то мыслях. Мэри Маргарэт это замечает и периодически спрашивает, что же такого ее тревожит, но Эмма упорно не желает рассказывать и все время от всех вопросов отмахивается. И, кстати, тот факт, что Мэри Маргарэт и Дэвид все время друг с другом сюсюкают, мальчика тоже раздражает. В такие моменты Реджина все время беззлобно подтрунивала над ним, убеждая, что однажды и ему встретится девочка, в которую он влюбится по уши и тоже будет с ней нежничать, но Генри картинно отрицал даже малую вероятность такого поведения со своей стороны. Иногда Генри изъявлял желание остаться у Реджины с ночевкой, и после довольно продолжительных разговоров во время обеда, садился делать уроки, а потом долго уговаривал ее посмотреть какой-нибудь свеженький блокбастер или поиграть в приставку (и, несомненно, разделывал брюнетку под орех). Иногда в такие моменты приходила Эмма и, не спрашивая, присоединялась к ним — Генри был несказанно рад, а Реджина… Реджина внутренне негодовала нежданному появлению блондинки в доме и старалась не обращать внимание на то, как Эмма периодически смотрела на нее: с улыбкой, преисполненной тепла, и с огоньками, то и дело вспыхивающими в серо-зеленых глазах, обрамленных частоколом светлых ресниц. Брюнетку подобное поведение раздражало, и порой, когда Генри засыпал или возвращался домой к Белоснежке, Эмма не уезжала, задерживаясь до раннего утра в той самой комнатке с алыми стенами на втором этаже, которая всегда держалась под замком. Там-то Реджина и отыгрывалась за каждую нецелесообразно потраченную нервную клетку. В ход шло все, что только можно было найти в ее достаточно большом арсенале БДСМ-вещичек: та самая настойка с фатали, лед, свечи, кляпы, зажимы, ремни, плети, кнуты, перья, фиксаторы, распорки, виброэлементы и еще много, много чего… Они проводили в этой комнате ночи напролет, напрочь забывая о времени. Почти каждый раз Реджина усыпляла блондинку сразу после бесчисленных оргазмов (после которых ей все время хотелось поговорить, что брюнетке крайне не нравилось), затем переносила ее в гостевую спальню, а сама уходила в свою, досыпать короткие два-три оставшихся часа до подъема. Странно, но после ночей, бурно проведенных со Свон, призраки прошлого, все еще периодически преследующие ее, не приходили ни во снах, ни наяву, что, несомненно, радовало, но сам способ избавления от них немного смущал. Эмма шла на все это с видом агнеца, идущего на заклание, и Реджина, в очередной раз завязывая широкую черную атласную ленту на светлом затылке, никак не могла понять, для чего, но постоянно откладывала размышления об этом на потом. А затем были долгие ночи, полные жесткого контраста боли и наслаждения, близости и дистанции, и каждый раз процент боли увеличивался, но наслаждения не становилось меньше. А наутро проспавшая (как обычно) Эмма, стрелой летела вниз, на ходу пряча под шарфом/воротником водолазки/шелковым платком следы от укусов, залетала на кухню, хватала полюбившуюся чашку, самым наглым образом ополовинивала кофейник под раздраженное шипение Реджины о том, что там кофе только для нее самой, «и вообще, могла бы по пути заехать к Бабушке и взять кофе там», выпивала его и, игнорируя нотации брюнетки, мчалась в офис. Несколько раз кофейник летел ей вслед и разбивался, ожидаемо врезаясь в стену. Но, видимо, коллекция кофейных сервизов у Реджины была такая же нескончаемая, как и шелковых халатов, потому что на другое утро на обеденном столе красовался уже другой кофейник. Чем дольше все это продолжалось, тем больше Реджина убеждалась в том, что пора это все прекращать, но отчего-то не торопилась. Решающим моментом стало утро прошлой пятницы. Реджина, как обычно, сидела на кухне, наслаждаясь теплыми лучами утреннего солнца, читала газету, сжимая чашку с дымящимся кофе пальцами свободной руки и ждала, когда сверху разнесется знакомый топот. По всем подсчетам это уже должно было произойти, но… Еще двадцатью минутами спустя Реджина не выдержала и поднялась наверх, по пути успев придумать с десяток едких комментариев, без стука распахнула дверь гостевой спальни и замерла на пороге, чувствуя, как гулко бьющее сердце вдруг пропустило удар, стоило ей только увидеть пустую комнату. И пропустило еще один, когда она поняла, что кровать идеально застелена, вода в ванной не льется и вообще, в комнате нет ни единого следа блондинки. Вся сложившаяся ситуация не укладывалась в голове бывшего мэра Сторибрука — Эмма никогда не вставала вовремя. Ни разу. А тут она просто ушла, ничего не сказав. Более того, ушла так, что Миллс об этом не узнала. Иррациональное чувство потери, быстро сменяющееся не менее нерациональной жгучей обидой, ставило в тупик и откровенно пугало. До сжимающегося в груди ледяного кома. До побелевших пальцев, бесконтрольно сжимающих ручку двери. Но докапываться до причин появления подобных эмоций ой, как не хотелось… Этим утром, неделю спустя, Реджина, изменив своей привычке торчать по утрам на кухне, поднялась наверх с твердым решением прекратить эти непонятные отношения, в которые собственноручно втянула и себя, и блондинку. Белая дверь была приоткрыта; брюнетка неслышной поступью вошла в спальню и остановилась в метре от кровати, скрестив руки на груди. Эмма спала, свернувшись вокруг подушки, обнимая ее одной рукой, а вторую подсунув