Внутриутробно

Отчаяние — злое, губящее чувство. Хуже него только апатия; когда окончательно сдаешься и не видишь смысла бороться. В голове — пустота, ноги шаркают по идеально-ровной поверхности. Через пару шагов дом — такой же белоснежный и прекрасный, как и утром, когда Инга направлялась в центр. Теперь он напоминал женщине крематорий. В гостиной голубоватым светилось окно. Конечно, муж ждет. С момента, как прошел сеанс, Инга гуляла вокруг завода, в парке, сидела на лавке посреди улицы, снова гуляла. Сначала думала, как переубедить ребенка. Потом — как объяснить мужу свой сегодняшний побег. Долго взвешивала, сказать ему правду или солгать. Или, может, идеально скомбинировать… Сознаться в том, что была в клинике, но уверить, что ребенок дал положительный ответ. До официального обследования неделя. Неделя, чтобы что-то исправить, неделя, после которой все изменится. Инге по-прежнему просто хотелось лежать на диване и смотреть телевизор. С идеальной талией, без болей в спине и с нелюбимым, но богатым мужем. Черт бы побрал его желание продолжить род. Она стояла перед домом с поднятой рукой, не решаясь позвонить. Впрочем, робот уже среагировал на движение по участку; дверь открылась через полминуты. Глаза в глаза, и рука женщина автоматически заградила живот. Взгляд у мужа был отчаянным, злым и безнадежно-разочарованным. Инга вздохнул и прошла в дом. Разуваясь, женщина неловко оступилась и упала на холодный пол. Она потянула руки к мужу, но тот лишь покачал головой и ушел на кухню. Послышался тихий гомон кофемашины. Инга сидела на полу, и апатия вновь уступила место ужасу. И противному, липкому и холодному отчаянию. *** — Слушай, я все понимаю. И ты все понимаешь. Я не могу обещать тебе чего-то сверх, но я буду стараться тебя любить. Тебя точно будет любить отец. У тебя будет лучшая няня, комфортные условия для жизни. Мне тяжело дается каждый наш разговор, поэтому… я не буду тебя тревожить последние три дня. Увидимся на этом свете. — «Или на том». Инга устало потерла глаза и уставилась в телевизор. Конфликт с мужем удалось утрясти, но атмосфера дома была напряженная. Инга часто гуляла по улице, разглядывая соседние дома. Сидела в кресле у веранды и рассматривала небо. Иногда получалось словить приятный покой, умиротворение; отступали проблемы, оставались только кучерявые облака и спокойное счастье. Ровно до прихода мужа, ровно до толчка малышки в животе, ровно до механического сигнала часов, отмеряющих приемы пищи и лекарств, прописанных врачом. Счастье — зверь слишком чуткий, боязливый. Убегает, завидев тень опасности. И отсиживается в норе до следующего «того самого» момента. Инге казалось, что эти моменты на исходе, и скоро ее жизнь превратится в череду дней, похожих друг на друга, лишенных радости, покоя. И — главное — счастья. Спасибо, малышка, что ты есть. *** Они пришли в центр с утра. Толпились женщины, пахло дешевыми духами, врачи гонялись с анализами по коридорам, стоял привычно-больничный шум. Инга мышкой прошмыгнула в открытую дверь вип-палаты. Она не ела уже три дня; только капельница, поставляющая в кровь питательные вещества, заставляла тело двигаться. Стандартные процедуры — череда вопросов для проверки достоверности — тот самый вопрос. Слишком быстрый ответ. «Да.» Инга упала в обморок. От облегчения и, частично, от осознания того, что будет с ее жизнью дальше. Темнота. *** В день родов солнце не светило. Ветер гонял по небу тяжелые, пепельные тучи, которые периодически орошали землю звонким градом. Настроение было соответствующее. Муж еще вчера напился, не выдержав напряжения, и теперь громко храпел на диване. Пока Инга доедала последний супер-питательный завтрак и ждала первую схватку. Та застигла ее за дневным отдыхом. Слишком громкий в спящем доме крик разбудил мужа. А дальше кадрами: сбор вещей, машина, роддом, снова вип-палата, белые халаты, писк аппаратуры. Наркоз и, наконец, пришедший за ним мнимый покой. Инга уснула, отдав всю работу специалистам. И проснулась только к ночи. Голова гудела, тело было непривычно-легким, но жутко непослушным, глаза слипались. Инга написала отказ от кормления ребенка грудью, и ее незачем было беспокоить. По правилам, как только она придет в себя, сможет проведать ребенка. Посмотреть, подержать на руках, уложить спать. Инге хотелось никогда не видеть пищащий комок, которого она родила, но на горизонте маячил злобно-разочарованный взгляд мужа. Пришлось влезть в холодные тапки и долго топать по узкому коридору к отведенному ее дочери кабинету. Вокруг ребенка кружились две няньки — робот и человек. Робот следил за показателями, фиксировал движения, мозговую деятельность, ритм сердца. Молодая женщина тихо напевала колыбельную, качая кроватку. Которая, конечно, спокойно могла бы качаться сама. Наверное, муж настоял. Это и неудивительно. Казалось, он и горы свернет ради своего ребенка. Ради их ребенка. Инга подошла к малышке — муж назвал ее в честь своей матери, Пэри, — и не почувствовала ровным счетом ничего. Из кабинета она унесла с собой пустоту. И пару горьких, горячих слез.