Пряный запах темноты

Ответ на свой вопрос Питер получил в тот же день. Ближе к вечеру, когда Питер замучался от безделья в своей комнате, он решил выйти. Стены давили на него, хотя Питер уже и начал привыкать к тесным пространствам, что люди зовут помещениями. Книга, взятая из библиотеки, нисколько не увлекала. Все ухудшало то, что в доме находились охотники. «Нечисть». Безжалостные твари, которых даже людьми можно было назвать с трудом. Питер понимал, что слишком предвзят к этому, что испытывает слишком много ненависти и страха, только вот их перекрывало горькое сожаление. Сколько бы сказок, сколько бы предостережений не рассказывали ему взрослые. Гарри как-то сказал, что Питер слишком мягкосердечен и добр. Гарри. Как скучно без него и других его братьев и сестер. Питер остановился в коридоре, оглядываясь в темноту, которая подсвечивалась едва заметной серой дымкой, позволяя видеть силуэты предметов. Из окна виднелись тучи, которые заполонили небо, скрывая и звезды. Питеру вспомнилось, как его задирали там, дома. Они были хорошими друзьями, но даже их эта его «погрешность» слегка выбивала из колеи. У них дома все было по-другому, привычно, но также странно. Мало кто из его сверстников любил в человеческом обличье бегать по лесу, тренируя не только свою звериную сущность. Руки и ноги прекрасно были приспособлены для того, чтобы ловко взбираться на скалы, на деревья и прыгать на небольшие расстояния. Мелкое, более изворотливое тело во многом уступало большому звериному, но лапы не могли зацепиться за отступ, не смогли бы подтянуться на ветке. И не то, чтобы остальные юные оборотни этого не умели — не любили. Питер был одним из немногих, кто относительно легко привык к своим двум сущностям; будучи человеком, тяжело держать себя в руках. Углубившись в мысли, Питер пошел дальше. Он с тяжелым сердцем думал о доме, понимая, что в этот раз его пребывание у Брюса будет намного дольше. Питер прошел второй этаж, спустился на первый. Все вокруг помогало отвлечься от мыслей и воспоминаний, от звонкого смеха в ушах. Как только его нога ступила в холл, навстречу ему вышел Брюс. Встревоженный, слегка нахмуренный. Питер впервые его таким видел. — Схлынь. — Ч-что?.. — Не время, быстро. Схлынь! И не смей возвращаться без разрешения. Питер не посмел больше задавать вопросов, глядя на то, каким Брюс был взволнованным и встревоженным. Он переживал, но еще более необычно — он переживал за Питера. И Питер послушно позволил схлынуть своей природе куда-то вниз, очень далеко. Во тьму. Вся сила зверя спрятана далеко и глубоко внутри, чтобы не осталось ни-че-го. Принудительное и тяжелое действие. Его «зверь» был «заперт в клетке», вторая сущность теперь казалась сном. Вместе с этим пропало что-то. Питер огляделся, моргнул, с трудом привыкая к такому… тусклому миру. И правда, все стало таким невзрачным, блеклым. Он будто потерял руку или слух, лишился чего-то, что сделало его инвалидом. Все было так ужасно до зуда, что хотелось отпереть «ту сторону». Но Питер сдержался, прекрасно зная, как неприятны последствия «схлынивания». Никто из оборотней не любил это, даже если привык к облику человека. В тот же миг в холл вошли несколько людей. Питер ощутил тревогу — только у себя в груди. Она перехватила дыхание и заставила слегка запаниковать. Питер был абсолютно гол, если выражаться фигурально, перед этими незнакомцами. Охотники. Среди них был и тот мужчина, которого Питер встречал утром, только уже без своего колчана со стрелами. Да они все до одного были охотниками. Питеру было некомфортно ощущать себя слабым человеком, не имея шанса быстро обнажить свои клыки и ощутить то, что спрятано внутри — чужие эмоции. — Бэннер? — Простите, господа, что без объяснения покинул вас. Бэннер легко улыбнулся, возвращая спокойное выражение лица. Только глаза порой поглядывали на Питера. А сам Питер… А что он? Слегка нахмурившись, он пытался не показывать виду, что ему плохо. Тошнило. Мутило. Будто он плыл на большой скорости по реке с сильным течением… Это было временное явление, но легче не становилось. На миг перед глазами потемнело, а в ушах зазвенело: «... мой протеже...». «...