под голову; тонкое одеяло сползло, демонстрируя миру светлое плечо, на котором ярким контрастом багровели две глубокие алые царапины. Волосы разметались, светлой волной накрыли лицо и шею, скрывая налившиеся за остатки ночи цветом засосы… — Уж лучше бы ты сидела на кухне с таким лицом, — приоткрыв один глаз и не меняя позы, прокомментировала проснувшаяся Эмма. — Я сама решу, что лучше, а что нет, — парировала Реджина, не двигаясь с места. — Так что такого случилось, что ты вдруг решила сюда подняться? — окончательно просыпаясь, поинтересовалась Свон, собирая волосы в подобие хвоста на затылке и переползая под одеялом на другую сторону кровати. — Что ты делаешь, позволь узнать? — внимательно наблюдая за телодвижениями уже успевшей свеситься с края кровати блондинки, поинтересовалась Миллс. — Ищу свою сумку, — полминуты спустя ответила Эмма, откуда-то выудив искомое. Пошарив по карманам рюкзака, она вытащила чистые трусы и футболку и с ехидной улыбкой продемонстрировала их брюнетке. — Тырить твою одежду у меня больше нет желания! — И слава всевышнему, — саркастично протянула Реджина, не меняя позы, и только было собралась продолжить, как Эмма, молниеносно скрываясь за дверью ванной, бросила: — Я в душ! — Ну конечно, — недовольно фыркнула Миллс и присела на краешек расстеленной кровати, решив дождаться блондинку здесь и расставить все точки над «i». — О-о, ты еще тут, — десятью минутами спустя удивленно проговорила Эмма, выходя из ванной в одном нижнем белье, на ходу промакивая полотенцем волосы. — Тут, — мигом поднимаясь и оказываясь в полуметре от блондинки, ответила Реджина, немигающим взглядом глядя Эмме в глаза. — Скажи мне, что ты здесь делаешь? Застывший, твердый, безэмоциональный взгляд темных глаз напротив не обещал ничего хорошего по окончанию разговора, начавшегося с такого вопроса. Свон сглотнула, опуская руки, но не выпуская полотенце из пальцев, и спустя секундной заминки ответила вопросом на вопрос: — В смысле? — Тебе не нравится то, что я с тобой вытворяю, — не вопрос — констатация факта. — Ты не кроткая овечка, которая хочет, чтобы ее подчинили, управляли ей, диктовали, что и как ей делать… тебе это не нравится. Горячие пальцы обхватили подбородок и чуть надавили, вынуждая смотреть глаза в глаза (Эмма и сама не заметила, как успела отвести взгляд). — Зачем тебе это, Свон? Реджина сжала пальцы немного сильнее; Эмма непроизвольно дернулась в надежде уйти от болезненных ощущений, но безуспешно. — Хочешь узнать, для чего я затеяла все эти постельные игры? — внезапно спросила Миллс, хищно улыбнувшись. — И для чего же? — вцепляясь обеими руками в запястье Реджины в надежде ослабить ее хватку хоть немного, спросила шериф. — Ты явилась сюда такая смелая… — взгляд карих глаз скользил по лицу блондинки, выхватывая мельчайшие детали, указывающие на то, что ей больно — сетка мелких морщинок, углубившихся в уголках глаз, участившееся дыхание, немного вздернутая верхняя губа, обнажающая ряд ровных, белых зубов, и, каждый раз выхватывая что-то новое, зрачки напротив расширялись все больше и больше, в извращенном, неправильном каком-то упоении. —… такая сильная… уверенная… настойчивая. Упертая. — Сколько комплиментов сразу, — прошептала шериф и почувствовала, что ее еще влажные волосы туго стянуты на затылке. — Такие не любят, когда им причиняют боль, — взгляд Реджины внезапно расфокусировался и из изучающего стал мечтательным. — И тем приятнее их ломать. Острая боль из-за натянутых волос огнем жгла кожу головы, вынуждая отклониться немного назад в надежде хоть немного ослабить это не самое приятное ощущение, но это ни на каплю не помогало. — Я люблю и мастерски умею причинять боль, — завораживающим тоном продолжила Реджина, кончиком языка подцепив крохотную слезинку, стекающую по щеке блондинки. — Такие, как ты, в итоге они либо ломаются, превращаясь в бесхребетных тварей, либо уходят, не желая больше терпеть подобное, и, честно, я до последнего была уверена, что ты уйдешь, но… ты почему-то возвращаешься каждый раз, что бы я с тобой не делала. Внезапно пальцы брюнетки на подбородке Эммы разжались, и в следующих миг Реджина с силой, издевательски медленно, провела ногтем по нежной коже шеи блондинки, почти от уха аж до ключицы, оставляя царапину, из которой тут же начала сочиться сукровица. — Более того… ты никогда не сопротивляешься, даже сейчас, — Эмма выдохнула сквозь зубы, когда обжигающе горячие пальцы Реджины скользнули в чашечку бюстгальтера и с силой сжали болезненно чувствительный сосок. — Ни за что не поверю, что тебе хочется именно этого, Свон. Эмма молчала, глядя в потолок, чувствуя, как холодеют мокрые от непрошенных слез виски, и ненавидя каждой клеткой своего тела женщину напротив за то, что она в каждом слове права на все сто процентов. — На колени! — внезапно рявкнула брюнетка. Эмма вздрогнула от неожиданности, но не подчинилась. Она твердо смотрела на брюнетку, вздернувшую в удивлении брови, и чувствовала, как каждая клетка ее тела протестует и не желает больше подчиняться низкому хрипловатому властному голосу. — На. Колени, — раздельно прошипела Реджина прямо в лицо блондинки. — Нет, — едва слышное, но вполне различимое в тишине спальни слово слетело с пересохших губ Эммы Свон, щекотнув щеку брюнетки. — Я не спрашивала тебя, — ярость