Gel askim

- Ты меня совсем не слушаешь! – воскликнул Антонио. - А? Да я так…. Вдохновение пришло, - ответил Заганос с виноватой улыбкой. - Ну-ну! Я думал, ты наоборот, должен был сделать стойку, узнав, что Стэн собирается издавать твою серию о приключениях Коджи Рустема с цветными иллюстрациями. Мы решили, что это себя оправдает, и уже начали поиски художника. Я написал одному очень талантливому мастеру, - с энтузиазмом рассказывал Лис. - Представляю, каких денег он попросит! - Это уже моя забота, - во взгляде Антонио мелькнула знакомая хитрая искорка. – Творец должен общаться с музами, а не с банкирами. Ладно, друг мой, пора мне ехать, дела зовут… Но ты все-таки подумай о личной жизни. И обязательно расскажешь, как там сосед! Ставлю сотню на то, что это кто-то симпатичный. Попрощавшись с другом, Заганос сделал себе еще чашку кофе и, стоя у окна, наблюдал за суетой во дворе. Смуглый рыжеволосый юнец в белой куртке и модных «рваных» джинсах что-то оживленно обсуждал с рабочими. Коробок было чересчур много как для одного человека. Должно быть, во второй части коттеджа все-таки поселится большая семья. «Скажу Тони при следующей встрече, что проиграл он свою сотню», - подумал Заганос, вновь погружаясь в прошлое. * …Он слишком быстро переехал к Кэмерону, поссорившись с матерью, и будто в омут головой нырнул в эту связь. Невероятно, как ему тогда удавалось успевать всё: учиться, подрабатывать, ходить на мастер-классы, писать свои рассказы и править романы любовника. Случалось, чуть-чуть подремав после страстных занятий любовью, Заганос тихо, чтобы не разбудить Кэмерона, шел на кухню, устраивался с блокнотом за столом и быстро-быстро-быстро набрасывал очередную сцену или делал заметки по характерам, обстановке и информации, которую еще предстоит найти и обработать. А потом, услышав знакомую мелодию будильника, откладывал рукопись, разогревал завтрак на двоих, наливал кофе себе и зеленый чай Кэму. Собирался быстро – Кэм всегда подшучивал над ним: «истинный джентльмен никуда не спешит, но везде оказывается вовремя». В метро слушал любимые кельтские или турецкие мотивы, иногда отвлекаясь, чтобы набрать на телефоне еще парочку пришедших в голову фраз для нового текста. День проходил в суете, хотелось понять и запомнить всё-всё: и теории философов, и идеи с диспутов о литературе постмодернизма, и хитросплетения интриг давно прошедших времен. Заганос будто жил двойной жизнью, одновременно в нескольких измерениях и ипостасях. Лучший в группе студент, беззаботный и веселый парень – влюбленный романтик, готовый меняться ради любимого, стоит тому хоть слово сказать – герой новой истории, в которой одно приключение сменяет другое, словно в калейдоскопе. У Кэмерона всё было размеренно, рассчитано и спокойно. В его квартире, обставленной в классическом стиле, застывало время. Холостяцкое жилье на все сто процентов соответствовало пословице «мой дом – моя крепость»: прочная мебель классического образца, прохладные серые и белые тона. Временами Кэм подшучивал над любовью Заганоса к ярким краскам, полной эмоций фолк-музыке и фильмам о завоевателях и героях. «Ты с семи лет живешь в Лондоне, но в тебе все еще говорит первобытный Восток. Не обижайся, бэби, просто этой турецкой экзотики в последнее время слишком много вокруг». Не обижаться сначала казалось просто. Кэм так привык, ко всему относиться легко. Он по-другому воспитан, со временем он оценит всё, выходящее за рамки британской классики. Когда любишь, мелочей не видишь. Любимому человеку, да еще и такому талантливому, можно простить пару-тройку колких фраз. Но шло время, и шутки превращались в самые настоящие придирки. Заганос отправил несколько повестей и рассказов разным литературным агентам, сделав первые шаги по пути, вымощенному отказами и шипами язвительных замечаний критиков и более удачливых коллег по ремеслу. И тут-то прозвенел первый звоночек. Кэм вернулся с встречи с литературным агентом явно не в духе. Это чувствовалось уже по тому, как