***
Кьёко сидела на диване, наблюдая за пятилетним братом, который увлечённо возился с карандашами на полу. Ей было стыдно. Она ненавидела себя. Она смотрела на младшего брата и ненавидела его. За что? За то, что его в будущем ждёт хорошая жизнь. Школа, ВУЗ, а потом и карьера, о которой он мечтает. За то, что ему ни о чем не надо волноваться, ведь его мама все решит. За то, что он был любимым сыночком, надеждой и гордостью семьи. За то, что в отличие от нее, не был ошибкой, которая чуть не сломала жизнь своей матери… За то, что о нем родители заботятся не потому что «так надо», а потому что его действительно хотели и ждали. Чертов плод любви двух «идеалов»… Кьёко ненавидела свою мать. Причин было много, и основные таились в характере Канеки-старшей. Эта женщина постоянно работала, брала сверхурочные, не щадила себя, лишь бы помочь своей никчёмной старшей сестре. Эта дура забыла, что у неё есть собственная семья, которой тоже нужно внимание, поддержка, любовь… Мать сводила себя в могилу вслед за своим мужем. А ещё… Ещё… Она до сих пор говорила всем, что Кьёко — двоюродная племянница, которую она удочерила по доброте душевной. Как же, признаться, что ты залетела в подростковом возрасте, да ещё от незнамо кого… Лучше всем врать, игнорировать собственную дочь! Кьёко ненавидела собственное тело, которое, в отличие от материнского, было склонно к полноте. Мать всегда казалась тростинкой на ветру, лёгкой и тонкой. А Кьёко… Кьёко жируха… Да, жируха… Сволочная Комиява во всём права, и отрицать это невозможно. Гнев душил её, она тонула в нём. Она ненавидела отчима, которого толком и не знала. Несмотря на то, что они жили вместе «семьей» почти три года. Он вечно был на работе, в командировках, или в ореоле семейной идиллии, в которой Кьёко не было места. Для неё, он был настолько никаким, что даже ненавидеть его получалось с трудом. И всё же этот ублюдок умер, бросив тех, кого любил — маму и брата. Это невероятно бесило. Ей было сложно, чертова любовь мешала, но она ненавидела и бабушку, которая вырастила ее. Старуха умерла три года назад и после этого она была вынуждена жить с этими «идеалами» и перейти в ту проклятую школу. Как же ее бесило, что эта карга заставила ее всем… Всем лгать, что ее хорошенькая младшенькая доченька не родила по малолетству… И как же все наверно смеялись, после смерти карги, когда все стало понятно. Да-да смеялись… Мысли метались от одного объекта ненависти к другому. Но больше всего Кьёко ненавидела себя. Она сбежала с финальных экзаменов. Струсила перед Комиявой и её бандой… Те поджидали у ворот школы с чем-то длинным, похожим на бейсбольные биты. Им нравилось пугать Кьёко, издеваться над отвратительной жирухой… Они даже дошли до того, что испортили ей будущее. «Ненавижу… Ненавижу…» Мысли клубились в её голове морскими ежами, голова и глаза дико болели. Наверное, из-за давления. Горячая, словно кипяток, кровь прилила к голове. «Ненавижу…»***
Острая боль и влажный жар распространялись по груди. Вика лежала на спине, будучи неспособной, вздохнуть ни крохи воздуха, как бы она ни старалась. Что произошло? Она же только что спокойно шла домой. И какой ещё младший брат? У неё нет никаких братьев. Жестокие одноклассники? Издевательства? Виктория давно окончила школу, да и школьные хулиганы после одного случая со стулом избегали её. Лишнего веса у неё тоже никогда не наблюдалось: любовь к лёгкой атлетике и хорошие гены пресекали любую возможность потолстеть. Родители и бабушка? Что это за чушь про ненависть? Виктория переросла подобное. «Сон.… Это точно сон…» Виктория провалилась во тьму, когда почувствовала, как кто-то потянул ее за ноги.***
Голова была тяжёлой и горячей, словно кастрюля с кипящим супом. Давление будто разрывало голову на части и пыталось выйти через глаза: казалось, что ещё немного, и они выпадут. Вдруг в голове что-то щёлкнуло, и неприятные ощущения стали уходить. Кьёко неожиданно потянуло в сон. Не было ни сил, ни желания о чём-либо думать. Она хотела встать и уйти в спальню, но поднявшись, тут же упала обратно. Кьёко почувствовала жуткую слабость. Она едва успела испугаться, прежде чем потерять сознание.***