медленно разгоралась в глазах цвета крепкого кофе. Невидимая сила резко опустилась на плечи шерифа, подкашивая колени, и внезапно она поняла, что все же опускается, несмотря на отчаянный протест. — Нет! — резкий рывок вперед, выбросив руки, и Реджина, не ожидавшая подобного поведения сделала пару шагов назад, отдаляясь, и запнулась о ножку кровати. — С меня хватит, Реджина. Злость вперемешку с яростной обидой душили, не давая позорно разреветься прямо здесь и сейчас, и говорить было крайне трудно, слова не шли, путались под недовольным горящим взглядом брюнетки, но Эмма старалась. Свинцовая усталость от этих непонятных отношений, тяжеленной плитой давившая на нее все это время, казалось, раздавит девушку совсем, если она не уйдет прямо сейчас. — Я тебя еще не отпустила, Свон, — наблюдая за тем, как блондинка подняла со стула и надела джинсы, медленно проговорила Реджина. — А я у тебя не спрашивала, — не оборачиваясь, буркнула в ответ шериф и почувствовала, как в ее плечо впились наманикюренные пальцы. — Не трогай меня! Резкий взмах, оглушительный в тишине спальни шлепок кожи о кожу, и секунду спустя Реджина дернулась, прижимая к щеке с горящей на ней пятерней собственную ладонь. — О-о-о, ты решила оказать сопротивление? — при виде смеси ненависти и азарта, отразившихся на лице брюнетки, искаженном дикой улыбкой, почти оскалом, хотелось оказаться как можно дальше, но двинуться с места оказалось вдруг совершенно невозможным, и Эмма невольно подумала, что так, наверное, чувствуют себя кролики перед тем, как их сжирают питоны. — Знаешь, а меня это даже заводит… Пять неслышных, мягких шагов по сужающейся дуге — как делают самые настоящие хищники, — и вот Реджина уже вновь оказалась рядом; молниеносная подсечка — реакции не хватило — и Эмма, не удержавшись, опустилась на колени и закрыла глаза в нежелании сталкиваться взглядом с Миллс, закусила губу, пытаясь перетерпеть дикую боль в плече и запястье заведенной назад и вывернутой под неестественным углом руки. — Будешь еще дергаться или поведешь себя как умная девочка? — проникновенно прошептала Реджина блондинке в шею, грудью прижимаясь к выпирающим лопаткам. Эмма молчала, напрягая все мышцы до предела, удерживая равновесие, чтобы не упасть вперед, но, покачнувшись от несильного толчка в спину, взмахнула свободной рукой в поисках опоры и вцепилась в скользкую ткань, облегающую чужое бедро. «Гребаный шелк», — чувствуя, как скользит ладонь по ткани, невпопад подумала Эмма. — Мне спросить еще раз? — с нажимом поинтересовалась Реджина, удостоив блондинку еще одного толчка. Капитулируя, шериф едва заметно покачала головой, и пару секунд спустя Реджина села на кровать прямо перед ней, расставив ноги немного в стороны. — Ближе. Шериф, преодолевая отчаянное внутреннее сопротивление, подползла немного ближе, касаясь обнаженными плечами холодного скользкого шелка. — На что ты надеешься, Свон, когда выполняешь все мои прихоти? — обманчиво ласковые, в тон голосу, тонкие пальцы зарылись в светлые еще немного влажные локоны, посылая по позвоночнику миллионы мурашек. — Неужели ты думаешь, что это что-то изменит? Голос Реджины немного смягчился, в голосе зазвучали нотки понимания, и Эмма, вскинулась, но тут же поняла, что совершила огромную ошибку, напоровшись на холодный, острый, с лихвой наполненный неприязнью взгляд карих глаз. — Ты надеялась, что я смогу тебя полюбить? — внезапное понимание оглушало похлеще, чем удар по затылку мало-мальски тяжелым предметом. А стыдливо опустившиеся веки со светлыми ресницами подтверждали это случайное открытие, которое воистину можно было посчитать недоразумением… — Господи, Свон… такие, как я, любить неспособны, как ты этого понять не можешь до сих пор… Реджина немного отодвинулась назад, подминая ноги под себя. Эмма вздрогнула, внезапно почувствовав себя брошенной, и всхлипнула, понимая, что все ее внутренние барьеры упали, давая слезам волю. — Ой, только вот сопли распускать не надо, — от пренебрежения, яркой нотой звучащего в голосе брюнетки, расплакаться захотелось еще сильнее, и Свон судорожно вдохнула в попытке утихомирить волну жгучей обиды, поднимающуюся в груди и не дать ей прорваться наружу потоками слез. — Скажу тебе сразу: мне слишком нравится такая игрушка, как Эмма Свон… И мне хотелось бы узнать, насколько простираются границы твоего терпения, и для удовлетворения собственного любопытства я сделаю все, что мне взбредет в голову. В городе от меня никуда не спрятаться, Свон, так что… если тебя что-то не устраивает, выход у тебя только один… Там стоит знак «Leaving Storybrooke», не ошибешься… С этими словами Реджина Миллс поднялась с кровати и вышла, не закрывая за собой дверь и не обращая внимания на беззвучно плачущую блондинку, стоящую на коленях посреди комнаты. Брюнетка была уверена в том, что сделала все правильно, вот только мерзкое ощущение, что только что она в чем-то по-крупному налажала, как мелкий, но крайне голодный червячок грызло изнутри. *** — Реджина… я так больше не могу. — Чего именно Вы больше не можете, мисс Свон? — наигранно удивленным тоном поинтересовалась мэр, изящно приподняв бровь. — Я чертовски устала… устала бороться с тобой, за тебя, за Генри… И вот уж не знаю, какого черта твое проклятие разрушилось тогда, когда я поцеловала тебя