Головная боль

      В доме было тихо, и свет был погашен. Только три или четыре свечки скудно освещали комнату, ведь, несмотря на ясный летний день за окном, стены дома не пропускали солнце внутрь и не позволяли окнам сделать то же самое. На подоконнике располагалась виноградная лоза в горшке, чьи листья постепенно желтели и уже склонялись к земле, и небольшая миска со свежими персиками. Напротив оконной рамы стояло кресло. Открывался отличный вид на лужайку и на тройку старых кипарисов.       Там, откинувшись на спинку, лежала темноволосая девушка. Фриск тихим шагом подошла к ней и укрыла её ноги клетчатым пледом, а чашку со свежеприготовленным отваром целебных трав поставила рядом с персиками. Она какое-то время молча наблюдала за спящей Чарой. Что-то в ней так и манило взор. Прядь волос падала на глаза, дыхание было размеренным и ровным, поэтому плечи поднимались и опускались с особой грацией, свет от свечей отражался на её смольных ресницах. «Пожалуй, этим можно любоваться вечно…» — мелькнуло в голове у Фриск, после чего она решила присесть рядом с креслом.       Волей-неволей, она сама задремала, и из полудрёма её вырвал тихий голос:       — Красиво, правда? — наблюдая пейзаж сквозь окно. — Скажи, а тут всегда было так?       Фриск поднялась, предстала перед Чарой, потом снова присели, но уже у её ног, глядя ей в глаза снизу вверх. Она нежно положила ладони ей на колени, ожидая тёплой улыбки, но ничего не произошло.       — Да, — наконец ответила Фриск, когда до неё дошло, что ответной нежности не будет. В голосе слышалась небольшая подавленность этом фактом, — Да, конечно. Тебе всегда нравились эти деревья причудливой формы, — скрывая разочарованность и пытаясь радоваться прошлому продолжила Фриск. — В детстве ты часто «пряталась» между ними ото всех, представляя, будто ветви деревьев открывают портал в другой мир. Помнишь? — она по-доброму усмехнулась, взяв тонкие пальцы девушки в свои. Но Чара продолжала смотреть в окно, не выражая никаких эмоций.       — Нет. — коротко отрезала она.       Фриск отпустила её руки и опустила голову, потом, высидев так с минуту, поднялась и направилась к выходу.       — Выпей, это поможет немного расслабиться, а ты наконец-то отдохнешь. — проговорила Фриск, снимая с крючка свою ветровку и указывая на чашку.       Девушка ушла. Чара осталась в полном одиночестве. Свет продолжал играться с листвой деревьев, иногда мимо них пробегали дети, которые, очевидно, играли в догонялки. Она сидела и из чувства долга или вины пыталась ухватиться хоть за какое-нибудь воспоминание, чтобы начать распутывать клубок, длиною в двадцать пять лет, длиною в жизнь.       Но никак не получалось. Свет становился слишком ярким, начинались головные боли. Это не волновало Чару, она помнила, как врач перечислял подобные симптомы, возможные после сотрясения. Однако, прошло три недели, а даже малейшие обрывки памяти никак не возвращались. Чара закрыла глаза. Темнота, она помогала ей собраться с мыслями. Остались звуки: потрескивание огня, тихое и редкое щебетание зарянки, смех тех же детей и скрип входной двери. Она взглянула на чашку с отваром, поморщилась. Вернулась Фриск со свежим букетом полевых цветов в руках.       — Ты понимаешь? Я с лестницы упала, я ничего не помню. Зачем ты продолжаешь ухаживать за мной, зачем рассказываешь мини-истории о нашем совместном прошлом? — нотки в голосе дрогнули, что было крайне нечасто. — Как будто ты…надеешься, что я вспомню, но у меня ничего не получается, ничего. Я не помню ни тебя, ни те дни. Может, и не надо вспоминать? Это прошлое, и оно прошло.       — Да ну? — тихо перебила Фриск, но постепенно громкость разговора увеличивалась. — Потому что так проще? Потому что хочешь убежать от двадцати пяти лет жизни? А я вот падаю-падаю, и всё равно всё помню. Помню, как мы были детьми, как ты избегала меня, как долго мы налаживали общение. Помню, как в младшей школе нам удалось подружиться, а средних классах, по неведомой мне причине, ты прибилась к сборищу хулиганов и начала ненавидеть и унижать меня. Помню всю боль, которую мне причинили те времена, но большую болезненность приносило самоугнетение. «Что я сделала не так? Почему я перестала ей нравится? Чего во мне нет?» Это съедало меня каждый день, ведь я не понимала. И вот, однажды мы поговорили, и выяснилось, что не со мной было что-то не в порядке, а ты не принимала саму себя и решила, что срываться лучше на мне. — девушка выдержала паузу, чтобы перехватить дыхание. — Я всё помню. А помнить-это очень тяжело.       Чара молча слушала, наблюдая за тем, как меняется лицо её собеседницы. Шатенка всё ещё стояла на месте, не выпуская букет из рук. Через несколько секунд молчания она будто очнулась, зрачки забегали по окружению, ища объект, за который можно зацепиться, сосредоточиться на нём и не наговорить лишнего. На столике у стены помимо канцелярии стояла непримечательная ваза, именно она и стала спасительным маяком.       — Мне нужно поставить цветы в вазу, — ушла от темы Фриск, свободной рукой протирая красные веки от начинавшихся слёз, — Иначе они завянут. Как и многое в этом доме…       Горечь комом застряла у девушки в горле. Осознание того, что для Чары прошло прошло несколько недель, а для Фриск — вся жизнь, заставило поёжиться. Она работала над их совместной жизнью, отношениями и сохранила в своей памяти все воспоминания, которые приносили боль, а Чара словно сбросила все настройки да ещё и не хотела идти на контакт. Она не хотела понимать поведение Фриск, но понимала и ничего не могла с этим поделать, потому что, скорее всего, она вела бы себя точно так же, если не хуже.       Она встала с кресла, ещё раз посмотрела на чашку, почти одним глотком выпила содержимое и ушла на кухню. Фриск дрожащей рукой пыталась налить воду в вазу, но было неудобно, потому как девушка продолжала держать цветы в другой руке. Чара аккуратно дотронулась до вазы, касаясь пальцами ладони шатенки. Та немого дрогнула.       — Давай помогу.       Фриск отошла от раковины, вслушиваясь в то, как поток воды бьётся о жестяное покрытие, и в очередной раз всматриваясь в лицо любимой. На собственных губах проступила улыбка.       — Спасибо. — нежно произнесла Фриск, когда наконец поставила цветы в воду.       — Я попытаюсь вернуть всё, что потеряла, — внезапно сказала Чара, — А если не выйдет, пожалуйста, позволь остаться с тобой.       — Конечно!