Виктория хотела пошевелиться, но не могла. Её уже давно перестали тащить, по крайней мере, она больше этого не чувствовала. Больше не было боли в груди и удушья. Она ничего не ощущала, ни о чем не могла мыслить. Оставался лишь животный страх перед неизведанным.***
Перед глазами вспыхнул ослепительный белый свет — казалось, он сожжёт глаза. Она не думала, что может быть страшнее. Она хотела закрыть глаза, и отвернутся, но не смогла.***
Они проснулись одновременно, впрочем, как и всегда. Ужас и непонимание захлёстывали обеих. Кто они? Чья жизнь была настоящей? Чей мир существовал на самом деле — японской школьницы Канеки Кьёко или русской студентки Виктории Богохульцевой? Они ненавидели эти моменты «единения сознаний». Сны не запоминались: оставались лишь смутные образы, ужас перед чем-то неизведанным и абсолютная беспомощность. Они опять проснулись в холодном поту и уставшие. Наверное, после они проведут половину дня в полной индифферентности к происходящему в мире или же в мучительной дреме полной мыслей, образов и воспоминаний из чужой жизни. В последнем состоянии крылся главный, условно говоря, плюс: они могли с трудом, но все же сознательно вспоминать навыки и опыт соседки. Но это происходило без их участия, у каждой из-за своих обстоятельств. У Кьёко этим обстоятельством был нечаянно пережитый «первый раз» Виктории и тысяча неловких, постыдных и просто мерзких воспоминаний. Девушка до сих пор находилась в состоянии нерешительности — ей было стыдно и некомфортно за свои поползновения в чужую жизнь. Однако в то же время, хотелось получить больше информации и рычагов давления на Викторию. Виктория же отчаянно пыталась успокоиться и убедить себя, что она не сошла с ума. Что она не шизофреник. Получалось плохо. Времени и желания, чтобы использовать момент и что-то «вспомнить» у неё было мало.***
Они проснулись рано — в шесть часов утра. Значит, проспали всего один час. Опять. Это беспокоило. Они мало спали, и врачи из-за этого очень сильно беспокоились: в ход шли различные препараты и методы лечения, но ничего не помогало. Один молодой доктор даже предположил, что после травмы мозга, Кьёко обзавелась какой-то редкой формой инсомнии, так как спустя столь продолжительное время без нормального сна, никаких негативных последствий не наблюдалось. В десять часов должен быть обход, а после него их отпустят домой. Вещи были собраны, осталось только попрощаться с соседками и друзьями из соседних палат, но они пока спали. Кьёко, с трудом преодолевая слабость и безразличие, достала книгу. В утренних сумерках она попыталась почитать — это был самый эффективный способ отгородиться от эмоций соседки и не дать себе соскользнуть в состояние «дрёмы». Виктория не стала ей мешать. Ей было очень плохо. Не облегчало это состояние даже то что «на вторых ролях» эмоции были минимальны. Это состояние уже стало практически родным для неё. Как и придумывать новые аргументы в пользу своего здравомыслия, хотя она уже не видела в этом смысла. Виктория смертельно устала от всего этого безумия. Она устала убеждать себя, что ей нужно продолжать отрицать очевидные истины. Она никогда больше не попадёт домой. Её жизнь окончена. Все ее мечты, планы, стремления, достижения больше ничего не стоят. Как и ее память о семье, друзьях, любимом человеке. Так же как знакомый и понятный мир, ее место в нем.… Всё кануло в глубокую яму, называемую чужим телом в чужом мире. Она устала от Кьёко, которая относилась к ней не как к человеку, а какому-то злому духу, одновременно боясь и ненавидя. Она устала от презрения к себе. Виктория презирала себя за то, что в моменты малодушия, отбирала контроль над телом у Кьёко, что очень пугало девочку. Ей было отвратительно от самой себя. Виктория устала, ей не хотелось больше злиться. Пламя, что поддерживало её в первое время, погасло. Остались лишь угольки. Сейчас девушка чувствовала, что находится на грани. В таких ситуациях, у Виктории обострялись спокойствие, цинизм и безжалостность. Именно благодаря этому она переживала свои самые тяжелые моменты. В таком состоянии она всегда находила выход. И она пыталась. Честно пыталась. Но… Но первым пришёл вариант самоубийства: в этой ситуации он всегда был первым. Вспоминались фантастические произведения, где главный герой жил в иллюзорном мире, и