Дочки-матери

      Она любит выглядеть как дешёвая шлюха. Выглядеть так, как меня заводит. Вряд ли она понимает, что меня заводит то, как от испарины слой вызывающей штукатурки медленно сползает с её лица по мере того, как я её трахаю. А под ним она настоящая. Уставшая, слабая, удовлетворённая, вся моя. Словно умилительный дрожащий зверёк, которого могу защитить и успокоить лишь я один.       Мы договорились играть каждый свою роль ещё на остановке, где она, возможно, шокировала случайных зевак своим откровенным видом. Грейнджер — эксгибиционистка в душе, и мы с ней прекрасно об этом знаем. Со стороны могло казаться, что я её снял, и здесь своя пикантная прелесть. Её наверняка завели одни лишь мысли об этом. Женщине столь авторитетной в магическом мире порой необходимо вырваться туда, где никто ничего от неё не ожидает.       У меня встаёт уже в лифте, но я не смею взять её прямо там. Не сегодня. Она пришла не за быстрым перепихом. Не за лишним доказательством того, что способна волновать, нет. Ей нужно иное. И пока я один могу дать ей это иное, она будет приходить снова и снова. Ну или мучиться из-за своей дебильной гордости, о чём думать прямо сейчас мне не хочется.       Упиваюсь моментом прежде, чем нарушить напряжённую тишину. В прошлый раз я предельно ясно выразился, какой хочу её видеть. Умница-Грейнджер ненавидит разочаровывать, пусть даже сво…его единственного любовника. Она утвердительно кивает на мой вопрос, и приходится напомнить о том, как я хочу, чтобы она вела себя.       Спустя вечность лифт выплёвывает нас в знакомый номер, и я ощущаю, как мурашки предвкушения бегут по спине. Наконец одни в целом долбаном мире. Глубокий вдох.       — Покажи мне.       Пытаюсь звучать расслабленно, но властно. К счастью, Малфоев с детства обучали сдержанности и лицемерию. Всех, кроме Скорпиуса. Так… На хер эти мысли. Очищаю разум до такой степени, чтобы в голове остались лишь отголоски эстетического удовольствия, вызванные созерцанием открывшегося вида. Вида её поразительных форм, обрамлённых чёрным кружевом и шёлком. Меня не смущают мелкие первые морщинки на шее и груди, которые моя жена давно маскирует или вовсе убирает магией. Я обожаю каждую родинку стоящей передо мною ведьмы. Каждый из непослушных локонов, за которые так дразнил в школе. Чуть припухшую нижнюю губу, крохотные ступни, в тяжёлой пошлой обуви. И душу, что сейчас обнажается вместе с молочной кожей.       — Ко мне.       Когда моя сучка трётся щекой о мою ногу, я едва слышно выдыхаю. Это облегчение, которое я незаметно пытаюсь изгнать из своего тела. Каждый раз.       — Хорошая девочка. Посмотри на меня.       И Грейнджер смотрит. Снизу вверх. С надеждой и покорностью. Мне плевать, с наигранной ли. Она этого хочет, и я готов подарить ей за это всё, о чём она попросит. Абсолютно всё, что у меня есть.       Ладонью хлопаю её по щеке. Не сильно, но ощутимо. Терпит. Зрачки расширены, и я не могу отвести от них взгляд. Такое невозможно симулировать.       — Сними с меня ботинки.       Она забавно отползает и опускается ещё ниже, выпячивая аппетитную задницу. Бёдра Грейнджер чуть крупнее, нежели сейчас принято, и я знаю, что она комплексует. Неделю назад мне пришлось около часа целовать их и мять руками, чтобы она поняла — я не тот, кого следует стесняться.       Бережно, даже почтительно она развязывает шнурки. Стягивает один ботинок, носок. Подползает ко второй ноге и проделывает то же самое. Отставляет мою обувь в сторону.       — Поприветствуй меня как следует.       Карие глаза темнеют от вожделения, и она приникает накрашенными маггловской помадой губами к моим ногам. Маггловской, потому что та имеет свойство оставлять следы. Убрать их легче лёгкого при помощи пары взмахов палочки, но какой визуальный эффект.       