***
— Благодарю за покупку, — сказал продавец антикварной лавки. Это маленький сухой мужчина возраста преклонного с такими же сухими редкими волосами, которые белизной торчат в разные стороны. Разноцветные глаза его устало блекнут под тяжелыми веками, но какой-то блеск мягкости и лукавости на голубой и зеленой радужках присутствует. Глаза старика часто увлажнялись и были красными — Таяма сразу это приметил. Тонкие губы дергаются в ухмылке иронической, но не из определенного умысла, а скорее по привычке или из-за болезни. Катай в анатомии и физических недугах силен не был, а потому внимания не обращал. В людях он тоже не разбирается, к слову. Старик передал ему в руки продолговатый футляр из красного дерева, который блестит на свету от лака. У него имеется даже липовая скважина для маленького ключика из позолоченной меди. — Для одной старой ручки столько дополнений? — скептически спросил темноволосый парень, поправляя очки и выкладывая наличные. Давно он таковые в руках не держал, и не только по вине дара. Нищета, оставшаяся позади, иногда напоминает о себе как сейчас, когда, хлопая себя по пустым карманам, Катай не может отыскать более денег. — Ох! Прошу прощения, мне не хватает совсем немного… — О, молодой человек, для такой ручки и человеческой жертвы будет мало, — заговорщически прошептал старик, облокачиваясь локтями на стол. Он отсчитал положенную сумму, смахивая все в открытый ранее ящик, и глянул на Таяму, который вытянулся под этим взглядом. Старик продолжил, погладив на шее грубый сморщенный — от ожога, как показалось темноволосому, — шрам: — Занесете завтра. Только будьте аккуратны. Старик подмигнул на благодарность парня. Катай забрал футляр с купленной ручкой, положив его в пакет, и ушел. Вещи, над которыми он не имел власти, в глубине души напрягали Таяму, работника детективного агенства. Когда он вышел из тупика с маленькими домами и верандами на главную улицу Йокогамы, то вздохнул с облегчением. Старинные вещи пугают его и одновременно интересуют, но он старается особо часто ими не пользоваться. Под «старинными» Катай подразумевает вещи, выходящие за рамки строения различных диодов, дисплеев, компьютеров или же светофоров — все, что не поддается его привередливой способности. Покупка столь дорогой и действительно «старинной» ручки вызвана не острой необходимостью в канцелярских принадлежностях. Это каприз. Любовный. Таяма когда-нибудь писал бумажные письма? Кажется, нет. Но, выбирая между эффектной, загадочной и, конечно, романтичной запиской и признанием вслух, асоциальный информатор склоняется к первому варианту. Есть в запахе чернил и неровном от чувств почерке свой шарм, очарование. Благо, пишет Катай лучше, чем излагает сокровенное словами. Пытаться же отправить электронное письмо или оригинальную программу, которая скажет человеку о глубоких чувствах к нему Катая, сродни самоубийству: легче сосредоточиться над полетом собственной мысли, чем пытаться подчинить неотзывчивую технику. В жизни Катая неотзывчивого чересчур много, а для его нестабильной и эмоциональной натуры это невыносимо. Он надеется, что старый друг его Куникида, рациональный холерик, откликнется на детскую отчаянную шалость хотя бы гневом или тихим недовольством. Главное, чтобы наяву. По-настоящему. Сколько же лет он молчал и сомневался? Сколько раз пытался, проваливаясь? Сжимая кулаки, Катай решает, что сей раз — последний. Иначе работать в агентстве он больше не сможет. На следующий день Таяма вернулся в тот же тупик из низеньких домиков, чтобы отдать забавному и добродушному старичку долг. За несколько сотен метров слышно как что-то вдалеке гремит; земля содрогается. Катай услышал сигнализацию машин, которые видимо, пострадали от взрыва. Он подбегает ближе и видит антикварную лавку, которая теперь представляет собой черное обугленное здание. Пламя вырывается изнутри вместе с дымом.***
