Пряный запах темноты

Питер проснулся от боли. Правая рука горела огнем; видимо, правая сторона — его несчастливая. Левая нога пострадала чуть меньше, но двигать ей было больно. Не стоило и говорить о том, чтобы встать. Питер не оглядывался, не пытался понять, где находится. Он просто смотрел наверх. Над ним висела плотная, темная ткань. Завыл ветер. Слышались шорохи одежды и шагов, звуки предметов. Ржание лошадей. Питер закрыл глаза, думая, почему не погиб, а потом укорил себя за такие противные мысли. Несмотря на то, как было плохо и больно, жизнь подарена ему не просто так. Так думать — низко и подло, слабо. За всю свою жизнь, даже после смерти родителей, он не позволял себе подобных мыслей. С тихим вздохом Питер вновь уснул. Боль еще мучила его, но он был слишком слаб от ранений, чтобы сопротивляться собственному организму. Тем более, что ему и не хотелось сопротивляться. Ничему. Никому. По крайне мере, пока его терзала эта боль: не физическая, а душевная. Питер периодически просыпался. Кого-то видел, кто-то был рядом, а иногда его встречала тишина палатки. Он был в бреду. Температура тела повысилась и не спадала. Огонь тек по венам, лишая разум четких мыслей. Мир вокруг не воспринимался адекватно. В следующий раз, когда Питер проснулся и понял это, стояла ночь. По щеке скатилось что-то мокрое. Питеру не нужно было касаться, чтобы понять, что это слезы. Горькая соленая дорожка оставила след, но быстро исчезла, высыхая. Гарри умер. Осознание не ударило так сильно, как ожидалось, но принесло боль. Хотелось проклясть себя, разорвать руки, что держали нож, в клочья, а с ними — сердце внутри, бившееся под ребрами. Болезненно, он покинул его. Нет. Питер сам толкнул его туда, в небытие. Именно его руки обагрены кровью. Думать о причинах и следствиях пока не было сил. Все вопросы, все мучения Питер спрятал и похоронил поглубже в себе. Когда Питер думал вновь поспать, в палатку вошел Клинт. Увидев Питера с осознающим взглядом, не прикованного к постели, он пообещал принести поесть. И скрылся. Питер присел, зевнул и отстраненно подумал, что есть не хочет. Неизвестно, сколько он так пролежал пластом, но голода совсем не ощущал. Лишь слабость. Вернулся Клинт, неся в руке чашку с супом. Бульон был легким и питательным. Клинт оставил Питера наедине с едой. Он был довольно немногословен. По крайне мере, отношение его нисколько не поменялось после нападения. Питер взял ложку, нехотя влил в себя порцию и вздохнул. Ему казалось, что после этого инцидента скрываться больше не получится. Ожидание, что его убьют те же люди, что и заботились о нем, вызывало тошноту. Питер, съев суп лишь наполовину, отставил чашку и нахмурился. Так что же происходит? Следующим его посетителем стала Наталья. Питер, завернувшись в кокон из одеяла, пытался стерпеть боль. Заболела рука. Как сказал ему Клинт — а именно он часто ухаживал за ранами Питера, — у него была повреждена лучевая кость и вывихнута нога. От неосторожного движения в мозг ударила боль. Наталья вошла тихо. Она присела рядом, легко погладила по спине Питера, словно пытаясь утешить. Нельзя было сказать, что это помогло, и что сама Наталья пришла вовремя. — Оставь меня. Питер съежился сильнее. Сейчас он хотел перетерпеть боль в одиночестве, сжимая зубы. Обычно подобные раны затягивались быстрее, не вызывая такие приступы и не давая заразе распространиться по телу, порождая лихорадку. Питер понимал, что с ним что-то «не так», но едва ли мог сказать, что. — За последние дни ты даже не поинтересовался, где находишься, — заметила Наталья, игнорируя просьбу. Питер промолчал, не думая давать ответ. Ему было что сказать, но эти