Вопросы и ответы

Alec Benjamin – Mind Is A Prison Осторожно, небольшой спойлер для тех, кто не читал мангу. Таймлайн – после таймскипа, Акааши 22 года. ___________ *** ____________ Еженедельные вечерние посиделки в баре с друзьями из старшей школы как смысл жизни. Обсудить за кружкой пива последние новости и вспомнить былое – действительно приятное времяпрепровождение, совместный досуг, которого Акааши в глубине души ждёт с нетерпением. Стеклянный звон посуды, шипение пивной пены, взаимные подколки Куроо и Тсукишимы, заливистый смех Бокуто, цыканье Кенмы, который изредка присоединяется к их компании – эти естественные звуки поднимают настроение, заряжают бодростью на предстоящую неделю. От них так и веет чем-то настоящим, чем-то, чего так не хватает Кейджи в его повседневной жизни. — И всё-таки, Акааши, почему редактор манги? Ты никогда этим особо не интересовался, так что твой выбор кажется мне очень странным, – в очередной раз спрашивает Бокуто. Он делает это каждую неделю: задаёт один и тот же вопрос в разных формулировках, но никогда не помнит ответа на него к моменту следующей встречи. В принципе, несложно понять, почему так происходит, но иногда Кейджи чувствует себя настолько одиноко, что готов отдать всё, лишь бы не понимать. Правда, каждый раз, когда такие мысли закрадываются к нему в голову, вслед за ними почти сразу приходит осознание: у него нет ничего, что он мог бы отдать, ничего, что принадлежало бы ему. Вот и приходится каждый раз сочинять небылицы о тайных увлечениях, внезапных озарениях и о чём-нибудь ещё в этом духе. Но сегодня у Акааши нет настроения рассказывать сказки, хотя он и обнаружил в себе определённого рода талант к этому за десятки подобных встреч. Кейджи вдруг стало интересно узнать, что будет, если объяснить всё как есть. Раньше его почему-то останавливал то ли страх быть непонятым или даже осмеянным, то ли страх того, что рассказанная таким образом правда может разрушить его мир. Сейчас же смелости в Акааши прибавилось, хоть и неясно, что послужило тому причиной – духовный подъём и проблеск надежды или апатия вместе с всепоглощающим отчаянием. — Это будет достаточно странная и длинная история, устраивайся поудобнее. Услышав серьёзный тон Кейджи, Бокуто заинтересованно сверкнул глазами, а Тсукишима и Куроо прервали свой обмен едкими замечаниями. Даже Кенма отвёл меланхоличный взгляд от приставки и приосанился. Увидев такую реакцию, Акааши даже на секунду испугался снова, но тут же успокоился и тяжело вздохнул – терять ему нечего в любом случае. — На первом году старшей школы я начал замечать у себя проблемы с памятью, – сделал глоток пива Кейджи и начал свой рассказ. — Например, иногда я задавался целью вспомнить, что ел на завтрак, обед или ужин, как зовут моих одноклассников, учителей и даже родителей, какая была погода день назад – и не мог. Такая забывчивость насторожила меня, но я списал её на постоянное напряжение и решил уделить внимание своему здоровью. Я начал тщательнее следить за режимом и правильностью питания, чтобы почувствовать себя лучше. — Ха? Не припомню, чтобы ты так запаривался, – встрял Бокуто. – Вроде всё нормально у тебя было? — Неудивительно, что ты этого не помнишь. В сценах всё действительно было в полном порядке. — В сценах? — Дай мне договорить, пожалуйста. Я всё объясню. — Угу, – Бокуто задумался и умолк. — Так вот. Хоть я и занялся укреплением своего здоровья, ситуация лучше не стала. Напротив, даже ухудшилась. Я заметил, что не могу вспомнить не только детали и подробности своей текущей жизни, но и своё прошлое хотя бы в общих чертах. Не могу вспомнить, как жил до поступления в Фукуродани, с кем дружил, чем интересовался – вообще ничего. — А вот это уже странно, – на этот раз вмешался Куроо. – Я своё детство помню хорошо, практически во всех деталях. У вас так же, ребята? Все сидящие за столом, кроме Акааши, утвердительно кивнули. — Так и я об этом. Действительно странно. Естественно, игнорировать эту проблему дальше я не мог, поэтому обратился к врачу при первой же возможности. И знаете, что? – Кейджи сделал паузу, чтобы отпить ещё пива, и окинул взглядом своих слушателей. — А ничего. Провели полное обследование, чтобы выявить любое, даже незначительное отклонение от нормы, но ничего такого не нашли. Я был абсолютно здоров, и никто не стал слушать мои жалобы. Вспоминая свои ощущения в тот момент, Акааши неосознанно начал говорить с оттенком возмущения в голосе, но через секунду его тон сменился на более холодный, отчего у всех за столом по коже побежали мурашки. — Тогда я очень сильно испугался. Я думал, что эта неизвестная болезнь будет прогрессировать, и рано или поздно разовьётся настолько, что я забуду что-нибудь фундаментальное и из-за этого умру. Например, меня собьёт машина, когда я буду переходить на красный или в неположенном месте; или я