***
Стирать воспоминания у нескольких человек — всё равно что лечить простуду. Если не сделать это у всех одновременно, велик риск, что её подхватят по второму кругу. Поэтому я материализовалась в спальне ребёнка своего лучшего друга, несмотря на раздрай в душе и нечеловеческую усталость. Поэтому я обезоружила своего крестника, обездвижила его и проникла в сознание. Я стараюсь не осуждать остальных с тех пор, как сама перестала соответствовать принципам морали, но увиденное не раз вынудило меня поморщиться. Хотелось подправить не только воспоминания юноши, но и хорошенько вправить ему мозги. Однако, сцепив зубы, я аккуратно подменила истинное ложным лишь там, где это требовалось, а затем наконец-то аппарировала домой. Где меня ждали любящий муж, соскучившийся сынишка и… рыдающая, абсолютно разбитая дочь.ХХII. Гермиона
8 февраля 2021 г. в 20:25
— Это ты послушай, чёртов эгоист! Для Роуз уже всё случилось, понимаешь?! И этого никак не исправить. Можно только пойти до конца.
Меня одолевает настолько всепоглощающая ярость, что хрусталь на столе начинает предупреждающе звенеть, норовя через секунду разлететься по всем углам заведения.
— Грейнджер! — тихо, но убедительно рявкает Малфой, одним взглядом давая понять, что я обязана взять себя в руки.
— Я всё сказала. Поттеру я сотру память уже сегодня. У тебя есть альтернативные предложения по поводу Скорпиуса?
— Ты не можешь тупо проигнорировать то, что я только что тебе предложил, — он смотрит глаза в глаза. Уверенно, властно… — Будь со мной. Со всем остальным я помогу.
Судорожно выдыхаю, пытаясь и впрямь успокоиться. Он искренне верит в то, что говорит, но я знаю его слишком хорошо. Его характер, его стиль жизни. Одолевает чувство, что я теряю драгоценное время, но уйти сейчас от разговора — всё равно что наркоману отказаться от веществ. Он — моя привычка, моя мания, моё наказание. Нужно раз и навсегда поставить точку вместо всех остальных — рождающих надежду — знаков препинания.
— Я не игнорирую, Малфой. Я просто не хотела преждевременно превращать предполагаемого союзника во врага.
— Так не превращай, — его оскал должен был быть обаятельной улыбкой, но нервы берут своё. Хорошо, что залечила его лицо, а то выглядел бы совсем по-звериному.
— Я не могу. Да, мы отлично ладили в постели.
— И на полу, в лифтах, в ванной…
— Полно, прошу тебя. Позволь закончить.
— Я не хочу, чтобы это заканчивалось, ты не понимаешь?
— Ты говорил мне это много лет назад, а потом посоветовал выйти замуж за Рональда. А ещё ты говорил, что Паркинсон была единственной, в ком ты видел будущую миссис Малфой. Помнишь? Ещё ты говорил, — я повышаю голос, заметив, что он набирает воздуха в лёгкие, дабы возразить, — что никогда её не отпустишь, как бы она ни бесила. Что не позволишь ей выйти за другого. Что не способен разорвать узы чистокровного брака. Ты помнишь, как твердил мне всё это до, после, а иногда и во время наших сессий?
— Отвратное маггловское слово.
— И отвратная маггловская я. Это ты говорил несколько раньше, и я не собиралась припоминать тебе, но…
— Но ты в отчаянии.
— Да, сукин ты сын, я в отчаянии! Ты не из тех мужчин, которые начинают жизнь с нуля. Пэнси не из тех женщин, которые разводятся, узнав об измене. Но всё это не важно. Важно то, что я не желаю жить с тобой, Малфой. Я не люблю тебя, — это не совсем правда, но ему знать не обязательно. — А ты — не любишь меня, — и вот это уже чистая истина. — Ты никого не любишь, кроме себя. Ты чувствуешь ответственность за семью, за супругу и ребёнка, за родителей. Я всегда уважала это. Но любить, по настоящему любить, а не вожделеть или обладать, ты не умеешь. Не способен просто.
— Закончила?
— Практически. Несмотря на приличный возраст, ты остаёшься недолюбленным ребёнком. Ты по-детски хочешь, чтобы тебя любили, хвалили, восторгались тобой. Но ты не умеешь давать что-либо взамен, кроме грёбаных денег или протекции. Это всем удобно, но, уж прости, я в этом не нуждаюсь.
— Ты нуждаешься, сучка.