Я равнодушно смотрю, как красные пятна начинают расцветать на бледных передних частях моих стоп. Грейнджер тщательно целует, а затем с тихим стоном принимается вылизывать между пальцами. Едва сдерживаю собственный стон удовольствия, чтобы создать иллюзию, якобы прошу её делать это лишь потому, что она сама хочет. Якобы не схожу с ума от восторга. Часть ощущений, рождаемых её губами, притупляется из-за моих попыток держать лицо. Но оно и к лучшему — возбуждение и так на пределе.       — Довольно, — чуть тяну импровизированный поводок на себя, вынуждая её прекратить обоюдную сладостную пытку.       Когда Гермиона поднимает лицо, я не могу не улыбнуться. Надеюсь, улыбка хоть немного издевательская, ведь на самом деле я целиком и полностью обезоружен. Её взгляд настолько потерянный. Измазанный подбородок, пухлые губы и возбуждённый блеск тёмной радужки вместе вызывают внутри всепоглощающее… щемящее чувство нежности. Мерлин. Как хочется взять её здесь и сейчас. На полу. Оставив ожоги от ковра на нашей коже и бесчисленное количество засосов на этой чертовке.       Отпускаю поводок, чтобы металлическая цепь тянула её шею по ходу движения. Указываю на устойчивый низкий круглый пуф с твёрдой зеркальной поверхностью в дальнем углу спальни. Она без слов понимает, чего я хочу. Не вставая с колен, Гермиона пробирается мимо журнального столика к своему «пьедесталу», и я любуюсь тем, как серебро цепочки блестит на её теле.       Щёлкаю пальцами — и её трусики исчезают.       — Ты течёшь, Гермиона?       Грейнджер закрывает глаза от нахлынувшего стыда, и я вижу, как она перебарывает желание просто кивнуть в ответ. Но эта умница не допускает тех же ошибок дважды, уж я-то знаю. Её сдавленный голос свидетельствует о нужном мне уровне желания.       — Очень сильно… сэр.       — Прижми половые губы к зеркалу, чтобы я увидел, так ли это.       Она подчиняется. Широко разведённые бёдра и прогнутая женская спина — отдельный вид искусства. Я вижу в отражении её бритую промежность и то, как медленно опускаются влажные половые губы. Как они целуют зеркальную поверхность, оставляя на ней часть прозрачной смазки. Гермиона закрывает глаза и трётся своими складками, доводя себя до глубоких гортанных стонов, а меня до болезненных ощущений в яйцах. Кто бы мог подумать, что её инициативность так пригодится в сексе.       — Опусти чашки бюстгальтера. Покажи мне свои соски.       Мой приказ словно вырывает её из забвения. Она испуганно замирает. Затем, глядя мне в глаза, делает как я сказал. На её ногтях никогда нет лака, и они всегда коротко острижены, но я не видел рук более женственных, чем её. Не говоря уже о груди. Это мой личный фетиш: спущенный книзу лифчик и торчащие розовые соски. Никогда бы не поверил, что передо мной грудь матери двоих детей. Снова кусаю себя за щёку, отгоняя неуместные мысли.       — Вот так… хочешь, чтобы я их зажал?       — Как будет угодно, сэр.       Я понимаю, что это «нет». Что ж…       — Не сегодня, — подхожу ближе, практически нависая над ней. — Спускайся на пол, я посмотрю.       Она повинуется, а я пристально рассматриваю следы полузасохшей смазки на зеркале. Смотрю до тех пор, пока лёгкий румянец не начинает играть на её бледных с веснушками щеках.       — Очисти всё. Языком.       Рад, что не нужно повторять дважды. Грейнджер с упоением слизывает доказательство собственного возбуждения, оставляя вместо него алый след помады. Она словно кошка, лакающая из миски, выставляет язык, изгибая при этом всё тело. Я на грани, как и она.       Беру её за предусмотрительно присобранные волосы и тащу к кровати.       — На спину. Колени к груди.       Она знает, что за этим последует, поэтому не медлит. Подхватывает себя ладонями под колени и раскрывается для меня. Невербально очищаю руки, делая шаг вперёд. Босые ноги приятно утопают в ворсе ковра. Голени упираются в кровать. Щелчок — и вся моя одежда, кроме брюк, испаряется. Обожаю жадно-блуждающий по моему телу взгляд Грейнджер. Несмотря на климат-контроль в номере, чувствую душный жар. Сейчас станет ещё горячее.       