забуду, что надо дышать и как правильно это делать, – по округлившимся глазам сидящего напротив Кенмы Кейджи понимал, насколько дико и странно звучат его слова: – Было страшно, но, как видите, со мной всё в порядке. Больше никаких ухудшений, мне даже стало лучше, если можно так выразиться: прошлое я не вспомнил, но детали забывать перестал. Акааши остановился в нерешительности, обдумывая свой дальнейший рассказ, а затем добавил: — Правда, происходило это улучшение постепенно. Я собирался предпринять разные действия, чтобы облегчить своё состояние, и начать решил с поиска людей, которые испытывают такие же проблемы, но никого не нашёл. Тогда я стал анализировать, что именно я забываю, а что именно помню, и заметил кое-что занятное. Связь оказалась достаточно простой: абсолютное большинство воспоминаний было так или иначе связано с волейболом. Более того, волейболом объединялись не только мои воспоминания, но и воспоминания моих знакомых обо мне. Когда я понял эту закономерность, то начал воспринимать происходящее немного иначе. Я перестал видеть пропуски в своей жизни как провалы в памяти, потому что понял, что, на самом деле, по своей сути это явление ближе к путешествиям во времени. Я просто шёл от одной значимой, продуманной кем-то сцены к другой такой же сцене, а всё, что лежит на этом пути, никем не продумано – вот я этого и не помнил. И не мог назвать имена учителей и одноклассников я вовсе не потому, что у меня какие-то проблемы с памятью, а потому, что этих имён просто-напросто нет. За столом повисла тишина. Кейджи очень сильно напрягся, рассказывая последнюю часть истории, потому что та была самой важной и опасной. Он собирался завершить своё повествование закономерным выводом, к которому пришёл сам, но тут заговорил Тсукишима: — Я только одного не могу понять: Акааши-сан, как эта неправдоподобная, но захватывающая история связана с вашим решением стать редактором манги? Насколько я помню, вопрос Бокуто-сана заключался в этом. Угрюмо молчавший до этого момента Бокуто воспрянул духом и влился в разговор: — Да, точно! Всё это напоминает сюжет какой-нибудь безумно интересной остросюжетной манги – и это единственная связь, которую я пока вижу. Кстати, я бы даже не поленился прочитать такую мангу! Кейджи задумался. Он был полон решимости довести дело до конца, когда начинал свой рассказ, но сейчас эта решимость куда-то испарилась. В итоге сомнения в правильности этого поступка и страх перед неизвестным одержали верх над желанием поделиться с друзьями своим одиночеством, и Акааши легко улыбнулся, сбросив с лица любые намёки на серьёзность. — Верно подмечено! Согласитесь, это очень увлекательный сюжет, хоть ему и не хватает проработанной матчасти. Как-то на летних каникулах после второго года в старшей школе мне на глаза попалась манга про парня, который осознал, что он второстепенный персонаж манги. Не помню, к сожалению, как она называлась, но читать было очень интересно. С тех пор я загорелся идеей увидеть как можно больше таких интересных творений и помочь им найти своих читателей. Извините, что такую драму разыграл, мне хотелось подшутить над всеми вами. — Акааши, твоё чувство юмора отвратительное, это ни разу не смешно, – Кенма, до сих пор слушавший с наибольшим интересом и напряжением, скорчил непередаваемую гримасу, разочарованно вздохнул и вернулся к своей игре. — Ха-ха. Ну я же извинился. Больше так не буду, обещаю. Можешь расслабиться. Остаток вечера друзья провели за менее серьёзными беседами, шутя и веселясь. Сердце Кейджи ещё какое-то время билось учащенно после сделанного выбора, но вскоре успокоилось и оно. Уходя домой, Акааши думал о том, что отступился от задуманного ещё до того, как Тсукишима задал свой вопрос, умолчав о том, что, будучи напуганным подростком, действовал не так рационально, как хотелось бы, и начал исследование плачевной ситуации совсем не с попытки найти друзей по несчастью, а с самоубийства. Именно затянувшийся со сверхъестественной скоростью продольный надрез руки привёл Кейджи в чувство и стал опорной точкой его рассуждений. Рассказать об этом он не решился. В конечном счёте, не так уж всё и плохо. Акааши не на что жаловаться – Создатель никак не калечил его судьбу, вероятно, даже каким-то образом почувствовал, в каком состоянии находится Кейджи, и постарался ему помочь, дав возможность участвовать в сотворении других миров. Как минимум, Акааши хочется в это верить – от этого становится чуть менее одиноко. А ещё ему хочется верить, что сегодняшний разговор с друзьями запомнится кому-нибудь из них, и на следующей встрече они продолжат разговор о хитрых сюжетах или хотя бы о несмешных шутках. — И всё-таки, Акааши, почему редактор манги? Ты никогда этим особо не интересовался, так что твой выбор кажется мне очень странным, – в очередной раз спрашивает Бокуто. Хотеть не вредно.