— Верно. В твоём опыте. Во всём, чему сама тебя научила. В любовнике, Драко. Не более. И если цена этой интрижки — мой брак, то я предпочитаю остановиться и прекратить всё. Мы из разных миров. Мы не сможем жить вместе.
— Не думал, что ты, гриффиндорка, испугаешься.
— Я также нумеролог. Это элементарный расчёт. Сколько вы не жили тогда с Пэнси, когда поругались три года назад? Два месяца?
— Три с половиной.
— Три с половиной месяца ты не являлся домой и таскался по шлюхам.
— Я был с тобой!
— Не ври самому себе. Мы встречались, но я не была единственной. Три с половиной месяца практически никто не знал о вашем разладе. И именно столько понадобилось Пэнси, чтобы напиться зелья Живой смерти и вернуть тебя обратно. Она тот ещё манипулятор, но ты ведь вернулся, не оттого, что испугался глупой женской якобы попытки самоубийства, а?
— Не верю, что ты сейчас тычешь в меня тем, что я сам же тебе и рассказал, — внешне Малфой держится невозмутимым, но на самом деле он уже на грани.
— Я не пытаюсь переспорить тебя или самоутвердиться. Не пытаюсь ранить тебя или задеть за живое оружием, что ты мне дал. Я лишь хочу, чтобы ты не врал самому себе. Мы выбрали свои жизни. Свои судьбы. Да, нам хорошо с тобой физически. Да, сейчас ты готов бросить всё и, я не знаю, уйти снова из осточертевшего тебе Имения. Отвести душу, трахая меня месяцы… полгода. Но затем ты соберёшь дизайнерские шмотки и вернёшься в место, в которое вложил слишком много. Которое считаешь домом. К женщине, которую выбрал в жёны. И она примет тебя. Так не смей просить меня разрушить семью, потерять место в обществе ради того, чтобы ты дал себе передышку. На мне точь-в-точь такие же обязательства перед моими детьми, а их у меня в два раза больше, нежели у тебя. Не ломай мой брак, не проси меня бросить размеренную жизнь ради пары месяцев отвлечения. Умоляю.
— Я не насильник, Гермиона. Всё, что ты делала со мной, для или ради меня, всё было по твоей собственной воле.
— Это так.
— Я не в силах заставить тебя быть со мной. Кого-то, но точно не тебя.
— Хорошо, чт…
— Молчать! Я тебя выслушал. Твоя очередь. В чём-то ты, может, и права, я уже и сам не уверен. Всё сводится не к тому, что я такой-растакой мудак, коим ты меня описала. Всё куда проще: ты не желаешь быть со мной — хорошо, нет так нет. Ты не обрела в моём лице врага, это мы прошли ещё в Хогвартсе, детка. Но тронь моего сына или его память, хоть пальцем, хоть палочкой, хоть своим ментальным щупальцем, — и пожалеешь. Со своей семьёй, коль уж мне больше нихуя и не остаётся, я разберусь сам. Сам поговорю со Скорпом. И уже он будет решать, как поступать со всем, что узнал. С Поттером делай что хочешь — это, к счастью, не моя забота. Захочешь потрахаться, — он грациозно поднялся со стула, манерно бросив галлеоны на стол, — дай мне знать.
Я какое-то время не могла сдвинуться с места, даже понимая, что стоит поспешить на Гриммо. Я обидела его. Сделала больно, как бы он ни хорохорился. Задела за живое, просто высказав то, что всё это время жило во мне. Озвучив правду, которой мы оба боялись посмотреть в глаза. Оторвала пластырь и закончила наш роман. Прекратила нездоровые отношения двух абсолютно разных, но таких похожих людей.
Я правда любила его и люблю. Но я также люблю, ценю и уважаю Рона. Наивного, доверчивого, храброго, справедливого Рона, который не хочет трахать меня так, как мне это нужно, потому что он уважает меня. Ценит. Любит. Оберегает. Рона, который укрывает меня пледом, когда я засыпаю в кабинете над отчётами. Который напился от счастья в день, когда я родила ему сына. Который родной, весь мой от начала и до конца.
Я так и сидела в тёмном углу небольшого ресторана, глотая слёзы и пытаясь собраться с мыслями. Мне казалось, что я застыла в затянувшемся моменте, в то время как жизнь на всех парах неслась мимо. Составить план… Набраться сил от подогретого магией кофе, который успел остыть, пока я объяснялась с Малфоем. Скорпиус всё ещё остаётся проблемой, но я постараюсь решить и её. Позже. У меня попросту нет другого выхода.