слова были обидными и горькими, вызванными болью и усталостью. Несмотря на дикое желание выплеснуть все на Наталью, просто сорваться, Питер выбрал молчание и старался придерживаться этого решения. С каждой минутой, с каждым ощущением было все сложнее. В запястье будто впились тысяча иголок и постепенно влезали всю глубже. Наталья убрала руку со спины, и Питер за это был немного благодарен. Это едва уловимое движение ладони между лопаток скорее раздражало сильнее, чем успокаивало. Горло сжалось, мешая спокойно дышать. Воздух казался душным, крепким. Из губ вырвался тяжкий вздох. — Извини. Поправляйся. Пока что мы остановимся и подождем, пока тебе станет лучше. Питер тихо рыкнул. Он пожелал Наталье молча уйти. Просто молча уйти и не заходить. Ее сочувствующий тон, ее извинения… Ничего из этого не делало ситуацию лучше. Вообще ничего не лучше. Рык застрял в горле, в легких, заставляя закашляться. Наталья встала не сразу. Она еще немного посидела, помолчала, а затем поставила что-то рядом на пол. Слабый травянистый запах. — Уэйд сказал, что зайдет позже. Когда подействует лекарство. Питер перевернулся, распрямляясь. Он уставился на Наталью, что застыла у входа. Сердце билось глухо, отдаваясь в ушах. Тело содрогнулось от резких движений, но Питер стерпел. — Пусть он не приходит. — Питер… — Пусть. Он. Не. Появляется. Хотелось заплакать от бессилия. Просьба была самой глупой и не выполнимой. Уэйду просто нужно было все выяснить прямо. Наверное. Но Питер был не готов. Он вообще навряд ли когда-нибудь будет готов к тому, что его ожидает. Наверняка это будет приговор. — Я передам, но не обещаю. Бесстрастный тон. Питер поднялся с кровати. Голова сразу же закружилась, отчего перед глазами промелькнуло что-то яркое, неясное. Мнимое, напускное спокойствие слетело, как шелуха. Будто прозвучал звук лопнувшей струны. Все, что с таким трудом удавалось сдерживать, копить в себе за это нелегкое путешествие, просто выплеснулось волной. И Питер не сдерживался, не боясь, что его почувствуют, услышат и поймут. Он просто в немом крике выразил все, что думает по этому поводу: «Оставьте уже меня!» От отчаянья даже хотелось вскочить, но ноги дрогнули, и Питер осел обратно. Наталья ринулась к нему, останавливаясь в паре шагов. Ее вид был слегка удивленным, взволнованным. Взгляд следил за Питером не скрываясь, но она молчала недолго. — Что это было? Как ты это сказал? От участия и сладкого сочувствия не осталось и следа. Наталья смотрела, держа руки на груди Питера, заставила его лечь обратно и буквально влила в него отвар. Попыталась. Питер просто откинул от себя кружку, разливая остатки содержимого. На губах осталась горечь. Несмотря на его побледневший вид, несмотря на его тихий стон, она не отошла, не оставила его. — О чем… — Питер говорил с трудом, но сам себя перебил. — Ты слышала? Последний вопрос прозвучал по-детски напуганно, как будто ребенок спрашивал о наказании, застигнутый врасплох. В общем так оно и было. Питер сглотнул, выдохнул. Боль врезалась в мозг, мучила тело, но сейчас это казалось не таким важным. Долгожданный покой, о котором так грезил Питер, теперь ощущался настолько далеким… — Слышала что? Питер не ответил. Наталья надавила на грудь, заставляя Питера поморщиться. Но напряженная тишина, возникшая между ними, не была прервана словами. Питер решился не сразу, толком не понимая зачем он это делает. «Как это возможно...» Наталья вздрогнула, убрала руки, пытаясь скрыть дрожь. Питер закрыл глаза, мысленно дав себе пинка. Вот и выяснил на опыте все возможные способности полукровок. Неосознанно, неконтролируемо обращаясь к ней мысленно — так, как понял бы его