Дочки-матери

      Зябкий вечерний воздух раздражает, если не бесит. Злость отдаётся тупой, едва ощутимой болью где-то в районе желудка. Хочется закурить или снова получить по морде. Или покурить уже после того, как получу. Но Скорпиус вряд ли всё ещё в поместье, а я всё же не убогий маггл, чтобы поддаваться животным инстинктам. Пора бы вспомнить об этом и соответствовать заданной собою же планке.       Грейнджер вывела меня из себя по-настоящему, а такого не случалось со школьных лет. Сучка сделала это сознательно. И хотя мне явно видны причины её манипуляций, неприятный осадок не просто остался. Он продолжает въедаться в моё нутро, вынуждая, сцепив зубы, тщетно пытаться успокоиться. Словно пепел, осевший внутри после тотального выгорания.       Блядь! Блядь и ещё раз блядь! Да какого же хуя люди снова и снова не оправдывают моих ожиданий? Я всего-то прошу делать как я говорю и не пиздеть. Ну и беспрекословно подчиняться мне в постели, но это уже риторика.       Слишком много событий за столь короткий промежуток времени, Мерлин. Событий паршивых и ни хуя не тех, на которые я рассчитывал. Больше всего меня убивает эта тупейшая бабская логика: ты предлагаешь мне то, чего я и сама бы хотела, но я не верю, что со временем ты не поступишь как мудак. А мне-то откуда знать, как я поступлю? Почём знать, как в итоге всё будет? Я похож на долбаного прорицателя, который в силах предвидеть, сложатся ли наши отношения? Не в этом ли смысл, чтобы попробовать и понять? Я почему-то никогда не задумывался об этом раньше.       До скандала дома я не подозревал, что на самом деле готов уходить из семьи. Уйти к Грейнджер. Сейчас я понимаю, что смог бы. Но ей это, видите ли, не нужно. Впрочем, она никогда и не говорила обратного. Но мне почему-то казалось, что раз мы сумели продержаться так долго, пронести нашу общую тайну сквозь столькие годы и события, оставаясь при этом… не друзьями, но, полагаю, партнёрами… Неужели это ни хуя для неё не значит? Я не значу? Мужчина, ради которого она проделывала столько… унизительных, потрясающих… столько невероятных грязных вещей. Неужели она права? И я никого никогда не любил, потому что не способен? Бред… я любил мать. Лет до тринадцати, но всё же. Я когда-то правда любил Паркинсон, и я всё ещё прекрасного мнения о матери своего ребёнка, но… Мы вместе столько лет, что она просто до смерти мне надоела… Будто стала частью меня, но не в сопливо-романтическом смысле, а какой-то атрофировавшейся конечностью, которую я словно больное животное вынужден таскать за собой в надежде, что она каким-то чудом восстановится. Я любил её, вот только эта любовь превратилась в хуёвую привычку. Ты мечтаешь от неё избавиться, но знаешь, что никогда не завяжешь.       И я любил Грейнджер. Или всё же люблю? Чёрт, я уже и не знаю. Да, естественно, больше всех я люблю себя. Ещё я люблю своего сына. На этом, пожалуй, всё. И это абсолютно разные любови, каждая из которых логична и закономерна.       Но… Вот уж немыслимая! Поразительная Грейнджер! Ничего толком не говоря, сучка умеет требовать слишком многого. Не успел я предложить союз, как оказалось, что уже должен ей. И не просто должен, а заведомо делаю недостаточно. Она трусит, но и в этом виноват я, потому что не внушаю чёртова доверия. Или уверенности… Вот как она, блядь, это проворачивает? Специально или подсознательно?       То ли дело моя жена. Кто знает, где и кем, а главное, с кем бы я сейчас был, не будь она столь отчаянной в своё время? Не прими она ряд зелий, дабы показать мне, как я ей нужен? В этом, пожалуй, и заключается весь секрет Пэнсифоры: она понимает, как мне необходимо быть нужным. Быть важным, быть значимым, быть Драко Малфоем.       И раньше она давала мне осознание всего этого. Осознание превосходства. Давала уверенность. Добрая половина слизеринцев всё ещё завидуют, что именно я отхватил Пэнси в жёны. До сих пор помню, как Забини, напившись, шипел мне о том, что моя жена была любовью всей его жизни. Это при том, что у них была-то короткая интрижка на шестом курсе… Всё это долгое время мне было приятно и лестно. Ну, а потом стало само собой разумеющимся. Со временем мне опротивел весь этот фарс. Лживые улыбки, посиделки с псевдодрузьями и пресный секс. Бабы-куклы с одинаковым набором заклинаний для удлинения ресниц и пышности сисек. Моя, конечно, стройнее и стервознее остальных, но отнюдь не умнее.       Потому-то Гермиона и стала глотком свежего воздуха с привкусом утраченной юности. Единственный человек в моём окружении с иными ценностями, другими приоритетами и воспитанием. Но такими же амбициями, как у меня самого. Такой же жизненной позицией. Со схожим мышлением и понятиями, как это ни парадоксально. Теми же вкусами в постели. С равной, а то и превосходящей магической силой и навыками. Кроме секса, в отличие от других моих любовниц, с ней всегда было о чём поговорить. Она действительно умела слушать и понимать меня…       Не заметил, как, поглощённый собственными мыслями, я оказался у ворот Мэнора. Грейнджер была серьёзной и вряд ли передумает. Правда, по поводу Скорпиуса я тоже не шутил.       Остаётся войти в дом и перетерпеть крики Пэнси. Чую, возможны слёзы и несколько истерик. Я осознаю, что перешёл черту, схватив её за шею, так что просить прощения будет куда дороже, чем обычно. Но галлеоны, что уйдут на дорогостоящие подарки и украшения гоблинской работы, сейчас заботят меня меньше всего.       Я даже не осознавал, насколько же сильно устал. До тех пор, пока не переступил порог. Морально, не физически. Удачей будет проскользнуть незамеченным в библиотеку и забыться там с бокалом огневиски и ветхим томом древних проклятий. Полагаю, утром больше шансов, что я перенесу скандал с достоинством и лёгким намёком на головную боль вместо полноценной мигрени.       Применив чары невидимости, пробираюсь в кабинет за бутылкой огневиски. Едва ли успев открыть двери, слышу за спиной тихое «Фините». Чему быть, того не миновать.       — Привет, дорогая, — медленно поворачиваюсь к Пэнси, даже не пытаясь улыбаться. Ни лицо, ни голос не выражают вообще никаких эмоций, хотя об окклюменции не идёт и речи. — Знаю, что нам стоит поговорить, но не могла бы ты подождать до завтра?       — Я подаю на развод, — бросает она холодно. А затем разворачивается и просто уходит.