плохо?..» «... не каждый... должен уважать...» «Уходим». Впрочем, вскоре это прошло, но Питер потерял нить разговора. Когда он поднял взгляд со своих ног, куда успел его опустить во избежание вопросов, Питер наткнулся на карие глаза. Женщина, единственная в компании, внимательно смотрела на него, тогда как большая часть внимания была сосредоточена на Брюсе. Питер сглотнул. Женщина отвела взгляд. Ему показалось, или ее глаза сверкнули золотом?.. — Питер? — Да? — Тебе нужно перекусить. И перевязать рану. Идем. Питер поддался теплой руке Брюса, поглядывая на группу воинов, что убивали их род. Он поднял немного отрешенный взгляд на Брюса. Охотники уже уходили. Тихий вздох. Стало легче, словно их присутствие что-то решало, но не было той нервозности и беспокойства, что они заметят. Питер прикрыл глаза. Ужасно. Они прошли на кухню. Брюс попросил шепотом принести им необходимое, а затем подошел обратно. Питер успел устроиться на стуле, поглядывая в очаг, где горел огонь. Пахло выпечкой, травами и горечью копоти. Даже человеческий нос чуял эти запахи, наслаждался ими. Все не так плохо. — Почему они… здесь? Брюс ощущал тревогу, а Питер не пытался ее скрыть. Перед ними появились пара кружек с горячим вином и специями, сыр и хлеб. Девушка, что поставила перед ними еду, также тихо ушла, с тревогой глядя на Питера. Брюс подмечал все, а вот Питер был сосредоточен на другом. И есть ему совсем не хотелось. — Сначала выпей, — посоветовал Брюс. Питер поморщился и покачал головой. Брюс вздохнул и неуверенно положил руку на плечо. — Тебе нужно поесть, — с этими словами Брюс взял бокал и вложил его в тонкие руки Питера. — Ты же знаешь, что я не принимаю гостей. Практически. — Да. — Они требовали соблюсти закон гостеприимства. — Значит… — Они проходили мимо и нуждались в помощи. Столкнулись с кем-то на севере. Вдох. Выдох. Это не была территория его стаи. Ух, не была, если, конечно, по дороге они не отошли далеко на запад. Тогда, возможно, они побывали в его доме? Убили там всех и… Питер сгорбился, слегка пригубил вино и закашлялся, ощутив горечь спиртного, даже будучи в таком состоянии. —И дело не в группе в целом, а в одном человеке... Брюс мягко убрал руку, давая Питеру продышаться, но не отходил. Сидел и ждал, наблюдая. Брюс никогда не был доволен позициями некоторых своих братьев прятаться в лесу и нападать на всех, кто зашел на их территорию, поэтому мало что говорил о себе. Лишь самое необходимое, жизненно важное. Без лишних предисловий личного характера. В этом плане линию поведения Брюс подцепил у Энтони, о чем не жалел и понимал своего друга, а с другой стороны… Энтони все же был человеком, пусть и гениальным. Питер тем временем все же взял кусок сыра и откусил. Противно-кислый вкус распространился во рту, но был гораздо терпимее, чем прежде. Ух, хоть в чем-то есть плюс. А еще он вспомнил, что бы жутко голодным. — Женщина, что была среди них. Она полукровка. Питер замер, сглотнул и поглядел уже на Брюса с немым вопросом. В глазах отражалось искреннее удивление. Он с трудом поверил в слова, хотя и понимал, что сомневаться в них не стоило. Брюс просто кивнул. — ...