Произношу заклинание, и из древка моей волшебной палочки тоненькой струйкой начинает литься прохладная смазка. Пропитываю и без того скользкие дырки своей персональной шлюшки. Она часто дышит от контраста температур. Когда последние капли падают вниз, невербально левитирую палочку на уровень своих глаз. Это довольно сложная магия — управлять палочкой без помощи рук, вместо того чтобы просто мысленно колдовать. Но оно того стоит. Направленность более высокая, и магия не рассеивается.       Волос единорога чуть подрагивает внутри искусно обработанного боярышника, когда я начинаю ласкать её клитор при помощи волшебства. Это гораздо приятнее стимуляции пальцами. Грейнджер начинает едва уловимо метаться и тихо стонать. Когда она опускает тяжёлые веки, я проникаю внутрь. Сперва указательным и средним, а потом тремя пальцами левой руки. Правой поочерёдно сжимаю упругие соски, не упуская из виду палочки.       Моя игривая кошечка стонет всё громче по мере того, как я нахожу бугорок на передней стенке влагалища. Её точка G уже достаточно опухла, чтобы Грейнджер пробивало током от каждой стимуляции. Я аристократично отгибаю мизинец, чтобы не царапать нежную кожу подрагивающего анального отверстия. Делаю с десяток резких поступательных движений внутри, прежде чем с громким хлюпаньем вынуть пальцы из её тела. Вместе с ними вырывается и струйка собравшейся смазки. Ещё немного усилий. Даю ей облизать свою руку, пока с коленями взбираюсь к ней на постель.       Грейнджер яростно сосёт мои пальцы, лаская их языком. Она практически закатывает глаза от удовольствия, а дыхание вылетает из её груди вперемешку с рваными стонами.       — Хочешь ещё?       — Умоляю!       Даже не пытаюсь сдержать улыбку, вызванную этой отчаянной просьбой.       — Моя хорошая, послушная девочка. — И наплевать, что эта «девочка» в сентябре разменяла пятый десяток.       Пальцы с лёгкостью влетают в её щёлку, и я наслаждаюсь осознанием того, как тесно внутри. Все органы её малого таза увеличились от напряжения. Стимуляция клитора держит её на грани, а мои пальцы начинают сильно и глубоко бить по той самой сладострастной точке.       Грейнджер уже не стонет, она орёт от удовольствия. И я понимаю, что время пришло. Свободной рукой я тяну её голову к промежности, а сама она поднимает попку с согнутыми ногами ещё выше. С последним точным движением кисти внутри неё я вынимаю пальцы, и она эякулирует. Картина того, как Грейнджер вагинально кончает… вид прозрачной жидкости, летящей из её дырочки на лицо и в рот, сводит меня с ума. От одного лишь этого вида мои яйца поджимаются в предоргазменной судороге. Член ломит уже настолько давно, что даже вены на нём болезненно ноют. Палочка с тихим стуком падает на простыни. Я буквально срываю с себя брюки и вхожу в тугую, готовую, такую дрожащую Гермиону Грейнджер. Её тело пробивают конвульсии, а внутри всё так мокро и горячо, что мне приходится зажмурившись представлять дохлых щенков, лишь бы не кончить спустя всего несколько секунд. Ещё пару таких встреч, и у меня начнёт вставать при мысли о мёртвых щенках.       Я делаю несколько резких поршневых движений, а затем тяну одну из её ножек в рот. Гермиона принимается метаться сильнее. Посасывая её большой палец, я кладу ладонь на клитор. С неистовым рёвом дикой кошки она начинает тереться о ладонь, ловя волну второго, клиторального оргазма.       Как только стенки её матки начинают пульсировать, я отпускаю и себя тоже. Царапнув зубами изящную ножку, набираю скорость и с рыком вынимаю из неё на пике блаженства. Она, едва соображая, что происходит, тянется рукой к моему измученному члену и умело доводит меня до логического, столь необходимого конца. Сперма выстреливает на её лобок и впалый, чуточку дряблый живот; тёплая жидкость, подобно жемчугу, украшает алебастровую кожу.       Весь в поту, я наваливаюсь сверху, теряясь в ощущениях, а она, несмотря на мой вес, лишь молча гладит меня по спине и волосам.