в реанимации, но ни хрена это не был поцелуй истинной любви! — удержаться и не вспылить было невозможно. Все, что месяцами копилось в душе Эммы, нарастало, как снежный ком, катившийся с самой вершины Эвереста, нашло, наконец, свой выход и встало поперек горла, мешая говорить; сконцентрировалось в жгучих, непрошенных слезах, которые так и рвались наружу, но шериф усилием воли заставляла себя держаться. Хватит уже… хватит и слезы лить, и душу нараспашку открывать, и терпеть все это… — Не может истинная любовь быть… такой. Нет, ну никак не может. Реджина сидела в своем кресле, не шелохнувшись, и даже не глядя на разошедшуюся блондинку. Бокал с вином, который она сжимала тонкими пальцами, так и оставался полным, и ни единой частичкой своего тела она не давала понять, волнует ли ее все то, что говорила Эмма или нет. И последнюю это изрядно раздражало. — Я не знаю, что именно сподвигло тебя переспать со мной, и сделать это не единожды, — не задумываясь о том, что делает, шериф присела на корточки перед брюнеткой и цепко вцепилась в ее подбородок побелевшими пальцами, вынуждая посмотреть на себя. — Хотела поразвлечься? Молодец, тебе это удалось. Хотела проехаться по моему самолюбию? Поздравляю, этого ты тоже добилась. Но! Я — не игрушка, Реджина. Ни… твоя, ни чья-либо еще. — Вот так неожиданность, — прошипела мэр Миллс в ответ, мертвой хваткой вцепляясь в запястье Эммы и зажимая болевые точки. Пальцы блондинки автоматически разомкнулись, но Реджина не ослабляла захват. — Не смей. Меня. Перебивать, — раздельно процедила Эмма, не обращая внимание на боль в запястье ткнув брюнетку в солнечное сплетение пальцем. — В ближайшие дни я уеду из этого чертова города, сделаю тебе такой маленький подарок, ты же именно этого так хотела? И я не буду забирать Генри, но только если он сам этого не захочет, так что придется тебе потерпеть мое присутствие еще раз, когда я буду с ним разговаривать. Эмма выдернула руку из цепких пальцев Реджины, поднялась на ноги и сделала пару шагов назад. — И, пожалуйста, в этот раз не нужно меня травить. Я надеюсь, от твоих рук наш сын больше не пострадает. С этими словами Эмма развернулась на каблуках и вышла, не прощаясь. Реджина сидела, не шелохнувшись, но так и не услышала, как захлопнулась входная дверь. Реджина Миллс заново переживала этот недолгий разговор с блондинкой, который произошел днем ранее. Как было бы прекрасно, если бы эта чертова блондинка свалила, наконец, из города и ее собственной жизни, наконец, но, как обычно случается, мы предполагаем, а неизвестный парень, живущий где-то в космосе, располагает. Проснувшись на следующее утро, и вспомнив, что несносная блондинка должна отчалить в скором времени в обычный человеческий мир, Реджина понимала, что должна бы радоваться. Но отчего-то внутри было пусто-пусто… как в вакууме. Ни радости, ни боли, ни огорчения, ни предвкушения, ни-че-го. Лишь мерзкий кислотный привкус на языке от вчерашнего разговора. На автомате брюнетка сварила себе кофе, не замечая, что взяла не свою чашку, а ту, которую приватизировала себе Свон за свои визиты, и от которой она перед сном хотела избавиться, но просто-напросто забыла; точно так же, на автомате, она переоделась в какой-то из своих бесчисленных костюмов и отправилась в мэрию, в свой бывший кабинет, чтобы подготовить все необходимые документы для отправки в вышестоящие инстанции, к тому же, необходимо было выбить бюджет на укладку новых дорог. Хоть она теперь мэром города и не являлась, но Дэвид Нолан с Мэри Маргарет Бланшер не уделяли ни капли внимания всем этим бумагам, необходимым для непривлечения внимания властей внешнего мира. Вместо того, чтобы заниматься всякой ерундой лучше бы ознакомились с законодательством, честное слово. Это был прекрасный день, один из тех, которые случаются в самый разгар весны: солнце светило ярко и весьма ощутимо припекало; скромные ручейки после прошедшего ночью дождя бежали по дорогам, бросая яркие блики в разные стороны. Казалось, ничто не сможет испортить этот день, но. Зайдя в свой кабинет, Реджина застыла столбом у входной двери, глядя на неожиданную гостью, бесцеремонно сидящую на ее бывшем столе и покачивающую ножкой в изящной туфельке. — Привет, сестренка, — поздоровалась гостья, глядя на Реджину из-под полей шляпы недобрым взглядом. — Что тебе здесь надо, Зелина? — появление младшей сестры не сулило брюнетке ничего хорошего — давняя зависть, из года в год только крепнувшая, как хороший коньяк, все время толкала ее на совершение пакостей различных мастей, и последствия всегда были весьма плачевными не только для самой Реджины, но и для всех остальных, редко кто оставался в стороне. — Не особо-то тепло ты меня встречаешь, — спрыгнув со стола, проговорила Зелина, и сделала несколько шагов к брюнетке. — Я еще раз спрашиваю: что тебе здесь надо? И как вообще ты сюда попала? — второй вопрос внезапно заинтересовал Реджину гораздо больше, ведь если можно было так запросто попасть в Сторибрук, то, быть может, не так уж и сложно было выбраться отсюда?.. — Нас с тобой связывают кровные узы… Я почувствовала, что твоя магия оживилась после стольких лет забвения… составила заклятие… и — вуаля! — я здесь, — самодовольно усмехнулась Зелина, тряхнув огненно-рыжими локонами. «Сама составила заклятие? — изумилась