Это возможно? — Редкое исключение из правил, Питер. Очень редкое. Но такое возможно. — Хоть мы и можем иметь потомство с людьми, но в основном ребенок от смешанного брака будет… простым человеком. — Питер не понимал, вспоминая важные разговоры взрослых членов стаи. — По крайне мере, раньше наша стая не встречала полукровку. — И не удивительно. Как минимум — они не могут обратится. Питер ахнул, ужасаясь такой несправедливости. Тогда не удивительно, что подобные жили среди людей! Брюс тоже взял бокал и отпил вина. — Но такие как Нат — та женщина, — возможно, нас чуют, Питер. Характерный запах зверя, скорее всего, но точнее сказать не могу. Не до конца уверен, но с тобой лучше не рисковать. — И даже будучи человеком, могут разоблачить. — В точку. — Но почему они не могут?.. — Я точно не знаю, но есть несколько теорий, — Брюс улыбнулся, увидев заинтересованность Питера. — Как то, что сами подавляют свою сущность, так и просто… искажены, изуродованы, как и Ярые. Но даже так, мысленная связь у Ярых с оборотнями остается, а вот про полукровок не знаю; Нат не очень любит… разговаривать об этом со мной. — Извини, — единственное, что нашелся сказать Питер, ощущая себя виноватым. Но речь не об этом. Ему и правда стало чуточку любопытно. В чем их отличие от полукровок? В связи с чем та женщина, Нат, не могла принять облик, что был дарован им всем Матерью? Неужели Она отвернулась от своего ребенка из-за того, что в нем течет человеческая кровь? Или дело было в другом: смешение привело к тому, что полукровка просто не может принять иной облик, чем тот, в котором был зачат? Но тут в голову пришла другая мысль. — Брюс, такие... как она — ненавидят нас? Брюс вздохнул. Он смотрел в обеспокоенное лицо Питера, совсем не понимая, откуда взялось такое взрослое выражение. Отчасти он слишком просто воспринимал ситуацию, деля все на «черное» и «белое». Однако они провели рядом слишком много времени, чтобы Бэннер не понял, что имел в виду Питер, задавая столь банальный вопрос. — Я думаю Нат подалась в Охотницы, чтобы банально выжить. Даже будучи в человеческом обличье, имея за спиной не так много сил, как мы… Она все же отличается от людей. — Получается, просто ни одна сторона не принимает полукровок полностью. Молчание послужило согласием с последней фразой Питера. Брюс распорядился о еде. Они вышли с кухни, где никто не мешал им разговаривать, и направились в гостинную ужинать. Гости к ним не присоединились, что было неудивительно, пусть им и было нужно так «отблагодарить за гостеприимство». Брюс получил извинения, а Питер — блюдо из говядины. Аппетит вернулся, но еда не лезла. В горле встал ком. Питер задумался о такой судьбе и о причине прятаться от Нат. Впрочем, она была Охотником. Она выбрала профессию, что убивала ее собратьев. Значило ли это, что она определилась со стороной в бесконечном противостоянии? Но Питер не мог с уверенностью сказать, что женщина, которая смотрела на него в холле, жила ради ненависти и убийств. Еле справившись со своим ужином, Питер покинул Брюса. Остаток времени он просидел в комнате. Ночь наступила слишком быстро. Ему нужно было хорошенько отдохнуть и просто немного поспать, чтобы уложить новую информацию в голове. Его тревожило что-то еще, но Питер не мог обличить это чувство в слова, что бывало с ним редко. Словарный запас — да и владение человеческим языком — у него был на довольно высоком уровне, если учесть, что оборотни предпочитали общаться мысленно. Кровать в комнате встретила его прохладными объятиями: камин только затопили, и помещение не успело прогреться. Питер еле стащил с себя одежду, впервые ощущая холод так остро. Поежившись, он натянул белую рубаху до колен и залез под одеяло, ожидая, когда уснет. И сон не заставил себя долго ждать. Утро встретило его такой же тревогой, с которой Питер надеялся расстаться в ночной темноте. Кровать, что ранее была слишком мягкой и странной, теперь казалась душной и неприветливой. Питер покинул ее без сожаления, хотя солнце едва-едва сияло на горизонте. Начинался восход. Питер не сразу решил выйти из комнаты. Походив вокруг да около, нарезая круги по комнате, он все же собрался и поспешил во двор. Брюс не запрещал ему выходить, так что упрямо поджав губы, Питер зло шел вперед. Он сам