Я так устал, Шаст...

Несмотря на полученное разрешение прийти, Арсений мялся перед дверью и не решался позвонить, то подходя к двери, то отступая от нее в сомнениях. Может, лучше просто сбежать? А потом сказать Антону, что он решил свои проблемы и ему больше не надо искать ночлег?.. Ох, какой же ты трус, Попов. А если он начнет его допрашивать о причине его появления на пороге дома друга, а не своего? Надо придумать отмазку, чтобы потом не стоять перед Антоном и невразумительно мычать, словно школьник, не выучивший урок… Черт, и когда все стало таким сложным? Раньше он мог просто завалиться к Шастуну без всяких проблем, хоть экспромтом, и они бы просто пили пиво или коньяк, смотря фильмы или обсуждая работу и сумасшедших фанатов. Когда он сам стал таким сложным?.. Арс перевел взгляд на свои порезанные руки, и в голове прозвучало горькое: «Именно после этого». Внезапно почувствовав вибрацию в своем кармане, Арсений достал телефон и, сюрприз, увидел, что звонил ему не кто иной, как Антон. Затормозив на секунду, он все же скользнул пальцем по экрану, отвечая на звонок. — Да, Шаст, я уже поднимаюсь к тебе, готовься открывать, — не дожидаясь реплики Антона, произнес в трубку Арс. Поспешно сбежав вниз по лестнице на несколько ступенек, парень почувствовал себя крайне глупо и покачал головой, мысленно осуждая свое детское поведение. Дверь открылась, и Арс помахал рукой показавшемуся в дверном проеме другу, делая вид, что сильно запыхался, и думая о том, какой же он все-таки дебил, правильно Паша говорит. — Фу-ух… Я уже говорил, что ненавижу лестницы? — опираясь руками о свои вечно оголенные коленки, произнес Арсений, все еще делая вид, что он тяжело дышит не из-за идиотского волнения, а именно из-за лестниц. Антон усмехается своей фирменной усмешкой, которую Арсений так любит (хоть никогда себе в этом не признается, потому что иначе все, пути назад нет, а ему нельзя этого допустить, и все эти мысли проносятся в его голове настолько быстро и неприметно, что их довольно просто проигнорировать. Вот только жизнь ты не проигнорируешь, Арсений). Оставляя все свои идиотские размышления за внутренними скобками, Арс улыбается Шасту в ответ и входит в гостеприимную квартиру. — Ну че, графиня, пиво будешь? Или для Вашего Высочества это слишком быдлятский напиток? — Антон делает полуреверанс, иронично вскидывая брови, а Арс закатывает глаза, потому что находит это неуместным. Шастун это замечает и выставляет руки вперед. — Ладно-ладно, что ты сразу, дай немного попоясничать, — гаденыш улыбается, идет на кухню, чуть не врезавшись по пути в косяк, и приходит уже с двумя бутылками пива. Антон плюхается на диван и пригласительно шлепает ладонью рядом с собой. — Сейчас, сейчас, ветровку только повешу, — уголком рта улыбается Арс и возвращается в гардеробную, вешая на петельку легкую куртку, влажную от моросившего сегодня дождя. Посмотрев в висевшее рядом зеркало, Арсений с удивлением обнаружил на своем лице искреннюю легкую улыбку, от которой посветлело все его лицо. Как давно, однако, он ее не видел. На «Импровизации» он мог улыбаться во все тридцать два зуба, хохотать, смеяться, но все эти сильные эмоции всегда казались ему натужными и болезненными. В легком замешательстве он пошел в гостиную, на ходу скидывая ботинки и расчесывая пятерней свою шевелюру. Шаст уже вовсю попивал пиво, что-то смотря по телевизору. Арс сел рядом и увидел, что по ящику шло не что иное, как «Импровизация», выпуск с Реввой. «Правда, едем спасть неприятного человека», — говорит Антон с экрана, имея в виду Д’Артаньяна, который в их версии почему-то прослыл геем. Несмотря на то, что Арс слышит это уже во второй раз, его неприятно кольнуло изнутри. С чего бы вдруг? Какое ему дело до того, как Антон Шастун относится к сексуальным меньшинствам? Арс же себя к ним не причисляет. «Ну да, ты у нас самый натуральный натурал, про которого все именно так и думают», — ехидно произносит внутренний голос, и Арсений мысленно готов на его убийство. В конце концов, даже в их передаче внутренним голосом является обычный человек, так почему, блин, его нельзя