Футон, очки и прочие прелести жизни.

«Который час?» — спросил старый черт и поставил точку. — «Время пришло» — а потом канул в лету. Обыкновенно информатор вооруженных детективов оставался во власти своего удаленного кабинета, могущий прожить в нем неделями и месяцами. Он может существовать в любом, и запертом тоже, пространстве, ему так даже лучше делается, когда между ним и обществом стена непреодолимая встает, потому что Таяма с детства людей остерегался. Ему так спокойнее, а для его способности спокойствие есть высшая необходимость. Главное же — наличие выхода во Всемирную паутину и любой гаджет под рукой. Но что в детстве, что сейчас — Таяма вынужден менять свой образ жизни по упрямому капризу. Для Катая получать желаемое — великая радость, это черта его характера, из-за которой он частенько страдает, и последнее время каприз выжимает из парня оставшиеся соки. Ему бы закрыться на полгода в кабинете, но в кабинете нет Куникиды. Куникида за пределами кабинета, активно действующий во благо своих интересов и целей, которые удивительно совпадают с целями сохранности и заботы других. Катай может быть таким и даже является таким же где-то внутри, но подход у Катая иной, чем у его любимого друга. Катай быстрый и выносливый, а потому убегает от своих душевных проблем с завидным успехом. Доппо совестливый и размеренный, а потому анализирует те же проблемы более качественно, не остерегаясь их. В конце концов, Таяма совершенно не уверен, что его друг склонен любить мужчин, в частности, старых лучших друзей-мужчин. Он ведь уже составил образ идеальной спутницы жизни для себя… Образ спутника Катай не видел ни на одной из страниц. Так или иначе, Таяма выведал любовь Куникиды к изящному и старинному, любовь к классике, любовь к истокам, которые направляют его идеалистические течения в нужное русло. Удивлять кого-то или производить крышесносное впечатление о себе темноволосый за всю жизнь стремился только несколько раз: в начальной школе, когда наивные представления об образовании совпадали с его мечтами, и… Сейчас. Уроки правописания Катай не пропускал, чему очень был рад в такие моменты, когда идеальный почерк необходим для донесения собственных чувств. Помнится, Доппо даже завидовал немного умениям Катая безупречно и сразу, по памяти и без подсматривания, выводить трудные иероглифы. Когда-то Катай даже переписывал прекрасные сочинения за своего друга, который не успевал укладываться в идеальный график жизни и, в не очень приятные ему, технические науки. Пошарив по кабинету, Таяма поправил очки и достал спрятанный на работе пакет с футляром, в котором лежит его ручка. Он теперь живёт в детективном агентстве, так что тащить что-либо в съёмное жилье непрактично и неудобно. Далеко. И лень. Мужчина, в сотый раз поправив на плечах непривычно тяжёлый футон, уселся за рабочий стол у окошка. Он предназначался для него, но Таяма выбрал темную уединенную коморку с компьютером вместо деревянного стола в общественном кабинете, так что мебель верно и медленно пылилась полностью пустая. Свет лился в окно, освещая для Катая всю территорию для его душевного творчества. Он вздохнул, ощущая то ли бабочек в животе, то ли ежей под кожей. Руки его разгладили немного желтоватую и чудесно пахнующую бумагу, которую он приобрел в специальном магазине. Долго искал он такую, но это определенно того стоило. В голове уже есть примерный план написания послания, интересные фразы, трепетные, но не слащавые обороты. Однако, Катая все равно трусит от стягивающегося кома внутри. Он достает из пакета футляр, пожалуй, слишком нервозно и резко, так что тот громко шуршит. Обилие лишних движений выдает напряжённость Таямы. Он кладет вещицу, которая отливает на свету ярко-красным, перед собой. Позолоченная ненастоящая скважина для ключика, служаящая затвором, щелкает от нажатия пальцем, и футляр открывается, являя плохо видящим глазам информатора черную механическую ручку. Катай щелкает ею несколько раз, беря в руки, и прикрывает веки. Пришел час перестать убегать от самого себя. Красивая ручка писала плохо и блекло, как будто вот-вот могла кончиться. Поставив точку, Таяма откинулся на спинку стула и с головой закутался в футон. Он всегда так делает, когда переживает стресс или опрелеленное волнение. Защитная реакция его психологии, которая как никогда пригодилась Таяме. В ушах заложило от громкости близкого взрыва. В здании вооруженного детективного агенства слегка потрескались стекла, а Катая Таяму резко откинуло взрывной волной. Сработала пожарная система тушения.

