Головная боль

      — А я всегда тебе говорила! Но нет же! Тебе же всегда нужно сделать именно по-своему! — злилась Чара, глядя прямо ей в глаза. Чара видела в них всё, даже то, что Фриск пыталась скрыть. Смотря на неё, не хотелось продолжать, но девушка не могла сдержать своего возмущения. — И посмотри, в каком положении ты оказалась!       Фриск еле сдерживала слёзы и истерику. Ей было страшно, и Чара это видела. Она смягчилась под силой неимоверного сожаления и аккуратно присела перед ней на колени, опираясь руками на подлокотники кресла. Взгляд Фриск выражал печаль. Чара долгое время знала её, поэтому прекрасно понимала, что означает такой взгляд. Нет, Фриск не жалела себя. Она думала, что всегда причиняет слишком много проблем, а теперь их стало ещё больше, ведь так трудно ухаживать за инвалидом.       Она всегда открыто говорила об этом Чаре, а та в ответ пыталась переубедить, но никогда не получалось, и в итоге Фриск просто замолкала, пуская ситуацию на самотёк. Они старались как можно реже поднимать эту тему, так как для обеих обсуждать это было весьма болезненно. Фриск не могла отступиться от своих убеждений, а Чара никак не признавала правоту девушки. Ведь проблемы она не могла доставлять. Любимый человек не может причинять неудобства своим существованием. Правда ни одна из них никогда не озвучивала своих чувств, хотя они знали, что это взаимно. Может, потому что они считали, что нечто подобное не нужно объяснять друг другу, ибо всё понятно без слов, а, может, просто не решались по непонятной причине.       Чара коснулась её коленных чашечек и, больше не маскируя волнения, которое захлестнуло её с того момента, как это случилось, с горечью в голосе спросила:       — Болит? — вопрос прозвучал слишком тихо, чтобы Фриск могла отчётливо услышать, но она всё поняла.       Она отрицательно покачала головой, мягко улыбнулась, впрочем как и всегда.       Почему-то Чара не поверила. Закрались смутные сомнения, что Фриск просто притворяется, чтобы лишний раз не беспокоить её.       — И что… — Чара хотела задать ещё один вопрос, но не была уверена, что должна, потому замялась. — Что мы теперь будем делать?       Она всё-таки спросила и тут же пожалела о сказанном. Лицо Фриск не приобрело ожидаемую мрачность, зато грустная улыбка стала ещё шире и ещё печальнее. Чаре казалось, что девушка сдерживает слёзы, и теперь корила сама себя за это, чувствуя вину.       В груди всё сжалось до невозможности, а ощущение полной беспомощности не прибавляло совершенно никакого энтузиазма. Чем она действительно может ей помочь? Слова бесформенны и зачастую либо не имеют значения, либо не полностью передают то, что должны. А поддерживать Чара не умела. От её «поддержки» можно было погрузиться и утонуть окончательно в бездне непроглядной безысходности. Да, единственное, что сейчас Чара могла сделать для Фриск — быть рядом. Но действительно ли это поможет?       Накатила волна разочарования в себе. Чара не могла вспомнить, когда они в последний раз гуляли вместе безо всяких забот и проблем, когда последний раз разговаривали ни о чём, последние объятия… Эти мгновения, минуты, часы и дни казались такими… вечными… Подобное было таким обыденным и спокойным, что она не видела смысла отпечатывать намертво эти счастливые воспоминания. Ведь она думала, что с наступлением следующего дня придут новые, более счастливые, а теперь разум разлетается на части, пытаясь воспроизвести хотя бы отрывки.       Из-за всей этой кутерьмы мысли спутались, и Чара разозлилась.       — А вот встанешь и пойдёшь! — взорвалась она, а потом, не контролируя себя, расплакалась. — Ясно?!       Фриск никогда не видела её такой, так что это вывело из неприятного состояния. Голова Чары лежала у неё на коленях, и Фриск начала гладить её по волосам. Спустя пару минут Чара поднялась, чтобы ещё раз посмотреть ей в глаза и навсегда запомнить их. Тогда Фриск легонько коснулась губами лба девушки. Чара чётко осознала: если она вдруг забудет и это мгновение умиротворения и спокойствия, то она по-настоящему погибнет…