Реджина. — А мне до сих пор не удавалось толком.» — Мне нужен этот город, — безапелляционно заявила Зелина, скрестив руки на груди. — Причем тут я? — фыркнула Реджина и, обойдя сестру по косой, расположилась за столом. — Я больше не мэр Сторибрука, тебе с этим вопросом к чете Прекрасных подойти надо… — Не строй из себя идиотку, Реджи, тебе не идет, — спокойно сказала Зелина, затем развернулась на каблуках и подошла к столу, привалившись к нему бедром. — Думаешь, я не разобралась, как работает твое заклинание? Ведь ты создала этот город, ты знаешь его в мельчайших деталях, буквально каждый его миллиметр… и официальный твой статус совершенно не важен. Ты — создательница этого города и вольна делать со своим детищем все, что угодно, и связующая вас ниточка — твое колдовство, дает тебе здесь практически неограниченные возможности. Только вот интересно, почему магия появилась здесь не сразу? И раз вам удалось вернуть ее сюда, значит ты, на пару с Румпелем, умудрилась перетащить сюда немало артефактов из нашего мира, чтобы она здесь прижилась. — Я не понимаю, чего именно ты хочешь… Используя свои возможности, я могу расширять этот город, модифицировать его, уничтожить в конце-концов, но тебе ведь нужно что-то другое, да? — полюбопытствовала Реджина, пристально изучая свои идеально наманикюренные ногти. — Я же сказала, не прикидывайся… мне нужно сердце здешней магии, — вновь усевшись на стол и закинув ногу на ногу, спокойно проговорила Зелина. — Зачем? — так же невозмутимо спросила мисс Миллс. — А какая тебе разница? — хитро улыбнувшись, поинтересовалась девушка. — Это мое личное дело. — Боюсь, я не могу тебе отдать мой город, да и, если честно, не хочу, — даже не пытаясь растянуть губы в вежливой улыбке, сказала Реджина — играть в эти игры, старательно навязываемые сестрицей, порядком надоело. — Можешь катиться обратно в Оз, или в Зачарованный лес, или где ты там сейчас обитаешь, но город я тебе не отдам. — Ах, Реджи, Реджи… я ведь хотела договориться с тобой по-хорошему, — голос Зелины мгновенно стал тверже и утратил те капли доброжелательности, что были в нем секундами ранее. Девушка небрежно взмахнула рукой и в воздухе повисло изумрудно-зеленое облачко размером с небольшой воздушный шарик, стремительно закручивающееся спиралью к центру. Пару мгновений спустя облачко зависло без движения, стало плоским, и вдруг на его поверхности проявилось изображение. — Даже не думай, — ярость вспыхнула внутри нее мгновенно, будто щепка, когда она увидела довольно улыбающегося Генри в этом дурацком облачке и поняла, что Зелина пытается ей угрожать. — Ой, вот не надо мне тут глазками стрелять и грозно надувать щечки, все равно не напугаешь, — Зелина откровенно издевалась. Девушка потянулась к облачку, ткнула пальцем точно в глаз изображению Генри и облачко рассеялось. — Если ты хоть пальцем тронешь моего сына… — немного подавшись вперед, начала было Реджина, но сестра ее опередила: — То что? — То преисподняя тебе покажется раем, — негромко произнесла мисс Миллс, чей голос был пронизан угрозой насквозь, и вдруг, мгновение спустя, огненный шар сорвался с ее пальцев и врезался Зелине в грудь. Девушка вскрикнула, спрыгнув со стола, и пыталась притушить мгновенно вспыхнувшее платье. Вредное одеяние не поддавалось — считанные секунды спустя платье загорелось целиком, неестественно яркие языки пламени лизали длинные прекрасные рыжие локоны Зелины, уродуя их, укорачивая, лишая жизни, превращая в белый пепел, способный рассыпаться от малейшего дуновения ветерка. Реджина не мигая наблюдала за тем, как Зелина медленно оседает на пол, пытаясь сбить пламя, которое накрыло ее практически целиком — и не может, ведь пламя, порожденное ненавистью, просто так не тухнет… Реджина наблюдала, как покрывается волдырями оливкового цвета кожа, вслушивалась в истошный болезненный вой, даже не крик, и надеялась, что эта несносная девица, наконец, сдохнет, уже столько крови за время своего существования попортить успела… Но мисс Миллс все же не сумела подавить вздох разочарования, когда пламя вдруг потухло, Зелина прекратила кричать и, стряхнув с себя невидимые пылинки, поднялась на ноги целая и невредимая. — Концерт по заявкам зрителей окончен, — в ее голосе звучала неприкрытая ненависть. — Я тоже тебя обожаю, моя милая сестренка, но можешь больше не стараться меня убить — не получится. — Голь на выдумки хитра, — тоже поднимаясь на ноги, ледяным тоном ответила Реджина. — Говорю же — не получится. Можешь сразу проверить, чтобы успокоиться, — едко произнесла Зелина. — Даю тебе десять часов на размышление — мне как раз хватит времени на то, чтобы подготовить все для смены создателя… — Я не отдам тебе город, и Генри ты тронуть не посмеешь, — с прорывающимся раздражением процедила Реджина. — О, Боже, хватит со мной спорить, — бесконечно усталым тоном проговорила Зелина, вытаскивая из грудной клетки три острых клинка, вонзившихся туда мгновение назад. — И хватит портить мою одежду, она мне дорога как память. — Почему я не могу тебя убить? — абсолютно ничего не понимая, спросила Реджина, ненароком вспоминая про зомби из фильмов Генри. — Любопытство сгубило не одну кошку, дорогуша, — протянула Зелина и нагло щелкнула сестру по носу. — Думай… не то твоему Генри, того… С этими словами Зелина взмахом