Пряный запах темноты

Зал искрился. Он был ослепителен. Ярок. Невыносим из-за своего сияния. Вокруг было море украшений. Пахло хвоей; ветки елей покрывали стены, а пестрые ленты опоясывали их. Но одним большим великолепием было огромное дерево, завешенное, просто морем разнообразных украшений: шары, фигурки, яркая и пестрая ткань, а также тонкие сосульки, сделанные из серебра. Питер не ощущал тут ничего грациозного или величественно, хотя архитектура здания, его красота проектирование очаровывали. Скорее, дело было в том, что всего было… слишком много. И это угнетало. Было не комфортно. Разодеты были люди, разодеты были стены, и вокруг витали неестественные запахи. Питер прошел по залу один круг в сопровождении Старка и леди Поттс. Поначалу на него было обращено много взглядов. Чем-то напоминало ту прогулку в лес на охоту, но внимание здесь было более… мерзким. Лживым и совершенно не искренним. Со временем оно угасло, но Питер устал уже после часа такого круговорота. Люди подходили и уходили. Запахи менялись. Эмоции вспыхивали и гасли. Порой вместо улыбок и вежливости Питер ощущал раздражение и зависть. Старк отпустил его недалеко, но и это было лучше, чем находиться все время возле одного из известнейших людей страны. Кто вообще мог его не знать? Теперь казалось, что даже вшивая дорожная собака не могла не знать Энтони Старка. Леди Поттс проводила его улыбкой в глазах, а сама тронула плечо Тони, привлекая внимание к себе. Он тут же отвлекся. А Питер в который раз за свою жизнь подумал, что женщины — страшные существа в любом обличье. Питер был вынужден составить компанию одной леди в танце, но затем позорно от нее сбежать. Столь искренняя радость, молодая заинтересованность больно ударила по самолюбию. Питер навряд ли сам мог бы назвать себя честным, а потому искренние глаза леди как-то особенно давили его. Он остановился у одного из выходов, что был спрятан за плотной тканью штор. Многие стены были спрятаны за тяжелыми белыми шторами, украшением которых служили покрытые серебром кисточки. Питер мог в любой момент спрятаться за ними, что счел весьма удобным. — Питер. От приятного женского голоса Питер вздрогнул и резко обернулся вправо. Чуть поодаль стояла девушка в черном платье, разбавленном только белыми вставками и ослепительными украшениями. Светлые-русые волосы смотрелись неестественно, цвет не шел Фелиции. Но даже так она производила нужный эффект, сшибая с ног. Или дело было во взгляде, которым она окинула Питера с ног до головы. Фелиция подошла, легко коснулась пальцами локтя. — Я скучала. — И я, — вдруг улыбнулся Питер, но мягко убрал вторую руку со своего плеча. — Но не по этому. Зачем ты здесь? — Я просто… гуляю. Сама по себе. Фелиция кинула на Питера взгляд, а затем перевела свой взор на зал и улыбнулась, склонила голову провокационно в сторону, всем видом показывая, что она чистая и невинная. — Там, где ты, всегда… — Питер не успел закончить. — Неудача? Фелиция обожала подобные сравнения. Ее глаза горели; не важен был ответ — важно было успеть вставить свое, вмешаться. — Проблемы. Фелиция улыбнулась,наклоняясь ближе, почти к самому уху Пиетра. В руках у нее был бокал, а на пальцах — отнюдь не такие скромные кольца, как рюши на ее платье. — А ты переживаешь... — Ты снова за старое?.. — ...за всех. Девушка даже не взглянула, куда были направлены глаза Питера, лишь отстранилась и пригубила напиток. Она снова оглядела зал, словно искала очередную жертву. Внимательно. Пристально. Черты ее лица при этом сохраняли любезный вид; она была красива. Та опасная красота, которая обычно убивает быстрее всех. Ей невозможно противиться. Ужас. — Это подарки. — Тема беседы меняется. — Если ты о моих украшениях. Питер оторвал взгляд, нашел глазами Старка — тот приветливо разговаривал с кем-то, но с его лица не сходила маска вежливого нейтралитета. Почему-то стало чуть спокойнее. Питер вздохнул. — Прошлые твои дарители и ухажеры искали тебя полгода по всему лесу. Фелиция рассмеялась тихо, отчего-то вздохнула, поставила бокал на столик рядом. Она потянула Питера за собой, схватив за руку, и крепко сжала пальцы. Горячо, цепко. Фелиция подгадала нужный момент. Заиграла музыка, послышалось пение. Большая часть внимания людей была направлена на маленькую сцену, когда они с Фелицией скрылись за дверью в коридоре. Питер не успел ничего сказать. Их скрыла тьма коридора, а Фелиция прижалась к нему. Приковывая своим телом к стене, она приложила к губам Питера палец. Фелиция была чуть выше него, отчего ее волосы щекотали виски, ухо. Беспокойство понемногу улеглось; рано. Слишком рано. Новая волна ударила его под дых. — Тише, — прошептала почти в губы Фелиция, а лицо ее вдруг стало непроницаемым, опасным. Удар пришелся в цель. — Слушай внимательно, волчок. Фелиция прижалась. Неприлично близко; недосягаемо далеко. Питеру оставалось лишь стоять на месте, ощущая в теле легкую дрожь от скованности. Руки ее сжались на его груди. Его одежде. Шорх. Шорх. Пуговицы одна за одной были безжалостно расстегнуты. Фелиция смотрела не вниз на свои ловкие тонкие пальцы, а прямо в глаза. Карий цвет растворился в серебре луны. Вздох вызвал ее