он гремел ключами, открывая дверь, как, разувшись, швырнул ботинки и принялся переодеваться, разбрасывая одежду по всей квартире. Заганос подошел к нему и с сочувствием спросил: - Тяжелый день выдался, да? Слушай, я такие вкусные суши купил, обязательно попробуй, сразу настроение поднимется. - Вечно ты потратишь деньги на всякую ерунду, - фыркнул Кэм. – Или ты всерьез думал, что мне станет легче всего лишь от ужина, если мистер Робертсон сказал, что не примет мой новый роман в серию о секретных агентах. Что моя семья скажет? Что я неудачник! - Ты не так часто их видишь. Они даже не знают об этой квартире, - возразил Заганос. - Еще не хватало, чтобы они знали! – зло процедил Кэм сквозь зубы. – Нет, ты представь себе, как мистер Робертсон мне объяснил, почему не хочет принимать мои рукописи… видите ли - продажи падают, потому что у меня в произведениях нет эмоций, потому что… - Может, он еще передумает? – предположил Заганос, сев за стол и пролистывая списки и наброски в ежедневнике. – Вы же давно сотрудничаете. А может, пройдет время, ты еще раз пересмотришь текст вместе с редактором, внесете правки, и книга выйдет. Он и не подумал делиться с любовником своими проблемами, хотя не так давно разослал почти два десятка рассказов и кратких изложений романов, и успел получить по всем отказы, иногда с язвительными замечаниями, почему именно его произведения не подходят. А один литературный агент и вовсе посоветовал ему бросить творчество и сосредоточиться на достойной карьере учителя. - Слушай, детка, перестань строить из себя психоаналитика! – огрызнулся Кэм. – Бесишь. - А меня бесит, когда ты называешь меня «детка», - раздраженно ответил Заганос, и молча продолжил читать свои распечатки по литературе и набрасывать ответы на вопросы к семинару. Тогда он еще думал, что всё наладится, Кэмерон позлится, позлится, да и остынет. В конце концов, на мистере Робертсоне свет клином не сошелся. Найдется другой издатель, который не будет требовать от автора того, что тот не может дать, как бы ни старался. Так ли нужна любовная линия в детективе или экшене? Но крохотная трещинка в отношениях уже наметилась и со временем разрасталась. …Погожим июльским днем Заганос вернулся из студии развития, где вел занятия по искусству у подростков, перекусил и начал читать электронную почту. Ну, ничего другого он не ожидал. Повесть о магическом мире не приняли, на конкурсе новелл о любви его «Химера» оказалась двадцатой в списке лучших участников, а о стилизации под готический роман рецензент сказал, что худшей поделки за последний десяток лет не видел. Литературный агент, обратиться к которому посоветовал Кэмерон, написал дельное и в целом доброжелательное письмо, но сотрудничать пока отказался: «Сейчас вы пишете в разных жанрах и стилях, вы еще не выбрали направление, в котором готовы постоянно совершенствоваться. А без этого из автора невозможно сделать стабильно продающийся бренд». Поэтому, увидев в списке входящих письмо от знаменитого Антонио Лучио, Заганос ничего хорошего не ждал. Наверняка очередной язвительный отзыв или совет бросить попытки опубликоваться!.. Однако агент написал: «Ваш рассказ «Леди-кукла» нуждается в нескольких правках, но после редактирования я готов принять его в работу. Если же у вас есть другие произведения с похожей тематикой, действие которых также происходит в викторианскую эпоху, я предложил бы вам создать сборник». Это было невероятно! Заганос перечитал е-мейл несколько раз, не веря, что всё происходит на самом деле, с ним. Даже начинающие авторы вроде него знали, кто такой «Лондонский Лис», и знали, что Лучио соглашается работать не с каждым, но начать сотрудничать с ним значит сорвать джек-пот. Но, когда вечером Заганос поделился радостью с любимым, Кэмерон презрительно скривился: - Да уж, Лучио теряет хватку. Он что, в самом деле, готов кому-то предлагать дурацкие псевдоисторические рассказики? Время увлечения прошлым давным-давно прошло. Или ты решил, что сможешь