кисти наколдовала неестественного, какого-то гротескного Генри из воздуха и свернула этому образу голову, которая прикатилась к ногам Реджины и, скорчив показушную трагичную рожицу, расплылась зеленоватым туманом. Еще спустя миг сама Зелина скрылась в густом плотном тумане болотного цвета, оставив Реджину наедине с ее крайне невеселыми мыслями. Три долгих часа понадобилось для того, чтобы превратить свой дом в самое защищенное место в городе, которое только можно было придумать. Реджина постаралась на славу: защитная сфера по всему периметру участка — от любых нежданных гостей; полуметром меньше — кровная защита, которая не должна пропустить Зелину ни по воздуху, ни под землей, ни напрямую. Но Миллс не была на все сто процентов уверена в том, что это сработает — судя по словам Зелины, ее силы значительно выросли с их последней встречи… Чары, отражающие чужое магическое воздействие извне — прямо вокруг дома, зеркальные — на каждое окно; все двери и дверцы, выходящие на улицу обзавелись мелкой сеткой, светящейся слабым холодным белым светом, совершенно незаметным в свете дня. Любой, кто все-таки сможет найти способ подобраться к дверям, рисковал превратиться в хорошо прожаренный гриль, угодив в плен этого защитного заклятия. Закончив, немного пошатываясь от усталости и вытирая тыльной стороной ладони испарину со лба, Реджина вышла во двор и довольным взглядом окинула дом. — Ах да, — еще секунда и последний штрих — распознающие чары — также были наложены по периметру здания. На всякий случай. Недооценивать изворотливости Зелины ой, как не стоило. Внезапная трель мобильного телефона, раздавшаяся из кармана, заставила вздрогнуть от неожиданности — натянутые до предела нервы давали о себе знать. — Да? — даже ответить, не рявкая, не получилось. — Мы приедем через пять минут, — короткая сухая, безэмоциональная реплика Эммы Свон в динамике вызвала желание облегченно выдохнуть. — Спасибо за предупреждение, — язвительно и колко, хотя в голове набатом билось совершенно другое: «Молодец, что не затянула. Умница.» — Пф, — «Да пошла ты.» — усталый вздох в ответ сразу перед короткими частыми гудками. Казалось, что пресловутые пять минут длились целую вечность. Перепроверив каждое заклятие еще по два раза, Реджина подошла к самой границе защитной сферы и остановилась, скрестив руки на груди. Оказалось, что если внимательно присмотреться, то эту сферу можно разглядеть — она едва заметно переливается перламутром в солнечных лучах. Также обнаружился еще один существенный плюс этих чар: они не пропускали насекомых, в изобилии летающих в воздухе. — Привет, — улыбнувшись, сказал Генри и обнял брюнетку обеими руками. — Привет, — поздоровалась в ответ Реджина и сразу же зашептала диагностирующие чары. — Ты что делаешь? — мгновенно взвилась Эмма, едва завидев насыщенное багровое свечение, следующее за рукой брюнетки, скользящей по волосам мальчика. — Все в порядке, — проигнорировав вопрос блондинки, облегченно прошептала Реджина, поцеловав ребенка в лоб. — А должно быть по-другому? — раздраженно поинтересовалась Свон. — Пойдем, — потянув Генри за руку и продолжая игнорировать блондинку, сказала Реджина. — Мне нужно по одному волоску каждого из вас… — На кой-черт?! — грубо поинтересовалась Эмма, не собираясь ничего делать. Одновременно с этим Генри без всяких лишних вопросов вырвал волосок и отдал его брюнетке. — Сделай хоть раз то, что тебе говорят, Свон! — не сдержалась Реджина, чувствуя, как с каждым идиотским вопросом этой недогадливой блондинки уходит драгоценное время. — Как дети малые, — картинно закатив глаза, вздохнул Генри и, воспользовавшись секундной паузой, подскочил к блондинке, вырвал длинный светлый волос и отдал его Миллс. — Ну, спасибо, — недовольно пробурчала Эмма, скрестив руки на груди. Реджина усмехнулась, принимая требуемое, и, подойдя к входной двери, зашептала слова на непонятном шипящем языке. Прежде не очень заметная сетка вдруг проявилась, став отчетливой; брюнетка подошла к ней вплотную, вплела в ослепительно белые нити два волоска — темный и светлый, и с последним ее словом сетка вспыхнула, неприятно резанув по глазам Эмму и Генри, не успевших прикрыть их руками. — Заходим, господа, — проговорила Миллс, проходя внутрь. Мальчик, не стушевавшись ни на миг, последовал за ней, но шериф застыла в нерешительности на миг на пороге, ожидая чего угодно, но пару нерешительных переступаний на месте спустя все же вошла. — Начинайте, мисс Свон, — присаживаясь за стол, на котором лежали две небольших пачки бумажных листов, испещренных аккуратными строчками, невозмутимым тоном произнесла Реджина. — Генри, я уезжаю из Сторибрука, — без прелюдии бухнула Эмма, и в этот же миг мисс Миллс вручила ей один из листов, на котором было написано следующее: «В городе Зелина, моя сестра. Она грозится навредить Генри. Продолжай говорить, не сбиваясь, она может подслушать.» — Почему?! — воскликнул Генри, который также получил листок с посланием: «Малыш, тебе в городе грозит опасность, так что ты должен уехать с Эммой. Наш разговор сейчас могут подслушать, так что, пожалуйста, разыграй самое настоящее представление! Сведи разговор к тому, что ты не хочешь выбирать, с кем оставаться.» — Мне здесь надоело, — прочтенное послание тут же сгорело, превращаясь в пепел, едва