единственным способом из него вырваться была смерть. Виктории казалось, что она главный герой чего-то подобного… Может, она герой какой-то книги, а то и хуже, фанфика на Фикбуке… И вся её оставшаяся жизнь пройдёт в стиле «танцуй обезьянка, развлекай толпу идиотов, слишком тупых для настоящих книг». Боже, от этой мысли хотелось хохотать, словно бешеная гиена, и одновременно реветь бизоном. А ещё совсем немножечко хотелось кого-нибудь убить. Ну, или сделать очень-очень больно. Чтобы просто выместить всю злость и отчаяние, чтобы хоть кто-нибудь понял, что именно она чувствует. Хотя бы часть… Чтобы еще кому-то было плохо, как и ей. Одна часть Виктории желала неистовствовать в своих фантазиях, получая садистское удовольствие. Но эту свою часть сама девушка хоть и признавала, но совершенно не уважала. И потому Виктория холодно и отстранённо анализировала то, что чувствовала и отметала бесполезные и извращённые гедонистические идеи. Девушка даже видела в этой ситуации определённый юмор. Ведь это всё шутка. Всё это большая шутка. Особенно не смешно было осознавать, что единственный человек, более-менее способный её понять, это Кьёко. Другие люди в качестве отдушины рассматривались с трудом и великим сомнением. Кому расскажи, никто не поверит… А доказательства она может представить лишь тому, с кем делит тело. Мысли плавно перетекали на отношения с Кьёко. Тем временем хозяйка тела пыталась читать, явно не догадываясь о мыслях, которые обдумывала её соседка. В этом плане Кьёко была полна наивности и оптимизма — она искренне считала, что плохо в этой ситуации только ей. И поэтому она даже не догадывалась о том, в какой заднице находится. В родном мире Виктория отметала вариант с суицидом, так как это была высшая точка жалости к себе. Да и сама жизнь ей нравилась. Словно эдакий наркотик… Однако, сейчас выход был прост и очевиден. Иномирянку останавливало лишь то, что если она так эгоистично поступит, то убьёт ни в чём не повинного человека. Она не хотела становиться убийцей. Но тут-то и крылась самая большая, и страшная проблема. Этот аргумент постепенно терял ценность и становился всё менее значимым. Вика не знала, что ей делать. Она понимала, что в какой-то момент может сорваться, не справиться с эмоциями во время контроля тела и просто выйти в окно или чем-то порезаться… Конечно, Кьёко будет бороться за жизнь, и Виктория не могла не понимать этого. Как и то, что у хозяйки тела нет и шанса в таком варианте событий. Ей было стыдно. Отвратительно от самой себя. Виктория ставила себя на место Кьёко и понимала, насколько ужасно она себя ведёт. Каждое вмешательство приносило Кьёко психологическую боль, ведь поступки Виктории просто не укладывались в её понимание «нормального человека». Конечно, это были стереотипы и инфантильные фантазии… Кьёко всё время думала, что из-за вмешательства Вики о ней будут плохо думать. Однажды Виктория не выдержала, и поделилась своими мыслями с девочкой. Что же… Её реакция даже на самую безобидную часть была… Наверное, логичной, да. Тогда Кьёко перехватила управление телом и заперлась в туалете. Сидя на бочке унитаза и игнорируя соседку, она громко шептала: «Я не сошла с ума, не сошла, не сошла…». Вика была не только обижена, но и возмущена. Будто Кьёко тут самая несчастная… Она поделилась своим сокровенным, искренним и вместо понимания получила плевок в душу. Однако, несмотря на всю боль и непонимание, Вика осознавала одно. Своим появлением и поведением, она калечила душу ребёнка и, наверное, сломала жизнь. Ведь как раньше ничего не будет. Даже если она исчезнет, нанесённая травма никуда не денется. Возможно, она непоправимо искалечила Кьёко. А возможно, Виктория сейчас пускает слюни в психушке. «Какой же это пи%@&!»***