писать об истории лучше, чем Зюскинд? Вот «Парфюмер» гениален, а ты в лучшем случае подражаешь постмодернистам. - Ты же когда-то говорил, что у меня хорошо получается писать о викторианской Англии,- растерянно напомнил Заганос. - И что? В этом ты не один. Притом, тема легкая, по ней написано множество книг. Другое дело, если бы действие твоего романа происходило в средневековой Японии или Корее. Хотя о Японии лучше всего напишет коренной японец. А у тебя нет искры и божественного дара, просто усидчивость и любовь к истории, - холодно ответил Кэм со все той же высокомерной интонацией. – Не обижайся. Я тебе это говорю ради твоего же блага. Заганос согласился сотрудничать с мистером Лучио, и всё же червячок сомнений в себе таился в глубине души. В любом замечании об исторических деталях чудилось грядущее продолжение: «Вы ремесленник, вы никогда не сможете дорасти до уровня великих мастеров!». Необычно прекрасное лето без обычных для Лондона резких перемен погоды не радовало. Работа в студии детского и подросткового творчества просто помогала отвлечься от сомнений и душевных терзаний. Кэм приходил с работы всё позже, злился, на любые вопросы отвечал грубостью или презрительным молчанием. О сексе не шло даже речи. Поцелуи, ласки и нежности остались в прошлом, так же, как долгие обсуждения прочитанных книг и работа вместе над новыми главами. Кэмерон начинал что-то писать, чаще всего забрасывал, а если и заканчивал рассказ и куда-то отправлял, то без особого энтузиазма. «Лучио работает с тобой, а мне он в прошлом году отказал. Если бы я кому признался, никто бы не поверил!». Казалось, такое поражение, вроде бы ничего не значащее для человека с его статусом и доходами, Кэм воспринимал как своего рода личное Ватерлоо. Неужели они расстанутся, став соперниками в творчестве? Заганос не мог представить себе подобную перспективу. Что им с Кэмероном делить… у каждого из них – свой стиль, свой взгляд на жизнь и творчество. А кризис – это временное. Пройдет. Забудется. На личной встрече с мистером Лучио Заганос осторожно упомянул о Кэмероне: «Мой приятель по студии пишет отличные детективы и мечтает сотрудничать с вами. Вы бы могли просмотреть для начала хоть один его рассказ?». «Вы просите о приятеле? Какое благородство! Среди авторов редко такое случается, большинство стремится доказать, что собратья по перу – ничтожества и бездарности», - с ироничной улыбкой сказал Лучио. – «Я подумаю над вашей просьбой. Ничего не обещаю, но подумаю. Кэмерон Ноулз, значит. Где-то я слышал это имя». Как же злился Кэм, узнав, что любовник просил за него. Впервые Заганос увидел, как привычная сдержанность сменяется гневом, подобным лавине, рвущейся с гор. - И ты посмел так говорить со своим агентом?! – достав лед из холодильника, Кэм яростно разбивал ножом громадный кусок на мельчайшие осколки, разлетающиеся по всей кухне. Смешал лед с виски и залпом выпил. – Кто ты такой? Мелкая сошка, студент и графоман-неудачник! И ты еще просишь за меня. Позор. Позор самый настоящий. - Кэм, что такого я сделал? – Заганос смотрел на него и не понять, на что Кэм так злится, ведь он пытался помочь, и в этом не было ничего ужасного или неприличного. – Я просто пытался узнать, есть ли у тебя шанс пробиться в другом издательстве. - Да пошел ты! Мне от тебя ничего не нужно. В таком отчуждении прошел конец лета и осень, а холодная серая зима казалась беспросветно мрачной. Заганос даже не мог в полную силу радоваться тому, что его рассказы опубликовали в нескольких сборниках, а роман готовился к публикации в «Анджелос энд Ко». Кэм изводил его насмешками, критиковал вкусы и привычки, даже над происхождением насмехался. Вот это и стало последней каплей, и в день Святого Валентина Заганос собрал вещи, написал любовнику записку и ушел – не заботясь ни о жилье, ни о будущем. Даже если у него нет таланта, он никому не позволит оскорблять свою семью. Он ушел так быстро и гордился этим: есть ведь люди, которые терпят такую «любовь» всю жизнь!