***

— С чего ты взял, что это место взрыва — последнее в этом деле? — спросил Куникида, вылезая из машины, на которой они с Рампо доехали до места происшествия по адресу, который им написал Катай. В лицо Куникиде ударил ветер. — Мощность взрыва была больше, чем в предыдущих случаях, пострадала не только лавка, но и соседние постройки. Напрашивается вопрос: почему? Потому что преступник поставил жирную точку в своем удавшемся плане. Доппо промолчал, перешагивая через жёлтую ленту, которая закрывала проход в полностью черные остатки антикварной лавки. На его лице выразилось сомнение от слов Эдогавы, который неспешно вышагивал следом и уже жевал какую-то сладкую гадость. Наверняка, активно думает сейчас. — Известно имя погибшего владельца лавки? — спросил Доппо у полицейских, которые шныряли по развалинам внутри, очерчивая и записывая каждый уголек. — Мм, — протянул мужчина при исполнении в голубоватой рубашке, — Это русский, сэр. Михаил Аф… Простите, Афанасче… Афанасчевич Булгаков. — Афанасьевич, — поправил Доппо, знакомый с русскими именами, но, впрочем, тоже не избежавший сильного акцента. — Когда произошел взрыв? — Полтора часа назад, — ответил мужчина. — Доппо, гляди-ка! — громко сказал Рампо, поправляя волосы. Головной убор он зажал в руках, в которых одновременно держал немного обугленный лист бумаги. На нем было выведено посмертное послание темными чернилами: «Сие письмо оставлено мною с целью разъяснить читающему причину, по которой он найдет эту бумагу около моего обгорелого трупа. Я расчистил город, в котором вынужден обитать на склоне лет в упадке рассудка и духа, от пустых псевдонтеллектуальных собраний, от перекрученной культуры, которой дышит не только этот шумный городок, но и другие подобные городки по всему миру, от лишних людей, больниц, в общем, повредил систему. Посчитаете это эгоизмом и помешанной идей? Да коли и помешанный я, то только на извинении перед людьми за то, что происходит в мире. Городок гниёт и тухнет как бычки сигарет, и мне, направленному сюда лечиться и прятаться, хотелось бы извиниться перед страдающим человечеством в виде книги какой-нибудь, которые я писал раньше… Я — литератор, но, увы, изжил себя на склоне лет. Бедный калека, который ещё может писать, но писать нечего — все затронул в часы молодости и обличил. Ангел, муза жизни и творчества моего, отошел с концами после моей тяжёлой психической травмы, однако остался ещё черт на плече. Этот черт — моя способность, дар искусителя, который по иронии связан с творчеством поэтов и прозаиков. Называется скромно: «Мастер…». Когда-то я помнил и вторую часть названия, но, к несчастью, она сгорела с остальными воспоминаниями. Суть в том, что чернила, которая создаёт эта способность, способны делать такие записи, которые никогда не сгорят, не уничтожаться, не будут порваны или смочены водой. Однако же… После финальной точки, когда мысль автора кончена, они уничтожают творца, задевая своим взрывом окружающее пространство (действует единожды). Чем больше чернил и чем они гуще, тем сильнее взрыв. Произведения великих же становятся известными посмертно, не правда ли? Я изготовил оболочки в виде ручек для своих чернил, и продавал их незаметно для блюстителей порядка. Продавал сначала людям нужным — работникам разным. Бывало, что и просто проливал чернила у входа каких-нибудь зданий, выписывая на стенах обдуманную несуразицу, крушил больницы так, но из-за преклонного возраста убегать от взрывной волны теперь сделалось труднее, а связная мысль в голову не лезет, да и в городе повсюду камеры… Посредники-покупатели для больного и скрытного оказались кстати. В последнее время я не слежу за тем, кому продаю. Произошел взрыв — произошло очищение, значит, можно уничтожить свое место обитания и перейти на новое. Но ноги мои устали скитаться. Кончаю свою маленькую мысль, теперь готов кончить с собой. Все вокруг в чернилах, все чёрное… Но вы об этом не узнаете, ведь они уничтожаться бесследно. Демоны всегда умело скрываются после натворенных бед… Голова ужасно болит. Пора. Б.» — Мы нашли это на полу, где предположительно находился стол и… сам человек, — вставил молодой офицер, собиравший улики. — Ты был прав, Рампо, — констатировал Доппо без особо удивления, вчитываясь в строки переданного ему письма. От загадного и опасного дела теперь остались какие-то крохи в виде отчётов и всех прочих формальностей. Куникида невесело хмыкнул, набирая номер информатора: ему необходимо достать больше данных о виновнике, о лечении, которое он должен был проходить и прочее. Но телефон Таямы почему-то был впервые выключен. — Естественно прав. Только в этом случае нужно срочно спешить в агенство. Боюсь, нам понадобится небольшой ремонт… во благо раскрытого дела. Доппо выгнул бровь.

***

К прибытию босса все было возвращено на свои места. Реставрация города шла полным ходом, но в агентстве, правда, изменилась вся мебель и цвет стен. Впрочем, Фукудзава не был против обновления, причины которого смутно подползали к нему догадками, которые он решил оставить при себе. Никто из сотрудников особо не обсуждал это дело, канувшее в лету под весом других. Особенно эффективно это дело забыл Рампо, который изначально приметил ручку Катая, отлил из нее почти все чернила и запер кабинет, чтобы проверить теорию взрывоопасности чернил. В футон информатора он заранее поместил защитный материал, который не позволил Катаю пораниться при, и без того, небольшом взрыве. Доппо очень долго обнимал мокрого от системы тушения Катая, которого отыскал на бардюре около кафе, а потом очень долго кричал на Эдогаву за ущерб, опасность и безрассудность придуманной им идеи. Рампо, как и прежде, лишь лениво кивает в ответ на такие реплики заместителя в его сторону и любопытно косится на объятия лучших друзей, а потом невзначай спрашивает: — Катай, а что же ты писал? Лёгкой стушеванности и неожиданного румянца хватает, чтобы зеленоглазый лучший детектив из всех детективов растянулся в хитрой, понимающей улыбке. Письмо, к сожалению, Доппо так и не получил — затерялось из-за сильного ветра в тот день и во время ремонта тоже. Спустя года даже Рампо давно позабыл обо всем. Тем более, Катай Таяма давно уже здесь не работает. — Куни-икида, у тебя, что, завелся поклонник? — задорно и с каплей злорадного любопытства протянул кудрявый сотрудник агенства Дадзай Осаму. Ему среди хлама, как он называл документы в многочисленных папках, попалось странное письмецо на жёлтой, чуть обугленной по краям бумаге. Карие глаза пробежались по последней строчке: «Твой К.Т.»