коснувшись поверхности стола и ей на смену пришло следующее: «У меня есть план. Зелье, помогающее сменить облик — мы с Генри выпьем его в самый решающий момент. Я буду выглядеть как он, Генри — как я. Мы сымитируем побег ребенка.» — Чаю? — предложила Реджина, вклинившись в разговор, с громким стуком опуская на стол чайник и чашки, и только лишь в одной из них была горячая ароматная жидкость. — Тебе надоело! А как же я? Я не готов с тобой так просто расставаться! — голосом, звенящим от обиды, проговорил Генри, подмигивая протягивающей ему очередной листок матери. «В твоей чашке — зелье, выпив которое ты превратишься в меня. Это ненадолго, не переживай. Весь успех операции зависит от того, как хорошо мы сыграем свои роли. Когда кивну — пей.» — Генри, мы не хотим принимать решение за тебя, и собрались здесь за тем, чтобы спросить, с кем ты хочешь остаться… тебе придется сделать выбор, малыш, — напряженно наблюдая за тем, как брюнетка сжала в руках свою чашку, проговорила Эмма. — Ну уж нет, я выбирать между вами двумя не собираюсь, — очень натурально всхлипнув, сквозь сжатые зубы процедил мальчик, но взглянув ребенку в глаза, обе — и Реджина, и Эмма — поняли, что он говорит абсолютно серьезно. — Тебе придется, солнышко, — ободряюще сжав ледяные пальцы мальчонки, сказала Реджина с болью в голосе. — Ты сможешь поддерживать общение с любой из нас, с кем бы ты ни остался. Последние листки легли на стол. «У вас будет очень мало времени для того, чтобы выехать из города. Так что не тормози, Свон! Если Зелина схватит меня, хватай Генри и сразу же вывози его из города.» «У вас будет очень мало времени, Генри. Не дай блондиночке накосячить. И да, я люблю тебя, малыш.» — НЕТ! — вскочив на ноги, едва пробежав глазами по аккуратным строчкам на бумаге, взревел Генри. — Тогда я никого из вас не выбираю! Реджина поняла, что ее план рушится тогда, когда Генри, схватив чашку с бордового цвета варевом, замахнулся, чтобы запустить ее в стену, но Эмма, мгновенно оценив ситуацию, успела перехватить его руку и насильно влить зелье в протестующий рот ребенка, увидев кивок брюнетки. Густое, дурно пахнущее зелье совершенно не желало глотаться, но Миллс все же пересилила рвотные позывы и выпила его до дна, краем глаза заметив, что Генри — нет. Но то, что он сделал всего пару глотков уже хорошо, этого времени хватит на то, чтобы хотя бы кратковременно сбить Зелину с толку. Мгновенное головокружение и вот, тошнота прошла, как и не было, волосы больше не щекочут шею, и стол внезапно стал выше пояса. — Генри, стой! — воскликнула Эмма, изо всех сил удерживая отчаянно брыкающегося мальчика, успевшего превратиться в свою мать. — Пора, — одними губами шепнула Реджина, поймав перепуганный взгляд блондинки и сорвалась с места. Ладони взорвались тупой болью, вышибая входную дверь, невольный вскрик сорвался с губ в тот же момент; отбежав от крыльца метров на десять Реджина обернулась на бегу, и ее накрыло волной несказанного облегчения, когда она увидела, что Эмма, сама не своя, несется за ней, и Генри в ее облике с задержкой в несколько секунд неуклюже выбегает следом, на ходу отбрасывая с лица непривычные мешающиеся волосы. — ГЕНРИ! — отчаянный крик, горящие болью карие глаза, которые Реджина привыкла каждый день видеть в зеркале, и единственная мысль: «Он смог, он собрался, умница.» сделали свое дело — Миллс отвернулась и, глубоко вдохнув для храбрости, ускорилась, выбегая за защитный купол. Улица была пустынна, как никогда, и в этой тишине был очень слышен бег двоих, нагонящих ее людей, и, отчаянно не желая верить в то, что Зелина не клюнула, Реджине оставалось лишь повторять, как мантру: «Где ты, Зелина? Ну где же?» Пару минут безумного бега и, кажется, мольбы были услышаны. Зеленый плотный сгусток образовался на пути Реджины-Генри, окутал его тело, и последним, что услышала брюнетка, были слова: — Ну, здравствуй, племянничек! *** — Эмма, быстрее садись в машину, — дергая застывшую на месте блондинку за рукав, умолял Генри, судорожно всхлипывая. — Эмма! — Да… да, поехали, — встрепенулась шериф, оторвав взгляд от того места, где только что пропал «Генри», и покрасневшими глазами воззрилась на женщину перед собой. Глядя на нее сейчас, Эмма четко понимала, что это не настоящая Реджина, и это выбивало из колеи. — Немедленно садись в машину! — с силой тряхнув блондинку за плечи рявкнул Генри, чувствуя, что тело снова перестраивается. — Бежим, — увидев, что лже-Реджина вдруг стала меньше ростом, бросила Эмма и помчалась к машине. — Девочкой быть непривычно, — поделился Генри, плюхаясь на переднее сиденье и пристегиваясь. — Зато у тебя у единственного есть такой опыт, — едва сдерживая слезы, ответила шериф, завела машину и резко вдавила в пол педаль газа. Желтый жук резко сорвался с места и помчался в сторону выезда из города. *** — Малыш, это была душераздирающая сцена, — издевательски процедила Зелина, поглаживая опутанного толстыми веревками лже-Генри по щеке длинными пальцами. — Жаль, мне удалось только послушать — твоя мамаша поставила зеркальные чары на окна. — Кто ты и что тебе надо? — глядя в красивые миндалевидные изумрудные глаза напротив, поинтересовалась Реджина, гадая, раскусила ли Зелина обман или нет. — Твою ж мать, — глаза сузились, вспыхнув всепоглощающей ненавистью, губы