Виктория всё продолжала думать, о ситуации и реальности происходящего. Она пыталась обосновать всё ощущениями. Крайне глупая идея, ведь реальность «родного мира» тоже бы не получилось обосновать подобным образом — субъектная точка зрения, она такая. Но ничего лучше девушка придумать не могла. Визуальная часть была без нареканий, как и тактильные ощущения. Слух… Она прислушалась, как катят каталку возле ее палаты. Тут тоже, как всегда. Вкус… Ну вполне себе настоящее ощущение от нечищеных зубов… Кстати об этом. Нужно стряхнуться, отвлечься. Умывание подходит для этого, они все равно скорее всего не будут спать. Виктория уже собиралась предупредить Кьёко — что она в очередной раз отрывает её от «важных» вещей ради презренной реальности — нужно пойти умыться. Но внезапно Кьёко сама встала и решительно направилась в туалет. «Эй, ты чего?», — Виктория удивилась. «Нам нужно поговорить», — твёрдо ответила Кьёко, открыла дверь туалета, и направилась к дальней кабинке. «Похоже, у нас намечается традиция — выяснять отношения, сидя на унитазе», — не без доли юмора подумала Виктория. Занятая самокопанием, она не заметила, что настроение хозяйки тела переменилась с апатично-усталого, «не хочу лезть в чужие воспоминания», на сосредоточенное, «думаю о своей судьбе, смысле жизни, и вообще», а затем на решительное, «я поговорю с ней сейчас, пока не передумала». Девушка закрылась в кабинке и села на крышку унитаза так, словно она на собеседовании: плечи расправила, спина прямая, руки на коленях. Челюсти плотно сжаты, глаза смотрят прямо — Кьеко была в напряжении, словно натянутая тетива. И она спустила её вопросом: «А почему тебя не встретил твой парень с работы? Ой, не то… То есть… Чёрт, не то…» — неудачно подобранное начало заставило её сгорбиться и прикрыть лицо руками. «Э-э-э… Он был на ночной смене, а на такси не было денег… Я забыла кошелёк дома… Но ты ведь не это хотела спросить, да?» «Нет, я… Я хотела спросить помнишь ли ты… Как… Как ты оказалась во мне?» — Кьёко сплела пальцы в замок и прижала их ко лбу. «Нет, не знаю. Точнее не помню. Я просто оказалась… «В тебе»… Ты что-то знаешь? Может, вспомнила?» — спросила Виктория напряжённо. «Просто… Мне приснилось…. Приснилось…» — уверенность покинула Кьёко, — «Я не уверена…» Виктория испугалась, того что могла, увидела Кьёко. Нет… Нет… Они не в чёртовом фанфике, это всё ей снится… Кьёко продолжала блеять, Виктория не выдержала, и раздражённо воскликнула: «Ты видела мою смерть? Что ты там видела? Говори уже чётко, хватит блеять!» — она перехватила управление и ударила ладонью об дверь кабинки, демонстрируя решительность, и приводя Кьёко в менее амёбообразное состояние. « Я не уверена…» — на это у Виктории сжались кулаки. « Будь неуверенной дальше, но пожалуйста, молча!» — Виктория осеклась, осознав, что творит. «Извини…» Девушка была крайне раздражена, но попыталась взять себя в руки. Она вернула управление телом хозяйке. «Ничего, я понимаю…. Я хотела поговорить…. О том… Том.… Что ты думаешь делать дальше?» « В смысле?» «Ну…. Непонятно, вернёшься ли ты обратно… И… Теперь мы в одной лодке и… Я не знаю, как сказать…» «Ты хочешь, чтобы после выписки я больше тебе не мешала?» — с нарочитой безразличностью поинтересовалась Виктория. «Не совсем так… Просто… Я не знаю…» Будь у Виктории возможность без последствий покачать головой, она бы так и сделала. Ей придётся опять всё решать самой. «Хорошо, это понятно, но есть небольшая проблема — я не смогу быть наблюдателем все время. Просто не выдержу. Восемь часов мне, восемь тебе, восемь на сон или отдых или что там у нас вместо этого. Годится?» «Да» — Кьёко чуть расслабленно выдохнула. «Обязанности и планы на будущее?» «Что? Ах… Я… Пока не знаю…» «Значит, отложим. Мне можно будет общаться с твоим окружением так, как я этого хочу и умею?» «Не... Да, ладно. Только если ты не будешь проявляться при моей семье». Виктория внутренне перекрестилась — с матерью Кьёко она общаться не то, чтобы не хотела, но женщина могла бы заметить различия в характере и манере разговора. Разницу между Кьеко и Викторией многие замечали, что будет, если ее заметят родственники страшно подумать. «Согласна, но с твоим братом я немного поболтаю». «Зачем?» — нахмурилась Кьёко. «Проверю, он действительно умственно отсталый, как в аниме показывали или нет». «Он не умственно отсталый!» — возмущению Кьёко не было предела. «Он поверил в то, что ему врач по ошибке пришил орган гуля, а после обнаружения новых пристрастий в еде, не обратился за помощью к другим врачам», — усмехнулась Вика по себя. «Он испугался! И вообще, как ты смеешь сравнивать моего младшего брата с персонажем аниме?! Ему сейчас семь лет! И мы не в аниме, не в фанфике! Не смей больше…» Виктория поздравила себя с очередной «удачной» шуткой. На ровном месте… Зачем она это сказала? Дура.