брат. Лучше доказательств предоставить нельзя. Возможно, так и попался Брюс? В это же время в палатку вошел Уэйд. Он оглядел их, без труда ощущая накал страстей. Питер не взглянул в его сторону. Наталья отвернулась от обоих, словно бы стыдясь. Хотя в ее груди билось лишь чувство растерянности и непонимания. Питер ясно ощущал это сквозь боль и удивление. — Наталья. Оба вышли почти сразу же. Питер успел поймать быстрый взгляд Уэйда прежде, чем тот скрылся из виду. Обычный такой взгляд. Можно было ожидать увидеть в светлых глазах жестокость, безучастие и обещание скорой кончины. Голову с плеч! Ничего. Питер заскулил, поднял руки, закрыл лицо. Даже это движение далось ему с большим трудом. И что он наделал? Позже зашел Клинт и напоил лекарствами Питера так, что тот почти сразу же провалился в сон. И сон этот не был мирным и спокойным. Не было и спасительной черной бездны. Питер спал тревожно, наверное, от чего-то убегая. Он не запомнил, когда в следующий раз разлепил глаза. Было темно. Воздух был холоден и влажен. Ночь наступила давно. Питер чуть дернулся, понимая, что двигаться стало легче. И вообще собственное тело слушалось куда охотнее, чем несколько часов назад. В это же время Питер понял, что он не один. Уэйд сидел рядом в кромешной тьме. Он что-то держал в руке. Что-то деревянное, покрытое смолой. Трудно было сказать что. Да Питер и не пытался узнать. Он замер, не смея больше двигаться. — Доброе утро. Уэйд слегка повернулся к нему. Легкое, едва различимое движение. Питер кивнул, а потом понял, что его ответ не увидят. — Доброе. Уже утро? — Четыре часа. Легче? — Да. В голове еще было намешано много всего, но и правда было легче. Питер тяжело вздохнул и повернулся на бок, спиной к Уэйду. Он ожидал вопросов по поводу случая с Натальей, с Гарри в том лесу, с погоней, с нападением… Чего угодно, но не такого спокойствия. А Уэйд был спокоен, лишь слегка растерян. — Почему ты так рвешься от нас сбежать? Уэйд застал врасплох. Питер слегка нахмурился, подвигал больной рукой, но почти сразу же шикнул. Боль никуда не ушла. Просто стала меньше. Раны затягивались, но жутко медленно. Отвлечься, помолчать и собраться с мыслями хоть немного, чтобы ответить. — А почему ты так рьяно хочешь сдержать свое обещание? Питер не совсем ясно понимал, кто он для этого отряда. Всего лишь мальчишка, оказавшийся в не том месте и в не то время? Или уже страшный и жуткий оборотень, которого следует убить? Все указывало на то, что должен утвердиться последний вариант. Играть в святую невинность больше не получится. — Не хочу отпускать тебя. Уэйд подтолкнул Питера и лег рядом. Слишком тесно было на этой постели для них двоих. Питер спиной ощущал его присутствие, дыхание. Шеи вновь коснулось что-то горячее, неосязаемое. Руки Уэйд держал при себе. То, что так пугало Питера в самом начале их знакомства, — это что-то, что проскальзывало во взгляде Уэйда в последнее время. Неясное, мутное, странное. Питер подтянул к себе колени, но не успел сжаться в комок. Уэйд обхватил его талию, прижимаясь и прижимая к себе. Макушку обдало чужим вздохом, а затем Питер почувствовал легкий, невесомый поцелуй. Он заставил Питера напрячься. От места поцелуя прошел заряд, ударяя куда-то под ребра. Питеру хотелось сказать много колкостей. Связал и заставил идти. Не отпускал. Всячески издевался, проявляя двусмысленные знаки внимания. Приблизился настолько, что готов был поймать за руку. Не дать опомниться. — Рано или поздно придется, — как-то жестоко произнес Питер. И сам же тяжело вздохнул. Он невольно расслабился. Уэйд просто обнимал его, пусть и был слишком близко. Питер не хотел говорить то, что сказал, но оно