искривились в оскале. — И я повелась… — Неужели ты думала, что я дам тебе даже мизерную возможность навредить моему сыну? — веревки опали и, извернувшись, Реджина надела на запястье скрывающейся в плотном тумане Зелины широкий агатовый браслет. Туман тут же рассосался, и девушка с удивлением воззрилась на свою руку. — Сдерживающий магию браслет? И всего один? — поинтересовалась Зелина, тряхнув рыжими локонами. — Ты же в курсе, что он будет сдерживать меня минут десять максимум? — Этого времени хватит, чтобы Эмма вывезла Генри за пределы города, — отходя от сестры на несколько шагов, констатировала Реджина, внезапно осознавая то, что в ближайшее время она сына больше не увидит. Это осознание неприятно давило, отдаваясь глухой болью в груди, и женщине хотелось поскорее остаться одной, а не предаваться сомнительному общению с коварной сестрицей. — Стой! — яростно выкрикнула Зелина, бросившись вперед, когда Реджина, уже успевшая превратиться в саму себя, скрылась в темно-фиолетовом облаке, переносящем ее на дорогу, с обеих сторон окруженную плотной стеной деревьев, где громыхали невесть когда сгрудившиеся на небе тучи, изредка озаряясь короткими всполохами. Холодные редкие капли падали вниз, со звучным шлепками ударялись об асфальт и разгоряченные щеки, постепенно учащались, забирались за шиворот, и одежда впитывала их, неприятно прилипая к покрывшейся мурашками коже. Еще полминуты и небеса окончательно разверзлись, проливая на землю огромную массу воды, и Реджине оставалось предаваться несбыточным мечтаниям о том, что она сможет заполнить собой эту сосущую, поглощающую и откровенно пугающую пустоту, что образовалась внутри. Реджина сошла на обочину, и пошла по ней, обняв себя за плечи, как только поняла, что окончательно замерзла, и остановилась лишь тогда, когда в полусотне метров от себя увидела знак, означающий выезд из города. Минутой спустя зазвучал шорох шин об асфальт и, еще несколько мгновений спустя, стремительный вихрь в виде желтого жука пронесся мимо, почему-то остановившись у самой границы. Глядя на эту видавшую виды машину, Реджина Миллс спинным мозгом чувствовала, что они смотрят на нее в две пары глаз, и понимала, что плачет — горячие слезы струились по щекам, смешиваясь с ледяным дождем и мгновенно остывали, а еще она понимала, что впервые за долгое время плачет от нестерпимой, звериной тоски. Не желая предаваться ни к чему не способному привести самоанализу, Реджина выставила вперед обе руки и начала шептать. Золотистое свечение сорвалось с ладоней, спустилось вниз, покрывая землю, добралось до границы и стало подниматься вверх. «Езжайте уже», — взмолилась Редина, когда свечение начало накрывать машину, и вдруг, та сорвалась с места, выезжая за пределы города. Еще секунда — и взору Реджины была доступна лишь дорога, уходящая далеко вперед, но теряющаяся в дожде. С этого момента город для бывших жителей Зачарованного леса и их потомков не существовал. *** — Куда мы едем, Эмма? — спросил Генри у блондинки, мертвой хваткой вцепившейся в руль и напряженно всматривающейся вперед, пытаясь хоть что-то увидеть через плотную стену дождя. — Во Флориду, — сухо ответила девушка, даже не глядя в сторону ребенка. — А конкретнее? Флорида не маленькая. — Пока не знаю. Там определимся, — понимая, насколько глупо звучит с ее стороны подобное заявление, сказала шериф. — В любом случае, не пропадем. — Я в тебе не сомневаюсь, — ободряюще улыбнувшись, произнес ребенок. — Черт! — сквозь зубы выдохнула Эмма, внезапно остановившись буквально в метре от черты, означающей край города, и, опустившись грудью на руль, спрятала лицо в ладонях. Очертания знака «Leaving Storybrooke» справа едва виднелись из-за дождя. Генри тактично молчал, а парой минут спустя, приняв обычное сидячее положение, Эмма немного истерично хихикнула, вытащив из кармана тяжелый значок шерифа. — Забыла отдать, представляешь, — надтреснутым голосом тихо сказала Свон, не отрывая глаз от поблескивающего в сумраке тяжелого куска металла. — Вернешься? Потом, когда все уляжется? — недоверчиво поинтересовался ребенок. — Ага, как же, — подняв глаза, с чувством сказала Эмма и взглянула в зеркало заднего вида. С этими словами блондинка приоткрыла окно и бросила значок, который пролетел по широкой дуге и скрылся в высокой траве у кромки леса. Эмма, не отрываясь, всматривалась в темную фигуру, чьи контуры размывались потоками дождя. Фигура стояла на обочине метрах в пятидесяти от машины, зябко обнимая себя за плечи, немного сутулясь под низвергающейся массой воды, не двигаясь с места. — Нам надо ехать, Эмма, — тоже взглянув в зеркало и мгновенно опознав человека в отражении, едва не плача, проговорил Генри. — Она просила не косячить… Оторвав взгляд от зеркала, Свон воззрилась на всхлипывающего ребенка и, не удержавшись, фыркнула. — Не реви, — легонько толкнув мальчика кулаком в плечо, проговорила Эмма. — Сама не реви, — слабо улыбнувшись, ответил Генри и вытер ладонью влагу с щеки блондинки. — Не буду, — отстраняя руку сына и трогаясь с места, ответила Эмма. — Не буду, малыш. Когда оба — взрослая женщина и ребенок — снова взглянули в зеркало заднего вида, то там отражалась лишь прямая двухполосная дорога, конец которой терялся в дожде — и никакого намека на еще секунду назад находившийся позади город.