… Ведь знала же… Для неё самой болезненной темой было «попаданство», для Кьёко такой темой было то, что её брат — главный герой аниме «Токийский гуль». Даже факт возможной вымышленности её мира, так не задевал, как-то, что Виктория откровенно не уважала и даже немного презирала Канеки Кена и его мать из возможного будущего. Столько раз она обещала себе не поддерживать эти «качели», не разговаривать о неприятных вещах, не поддерживать негатив в отношениях и эмоциях… Но она не могла — потому что она чёртов человек, а не персонаж фанфика с Фикбука. Хотя наверно лучше бы она была им — лучше быть «картоном» чем жить в эмоциональном аду… Кьёко уже перестала ругаться и просто рыдала. Она не хотела чтобы ее брат и мать повторили судьбу персонажей из аниме. Как бы она к ним не относилась, такого, она им точно не желала. Виктория же перегорела окончательно.***
Кьёко перестала плакать и теперь смотрела в дверь. Мыслей и эмоций не было ни у неё, ни у Виктории. Тишина… Кьёко долго так сидела, боясь спугнуть момент. Ей снова казалось, что она может побыть наедине сама с собой. Приятная иллюзия. Особенно, после того, как она столько времени ощущала себя маленьким ребёнком, запертым с незнакомым и очень злым взрослым. Или очень-очень голодным гулем, который вот-вот узнает о том, что она подглядывала за ним, когда тот совершал что-то непристойное. Боже… Виктория её убьёт, когда узнает, что та подслушивала её мысли. Точно-точно. Перехватит управление и выброситься из ближайшего окна. Она много об этом думает. И самое страшное — совершенно непонятно, что делать. Точнее, понятно, нужно поговорить с ней, или сдаться психиатрам. Оба варианта были ужасны. Если разговор с Викторией не удастся, то она не сможет её остановить и добежать до кого-нибудь, за помощью. Она своим-то телом управляет только потому, что Виктория позволяет, и если та захочет что-то сделать, Кьёко просто не сможет ничего противопоставить. Но если сразу обратиться к врачам, что она им скажет? Да и что-то говорило Кьёко, что после такого ей конец. Даже если Виктория её не убьёт, то она точно лишится своего тела. Кьёко боялась. Очень-очень сильно. Она пыталась понять, что ей делать, на что надавить, просматривая воспоминания соседки. Было очень тяжело и страшно притворятся, обманывать того, кто может сделать то же самое. Пока хозяйке тела это удавалось, но сколько это продлится? И что ей делать, если Виктория узнает то, что знает она, Кьёко? Кьёко не хотелось умирать, совсем. Даже не из-за жертв матери, а потому что жизнь — самый убойный наркотик. Тут она была согласна с попаданкой, которая постепенно… сходила с ума.***
«Кьёко, слыш…», — девушка вздрогнула от неожиданности. «Ты знаешь, что такое даркфик?» — вопрос был задан с такой степенью безразличия, что это пугало. «Да, з-знаю…» «В моих воспоминаниях посмотрела, да?.. Просто я тут подумала, а ведь мы, кажись, в даркфике». «Да, я догадывалась…», — пробормотала Кьёко, поёжившись. «Что делать будем?» «Не знаю». «Кьёко, пожалуйста, ответь мне что-нибудь… Я… Я устала…» «Давай… Давай помиримся?» «Угу, до следующего скандала», — иронично, и как-то горько ответила Вика. «Нет, по-настоящему», — решилась Кьёко. Ей тоже не хотелось больше ссориться и трепать нервы себе и соседке. Они могут сосуществовать. Должны попытаться… «Прошлые разы тоже такими были…» Сейчас. Можно попробовать, сейчас. «Вика, ты… Ты ведь не хочешь умирать?» «Не хочу…» — безразличие и тоска в голосе Виктории безмерно пугали. «Я тоже не хочу». «Я вообще ничего не хочу… Особенно быть персонажем фанфика, тем более дарк-фика… Ты думаешь я сумасшедшая, да? И ведь ты права, у меня ум за разум заходит от всего этого… А знаешь? К чёрту все… Я больше не буду вмешиваться ни во что…» «Ты хочешь сказать…» «Да, отныне всё только с твоего разрешения. Так что теперь ты главный герой этого пиздеца». Кьёко не знала, что на это ответить. «Ну?! Свистать всех наверх! Поднять паруса! Впереди дерьмошторм, а из лопат у нас только совочки! Каковы ваши приказы капитан?! И радуйтесь, кэп что я просто дебил, а не слэшер…» — Виктория, перехватив управление, полубезумно захохотала.