— Жертвы никак не связаны друг с другом, — оповестил коллег Куникида на общем собрании. Его фигура, листающая слайды с фотографиями людей и различных мест, освещалась одним лучом проектора. — Ни по времени происшествия, ни по месту, ни по деятельности совпадений не имеется. Следов вмешательства известных взрывных веществ или устройств — тоже. Необходимо будет проверить всех погибших и пострадавшие заведения полностью. Не исключается вмешательство эспера или группы эсперов. — Теперь карают без разбора и прямо на земле. Ад разленился, — с усмешкой вставил один из сотрудников, голубоглазый паренек. Куникида хмуро смерил его взглядом. — Философия вовсе не уместна сейчас. — Напротив, Куникида, напротив, — протянул эксцентричный сотрудник в застегнутой под горло светло-зеленой рубашке. — Мы уже проверили часть погибших и потерпевших. Единственная зацепка состоит в том, что они все в течении этого месяца, которым датируются несчастные случаи, приобрели шариковые ручки. Коллекционные. «Он очень любил собирать ручки», «у нее закончилась ручка», «он планировал ручку боссу купить на день рождения», «она работала в музее и искала нечто подходящее по стилю» — мельком говорят знакомые жертв. Крайне незаметная деталь. Да, Рампо? Лениво жующий чипсы детектив кивнул, не открывая глаз. Голубоглазый сотрудник с излишней серьезностью кивнул по инерции в ответ, как будто был в тесном сотрудничестве с лучшим детективом агенства. Передав Куникиде отчеты и сведения об упомянутых покупках, он положил подбородок на ладонь. — Адреса покупки совпадают с некоторыми подорванными заведениями из нашего списка, — сказал Рампо, медленно подтягиваясь. — Есть одна странность: часть недвижимости, в которой произошел взрыв, посещалась непосредственно жертвами, а другая — была взорвана из-за посещения жертв. Образуется два фланга: случайные и очаговые. — То есть, те места, которые посещали жертвы, но которые взорвались без их наличия там — места приобретения ручек? — Таково предположение, Куникида. Ты не совсем был прав, когда упомянул полное отсутствие связи между пострадавшими. Их связывает косвенная или прямая работа с бумагами, потому необходимость в пишущих материалах очевидна. Тем более, взгляни на специализацию уничтоженных заведений: продажа всякой всячины. От антикварных лавок до газетных киосков. Если сопоставить списки товаров, то видно, что ручки продают в каждом из них. Но ни разу не было взрыва в канцелярских магазинах, да? Значит, преступник явно хочет скрыть такое незаметное совпадение с ручками. Что еще примечательно? Незадолго до взрыва данные ручки были чуть ли не в единственном экземпляре, а после взрыва — пух, прощай, магазин! Заметает следы, не иначе. — Или у него ограничен запас. В любом случае, мы не сможем проверить эти ручки на предмет взрывоопасности, они уничтожены вместе со всем остальным, что было в радиусе взрыва, — сказал Доппо, перелистывая бумаги. Он не успел раскрыть свою мысль дальше, потому что в комнату ворвался запыхавшийся Катай Таяма. — Там… произошел еще один взрыв… антикварная лавка… взлетела на воздух… вместе с хозяином! Все повернули голову на вбежавшего растрепанного парня, а Куникида поддался вперед, подрываясь с места, на которое благополучно присел ранее. Он быстро подошел к другу, помогая тому усесться, но Катай поднялся снова. Схватив карандаш из руки одной сотрудницы, он записал на куске документов адрес и вручил его Куникиде. Грудь его еще тяжело подымалась. — Необходимо выезжать туда. Рампо, ты тоже. — Ладно, раз уж вам так сильно нужна моя незаменимая помощь, — на тяжком выдохе протянул детектив, нащупывая свои особые очки во внутреннем кармане. — В отсутствие босса в городе мы должны как можно быстрее закончить это дело, — добавил Куникида. — Катай, ты останешься здесь следить за всем дистанционно. Таяма кивнул, уже знакомый со своими обязанностях во время таких операций. Внимательно. Спокойно. С умом. Дистанционно. Катай не любил словно «дистанционно», особенно из уст Куникиды. Сотрудники, которых было не так уж и много (пальцев рук хватило бы с излишком, чтобы сосчитать), вышли из своеобразного зала совещаний, направляясь к машинам. На выходе из штаб-квартиры агентов Рампо обернулся на Катая, который благополучно натягивал странно тяжелый, но родной футон на плечи: — Будь аккуратен. Эдогава вышел, закрывая дверь на ключ. Катая посетило смутное и тревожное чувство дежавю.