убить? К черту. — Шаст, скажи, а ты действительно считаешь геев неприятными людьми? — Ну вот и все, Попов, сейчас на тебя будут смотреть, как на оскорбленного гомосексуала, несмотря на твой непринужденный тон. И Арс уже жалеет, что слово не воробей и ничего не воробей, кроме воробья. — Эм, да как-то не знаю, Арс, сложно сказать. Для меня это просто странно — ну что в мужиках привлекательного? Мне кажется, они все уроды, — все еще смотря в экран, Шаст отпил пива и только потом перевел взгляд на друга, разводя руками в стороны. — Я и баб поэтому не понимаю. Но что поделать, почему-то мы им нравимся. Наверное, и у геев должна быть причина, — он пожал плечами так непринужденно, словно речь шла о погоде. А что, действительно, в этом такого особенного, а, Попов? Или для тебя это щекотливая тема? Мысль об убийстве гребанного внутреннего голоса возникает уже второй раз за минуту. — А чего это ты вдруг спрашиваешь? Тебя это волнует? Арсений в первую секунду пугается, но прежде чем что-то успевает отразиться на его лице, он осознает, что Шастун просто прикалывается, и с облегчением усмехается, принимая подкол. — И ты, блин, туда же. — Попов, человек — существо социальное, куда стадо — туда и я, — смеется Шастун. — Как я могу упустить такую возможность уличить тебя в ношении голубой повязки? Арсений сжимает губы, пытаясь сдержать рвущуюся улыбку, внезапно для себя ставит пиво на столик и начинает щекотать Антона, который зажимается, уходя от юрких пальцев Арса, и так смеется, что кажется, будто комната стала светлее в несколько раз. С таким смехом у себя дома Арсений может жить без ламп и дневного света хоть всю жизнь. Чудо. У Арса чувство, будто его ударили пыльным мешком по затылку, потому что иначе он не может объяснить появление подобного у него в голове. А Антон внезапно хватает его за руку и разворачивает внутренней стороной запястье к себе, все больше и больше хмурясь. — Здесь есть новые. И выглядят они хуже, — Шаст с серьезным выражением лица переводит взгляд с руки Арса на него самого. — Они свежие, Арс. Ты же не просто так пришел сюда ночевать, ведь так? Что стряслось? Кажется, Арсений молчит целую вечность и уже непозволительно долго смотрит на лицо Шаста, неосознанно сжимая свободную руку в кулак так, что короткие ногти впиваются в кожу. Он вдруг понимает, что не может себе простить исчезновение улыбки с лица Антона, простить себе то, что именно по его вине Антон сейчас хмурится и тревожно смотрит на него. В один момент Арсений осознает, что никто, абсолютно никто, даже его собственная жена не смотрит на него с таким искренним беспокойством. Даже несмотря на то, что Антон нихрена не понимает в депрессии, он единственный, кто хочет ему помочь. — Арс? Блядство. Арсений сам не замечает, как отчаянно его пальцы хватаются за рубашку Антона и притягивают к себе, как его губы, обкусанные вдоль и поперек за последнее время, прижимаются к губам Шаста, а жар окутывает все тело, начинающее трястись, слово в лихорадке. Арс кожей чувствует шок Антона и свой собственный, но ему уже настолько плевать, так плевать… Ему важно лишь то, что это один-единственный момент за всю его жизнь, который ощущается таким правильным. Здесь нет ни гейства, ни голубизны, как это только ни обзови, тут лишь беспощадная привязанность и благодарность, которая затопила его изнутри. Эти чувства всегда были в нем, но он их блокировал — а как не блокировать, когда у тебя, блять, счастливая гребанная жизнь, жена, ребенок, все как у людей, а земля из-под ног у тебя уходит лишь от одной улыбки одного конкретного человека?.. Но так было только для Арсения. — Прости… — резко разжав руку, хрипло обронил он и отстранился, не осмеливаясь поднять глаза на лицо, видимо, уже бывшего друга, наверняка полного отвращения. Намереваясь поспешно уйти, Арс встал с дивана, как вдруг почувствовал, как его притягивают обратно и… обнимают. Прикладывая его голову к груди. — Даже не надейся сбежать от вопроса, Попов. — Антон тяжело вздохнул, слегка поглаживая Арсения по волосам. — Вот же дубина. Верните легкие Арсению. Или мозги, потому что он забыл, как дышать.