само вырвалось. Будто это важно. — Лучше поздно. Не оборачивайся. С этими словами Уэйд зашевелился, а потом обжег шею поцелуем. Питер аж дернулся, но поворачиваться не стал. Он попытался уйти от очередного поцелуя, но наткнулся на ткань палатки. А руки Уэйда уже забрались под одежду. Ладонь прошлась от живота вверх по груди, вызывая неконтролируемую волну легкой дрожи. Уэйд не остановился, хотя Питер, поймав его руки, попытался их оторвать от себя. Слабо, почти не стараясь это сделать. Что-то внутри не давало поверить в то, что все это происходит на самом деле. Уэйд поцеловал за ухом, поймал губами мочку уха. Питер охнул и хотел было повернуться и пнуть, но замер. «Не оборачивайся». Это значило бы, что все закончится. Стоило приложить усилия, воспротивиться… Уэйд воспользовался этой нерешительностью, легко разорвав чужой захват и освобождая руки. Одна расположилось на бедре и мягким движением перешла на внутреннюю сторону, поглаживая. Вторая вернулась к груди, ущипнула за сосок. Как это — сдаться без боя? Питер прикусил губу, словно бы объявляя о своей капитуляции. Он хотел, чтобы это прекратилось, и… не хотел. Уэйд не снял перчатки, отчего его ласки принимали какой-то изощренный оборот. Приятно. И стыдно. Но приятно. Лучше поздно. Уэйд не был таким уж мягким. Руки ласкали грубо, обхватывая все, что можно. До дрожи, до чудовищной пульсации внизу живота. Штаны были спущены как-то между делом, и вот уже ладонь Уэйда в чертовой перчатке из грубой кожи обхватила твердый член. Питер промычал что-то, зашипел. Уэйд спохватился, отнял руку и стянул перчатку зубами, нисколько не смущаясь того, что она была уже грязной. И теперь слегка шероховатая, теплая и мягкая ладонь принялась ласкать член вверх и вниз. Уэйд прижимал к себе, обхватив свободной рукой за талию. Губы все также блуждали по шее, плечу — куда могли достать, не то кусая, не то целуя. Тяжелое дыхание заводило Питера не меньше, чем прикосновения к члену. Питер плыл. Вокруг витали их запахи, смешавшиеся вместе в причудливом коктейле, который, казалось, заполнял все, заглушал другие ароматы: леса, земли, зимы... Голова и раньше не особо сильно соображала, а теперь потеряла все связные мысли. Даже боль в руке и ноге не так сильно отвлекали от процесса. От Уэйда. Неприличные звуки, порой особенно громко раздававшиеся в темноте, очень смущали; хлюпанья, собственные тихие стороны, переходящие в мычание, и короткие рыки Уэйда. — Как тебе приятно? — На ухо спросил Уэйд немного охрипшим голосом. Бедра невольно подались навстречу руке, повторяя движение. Ягодицы уткнулись во что-то твердое сзади. Эрекция Уэйда. В поясницу резко будто ударило молнией. Повело сильнее. Желание зайти еще дальше пугало своей прямотой. — Грубее. Жестче-е-е-е… Питер дернулся, слегка запрокинув голову. Он подставил шею под укус. Уэйд резко провел по члену рукой, сжимая его. Пальцы поглаживали головку, вызывая тихий стон. И Питер дернулся в ответ. Он терся ягодицами о член Уэйда, ощущая, что и самому Уэйду это нравится. Все тело как будто искрилось. Не важно было, что правильно, а что нет. Был только страсть Уэйда, что захлестывала с головой. Эмоции, тело, короткие поцелуи… Все это слегка сводило с ума, превращая Питера в животное во время течки. Грубая ласка только все усугубляла, но и делала все еще лучше. — Черт, — едва слышно простонал Уэйд. Он кончил первый, и его запах стал сильнее. Терпкий и такой пряный. Оргазм Уэйда ударил по вискам, заставляя Питера изогнуться, а один рывок руки Уйэда на члене — кончить следом. Хотелось во всем этом утонуть, даже на короткие несколько минут. Это было так нужно. — В следующий раз это буду я.