не знал, на что именно злился, но ощущал несправедливость, растекающуюся по воздуху, как дурман людских эмоций. Небо еще было блеклым, серым. Редкие лучи солнца освещали окрестности, придавали небосклону яркий голубой цвет между облаков. Внутри особняка стоял холод. Осень с каждым днем становилась все беспощаднее, обещая скорые холода. Питер необдуманно накинул поверх легкой рубашки тонкую куртку. Под нее забирался утренний холод, заставляя подрагивать, но путь был продолжен. Возвращаться в комнату не хотелось, а с каждым быстрым шагом было все меньше заметно, что одежда была слишком легка для осенней погоды. Впереди была конюшня. Большая. В ней спали несколько лошадей, в том числе и те, на которых приехали «незваные гости». Питер не любил места скопления животных. Они реагировали на него бурно, начинали шуметь и в общем слегка нервировали. И сейчас не обошлось без этого: если многие скакуны Бэннера привыкли к тяжелому запаху опасности, исходящему от Питера, то «новенькие» истерично заметались по стойлу. Питер не обратил на них внимание. Убежать они не могут, а значит, вскоре успокоятся. Его прогноз оказался верен и сбылся гораздо быстрее, чем планировалось. Когда животные затихли, Питер залез на второй этаж, где хранилось сено, и блаженно закрыл глаза. Запахи лошадей, сена и пота немного выбивали из колеи, но Питер не жаловался. Здесь и правда было спокойно. Мало кто залезал на второй этаж, мало кто знал, что это место использовалось не только для хранения сена. Ощутив долгожданное спокойствие, Питер сел, зевнул. Он немного задремал, а солнце уже вовсю осветило окрестности. Сквозь щели досок внутрь конюшни проникали желтые полоски света. И тут эту идиллию прервал громкий смех, звук шагов и шорох одежды. Следом раздался звон металла, который заставил мурашки пройтись по коже Питера. Ни с чем нельзя перепутать это: звук, который обозначал вытаскивание меча из ножен. Питер не раз его слышал. Пришли убить его? Или это засада? Но он даже схлынул! Не было никакого повода, ни знака, ничего… Нет, не стоило паниковать — в первую очередь приказал сам себе он. Питер неуверенно спустился, стараясь создавать как можно меньше шума своими неуклюжими движениями. Тело в такие моменты казалось настоящим мешком с костями — тяжелым и неповоротливым грузом. Во дворе и правда были охотники. Питер замер у входа, не в силах отвести взгляд. Он не поспевал за выпадами, взмахами, атаками. Для человеческого глаза было очень быстро, но Питер все равно следил. Это было одновременно и страшно, и интересно. Они были сильными. Не зря они могли убить даже опытного зверя, «монстра», как они сами говорили. Это был легкий и завораживающий танец, который мог перерасти в любой миг в смертоносный. Какая бы ненависть ни сидела внутри, она не могла превозмочь простую и крайне практичную мысль: именно эти люди ничего лично ему и его семье не сделали. Питер не мог ненавидеть их до звериного рыка, до ослепительной животной ярости, которая охватила бы разум. Он стоял, наблюдал, следя за каждым взмахом, лениво перебирая эти мысли, понимая, что навряд ли избавится от привычки «видеть только хорошее и быть таким», — как сказал бы Гарри. Врет он все. Питер не был хорошим, а лишь старался им быть. Хлоп. Хлопанье двери прокатилось по конюшне хуже раската грома по полю. Питер вздрогнул, резко оборачиваясь. Сердце в груди подскочило, казалось, до горла и также резко опустилось, отдаваясь болью. В конюшню вошли двое мужчин. — Да брехня это все! Веселый голос говорившего приглушала маска, скрывавшая половину лица, а вторую половину — капюшон, но и без этого Питер видел в прорезях для глаз два темных огня на фоне обгорелой кожи. Вздох. В горле встал ком. Питер не сразу нашелся, что сказать, когда эти глаза уставились на него. Он хотел остаться незаметным, но был обнаружен слишком легко. Слишком.