улыбку, что разрезала нутро. — Остерегайся забираться в Озборн-хаус. Великое здание предназначено для великих людей. Это был не страх. Не беспокойство. Внутрь проникла чужая тревога. Едкая, мерзкая, она не давала схватить себя, чтобы понять, за кого или за что было тревожно. И Фелиция не выдавала себя; она словно наслаждалась моментом. Внутри посыпались искорки восторга. От опасности. От ситуации. Пальцы сжали плечи под рубашкой, нащупывая ключицы. — И проблем, — нежно прошептал ее голос. — Ты снова говоришь загадками. Ответ вышел отчаянно смирившимся. Поцелуй пришелся в самый уголок губ. Тело, что было недвижимо, зачаровано моментом, резко отпрянуло в сторону. Питер слегка споткнулся и упал бы, не смея отводить взгляд от девушки напротив. Горизонт покачнулся куда-то в сторону, как вдруг чьи-то руки схватили его за плечи. Крепко. Неожиданно ловко. Ключицы ныли от легких царапин — следы ее когтей. — Ох, ой, вы полегче, что ли. Питер чуть было не застонал с таким жутким отчаянием, что это напоминало бы вой. Он узнал этот голос. Вздох. Поворот головы, чтобы удостовериться и посмотреть одним глазком на такое нешуточное совпадением. Глаза темнее, чем у него встретили взгляд Питера; уже до зубовного скрежета знакомый взгляд. Лицо Уэйда было спрятано все также под маской с капюшоном. Черная ткань скрывала его в темноте коридора еще лучше. Его руки все также держали Питера, хотя надобности в этом не было. Нужно было оторвать их себя, стереть этот насмешливый взгляд. Кошки всегда ускользают вовремя. Фелиция уже прошла мимо бесшумно, каким-то образом подобрав платье так, что ни единый шорох не раздался в коридоре. Питер обернулся поздно. Он заметил лишь светлые волосы и глаза. «Пока-пока, Питер». — Нет, да стой же, Фелиция! Конечно, она его не послушалась. Скрылась, как наваждение или дурной сон за дверью, из которой они оба выскочили. Питер рванулся было за ней, слепо идя по следу, как простая гончая на охоте. Нельзя ее отпустить. Срочно. Фелиция любит ускользать из чужих рук, от чужого взгляда. От всего чужого. Другом ей было лишь одиночество. Питер вырвался было из рук, сделал шаг, но тут же был схвачен обратно. Сердце еще ныло от тревоги, помнило след этой стыдной эмоции. На смену пришло нечто иное. Полыхнуло легким озорством, раздражением, усталостью. Такие простые и свежие эмоции. Питер остановился, не сопротивлялся. Уэйд вздохнул и покачал головой, не то жалея о своем поступке, не то негодуя. Неясно. Он потянул обратно, а затем отпустил Питера. Спокойный как скала, он казался слегка задетым. — Что? — Ты себя видел, герой-любовник? Мне то в принципе ничего, но выходить к людям в таком виде не рекомендовал бы, раз я уж тут вас застукал. Как взрослый, возьму ответственность на себя. В последний раз. Фу, какое слово. Чужой голос бодрил, но вносил столько неясности, что это слегка выводило из себя. Тон каждой фразы был иным — то насмешливый, то серьезный, то раздосадованный... — Что?.. — И у тебя помада на лице. Питер слегка удивленно взглянул на свою котту, пуговицы которой были наполовину расстегнуты. Ловкие пальчики, нежное прикосновение. Ох. Помимо всего прочего, его рубашка была также раскрыта у самого горла и ниже, открывая ключицы. Щеки обожгло. Опять она с ним как с котенком!.. Пришлось все застегивать обратно, прятать свою шею, кожу, тело за платком, за рубашками, за тканью. Непривычно, сердясь больше на себя, чем на кого-то еще. — Что… Уже не так уверенно. Уэйд тем временем вдруг хмыкнул. Он внезапно стал каким-то приятно-спокойным, наблюдая, как Питер приводил себя в порядок. Затем, когда Питер уже почти закончил и хотел что-то сказать, схватил его за подбородок и больно надавил. Палец пришелся ровно туда, где виднелась красная помада — в уголок губ. И Уэйд с удовольствием размазал красное пятно до нижней челюсти. Наивные глаза Питера расширились еще больше, моргнули, уставившись на Уилсона, который совершал явно какую-то дерзость. Питер не знал, как реагировать. Злость улеглась сразу же, уступив место удивлению и растерянности. Не той наивной-детской, в которой притаился восторг, а скорее именно той, что скрывала резкую эмоцию, которая ударила бы без жалости. Опалила огнем. Жест был настолько будничным, насколько и сомнительным. Взгляд Уэйда вдруг потемнел. Тепло у основания шеи сзади опалило и привело в чувство Питера. Любопытство, заинтересованность и легкий расчет. Уэйд разглядывал его. Питер резко отбросил руку от своего лица, отступил на шаг и поправил волосы. Слегка волнистые, непослушные — им этот легкий жест не помог. Они не сразу легли на место, открывая лицо. Питер был недоволен. Только вот сейчас смог выдавить из себя лишь холодный гнев. — Мне не нужна Ваша забота. Голос был сухим, твердым, с темной хрипотой угрозы. От Уэйда послышался легкий смех, но он был безэмоциональным, ненастоящим. Притворялся. Питер поджал губы, вытер лицо тыльной стороной руки и направился в зал. Он не ощущал рядом Фелиции. Убежала так быстро, как умела лишь она. Уэйд смог просто безошибочно вышибить его из реальности лишь одним жестом. Дверь впустила его в душный зал, где было явно спокойнее, чем под черным гнетом коридора.